Серые волки
Поделись знанием:
К:Фильмы 1993 года
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
(перенаправлено с «Серые волки (фильм)»)
Эта статья о фильме; о турецкой террористической организации см.: Серые Волки.
| Серые волки | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
108 мин |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Серые волки» — политический детектив. История заговора с целью смещения Н. С. Хрущёва с поста 1-го секретаря ЦК КПСС. Параллельно с исторической канвой в фильме развивается драматическая история офицера госбезопасности, пытавшегося раскрыть тайну заговора и предотвратить смещение Хрущёва.
Содержание
Сюжет
Историческая часть
В Президиуме ЦК КПСС складывается заговор против фактического главы государства, 1-го секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва; его инициаторов — секретарей ЦК Н. В. Подгорного, Л. И. Брежнева и А. Н. Шелепина поддерживают председатель КГБ СССР В. Е. Семичастный; постепенно на сторону заговорщиков переходят и другие члены Президиума.
Линия капитана Малькова
Охранник Н. Г. Игнатова, капитан КГБ Мальков, пытается предупредить Хрущёва о заговоре, но Хрущёв не верит, нечаянно выдаёт Малькова в разговоре с заговорщиками и по приказу Семичастного капитана Малькова убивают[Прим. 1].
Линия капитана Сорокина
Капитан контрразведки КГБ Сорокин вскрывает коррупционные связи в ЦК КПСС, ведущие к Брежневу. Ему пока неизвестно, что начальник управления генерал Кураев — человек Брежнева. Чтобы замять дело, Кураев приказывает убить Сорокина. Сорокину удаётся скрыться и он продолжает расследование самостоятельно. С помощью подслушивающих устройств ему удаётся собрать неопровержимые доказательства существования заговора и причастности к нему Брежнева. Сорокин отрывается от слежки агентов КГБ и отправляется в Пицунду, где в это время отдыхает Хрущёв. Чувствуя опасность, Сорокин передаёт запись разговора Брежнева своей возлюбленной — Марине. Боевые пловцы КГБ убивают Сорокина на глазах Марины. Марина уходит от погони и успевает передать кассету начальнику охраны Хрущёва полковнику КГБ Н. Т. Литовченко. Вскоре Марину обнаруживают агенты КГБ, работающие на Семичастного, и убивают её.
В сюжетной линии Сорокина присутствует профессор Лопатин, бывший узник ГУЛАГа, пытающийся предупредить Хрущёва о ненадёжности его окружения и призывающий главу КПСС к решительной чистке номенклатуры. В образе Лопатина показан старый большевик и личный знакомый семьи Хрущёвых — А. В. Снегов.
Линия Микояна
Получив неопровержимые доказательства заговора, Хрущёв пытается организовать отпор заговорщикам, опираясь на войска Киевского военного округа, командующий которым маршал П. К. Кошевой — его старый товарищ. Однако после откровенного разговора с Микояном решает вернуться в Москву на внеочередной пленум ЦК КПСС.
История создания
В написании сценария фильма принимал участие Сергей Хрущёв, сын Н. С. Хрущёва. Используемые в фильме диалоги извлечены из архивов КГБ.
Мнения
- Один из основных организаторов заговора В. Е. Семичастный высказал о фильме следующее мнение[1].:
Фильм — ерунда. Кроме этой истории [с бывшим охранником Игнатова], в «Серых волках» всё враньё. Никакой серьёзной интриги в нашем заговоре не было. Рутина.
[…]
[охранник Игнатова] действительно ускорил события. …К осени 64-го о заговоре трепали везде. Полностью забыли о конспирации и сами участники заговора. И товарищ Игнатов у себя на даче трепался по ВЧ-связи, забыв о всякой предосторожности. А его холуй, которого он оставил при себе, стоял у окна и слушал. И всё понял. Вначале он пытался выйти на Раду Никитичну, дочь Хрущёва. Но та посоветовала ему обратиться к Семичастному. Тогда он пришёл к Аджубею. Однако зять Хрущёва решил, что весь рассказ — провокация. И только когда он вышел на сына Хрущёва Сергея, тот отнёсся к его информации со всей серьёзностью. И рассказал отцу. На наше счастье, Хрущёв был настолько уверен в себе и в том, что он полностью владеет ситуацией в стране, что просто не поверил. А когда Сергей рассказал ему, что в заговоре участвуют Шелепин и Семичастный, то даже расхохотался: «Эти пацаны — и против меня! Бред какой-то!»
В ролях
Исторические лица
- Ролан Быков — Н. С. Хрущёв
- Александр Белявский — Л. И. Брежнев
- Лев Дуров — А. И. Микоян
- Богдан Ступка — В. Е. Семичастный
- Владимир Трошин — Н. В. Подгорный
- Евгений Жариков — А. Н. Шелепин
- Пётр Вельяминов — Н. Г. Игнатов
- Виктор Сергачев — М. А. Суслов
- Юрий Стосков — Д. Ф. Устинов
- Александр Потапов — С. Н. Хрущёв
- Евгений Быкадоров — Р. Я. Малиновский
- Виктор Шуляковский — А. И. Аджубей
- Юрий Желудков — Н. Т. Литовченко
- Александр Чуйков — Г. А. Воробьёв
Прочие роли
- Александр Мохов — Сорокин
- Александра Захарова — Марина
- Геннадий Сайфулин — Мальков
- Владимир Самойлов — генерал Кураев
- Юрий Волков — профессор Лопатин
- Александр Кузьмичёв — полковник Глушко
- Никита Прозоровский — майор Сухов
- Нартай Бегалин — оперативник КГБ (эпизод погони)
- Мирча Соцки-Войническу (в титрах М.Соцки)— Р. М. Машитов
- Александр Бескупский (в титрах А.Бискупский) — Толик, сотрудник КГБ
- Александр Боровиков —сотрудник КГБ
- Фёдор Смирнов —сотрудник КГБ
Съёмочная группа
- Авторы сценария — Александр Лапшин и Игорь Гостев
- Режиссёр — Игорь Гостев
- Оператор — Владимир Фридкин
- Художник — Евгений Черняев
- Композитор — Андрей Петров
- Государственный симфонический оркестр кинематографии
- Дирижёр: Сергей Скрипка
Киноляпы
Когда Хрущёв улетает на отдых, испугавшийся Брежнев подзывает Семичастного и среди прочего говорит, что он (Хрущёв) сейчас улетает в Крым и может с самолётом что… (катастрофа какая…), но Брежнев отлично знает, что Хрущёв летит в Пицунду, то есть на Кавказ. (В книге «Пенсионер союзного значения» С. Н. Хрущев упоминает, что отец говорил: «В среду я отправлюсь на Пицунду, по дороге залечу в Крым, проеду по полям в Краснодарском крае…» На следующий день он приземлился в Симферополе.)
Марки автомобилей
- Автомобиль КрАЗ-257 в такой версии с таким обрамлением фар выпускался с 1967 года. Кадры с погоней за Москвичом и последующей аварией.
- Автомобиль Волга, модель ГАЗ-24 1970 года. В фильме на нём ездит сын Хрущева, а также появляется начале фильма в кортеже, сопровождающем Хрущёва и Брежнева на охоте. В период действия фильма, была распространена предыдущая модель ГАЗ-21.
- Автомобиль УАЗ-469 1972 года также появляется в начале фильма в кортеже на охоте. Вместо него должен быть ГАЗ-69.
- Автомобиль скорой помощи РАФ-22031 1977 года неоднократно используется в фильме работниками КГБ для конспиративной слежки. Вместо него должен быть РАФ-977И.
- Хрущёв приезжает в аэропорт на автомобиле ЗИЛ-4104 1978 года. Вместо него должен быть ЗИЛ-111 или ЗИЛ-111Г.
- Несоответствие и в деталях автомобилей: например, на «Москвиче-407» Марины стоит руль от «Москвича-408», а на «ГАЗ-21», в котором едут преследующие её агенты КГБ, установлен руль от ГАЗ-24. В обоих случаях дизайн этих деталей заметно отличается.
- Автобус ПАЗ-672, в который садится Марина при поездке к Литовченко, выпускался с 1967 года.
Прочая техника
- Хрущёв прослушивает катушку с записью на магнитофоне «Маяк-202», выпускаемом с 1974 года[2], его название показано крупным планом. Общий дизайн, как и у предыдущей модели «Маяк-201» 1971 года[3], совершенно не соответствует стилю советских и зарубежных магнитофонов 1960-х годов, например, марок «Днепр» и «Яуза».
- Капитан Сорокин для проникновения на крышу дома на Кутузовском проспекте использует якобы термит. Горение настоящего термита настолько яркое, что на него невозможно смотреть без защитных тёмных очков — в противном случае возможна временная слепота или даже повреждение зрения[4][5]. Капитан же Сорокин в этом эпизоде не пользуется очками и спокойно смотрит на огонь. Термитную смесь можно зажечь только специальными термитными спичками с высокой температурой пламени (порядка 1500ºC), Сорокин же поджигает её обычной зажигалкой. Вероятнее всего, в фильме использован пиротехнический муляж.
- Правительственный терминал аэропорта Внуково-2 (официально введён в эксплуатацию 28 апреля 1963 года) имел на фасаде герб СССР[6][7]. В фильме герб отсутствует[8].
- Железобетонный забор на даче Хрущёва состоит из типовых панелей П6В, выпускаемых согласно строительной серии 3.017-1, утверждённой только в 1974 году[9].
- Самолёт Ил-18, на котором Хрущёв прилетает в Москву, окрашен в "позднюю" ливрею Аэрофлота, которая начала вводится только с 1973 г. В 60-е гг. Ил-18 должен был выглядеть примерно так: www.airliners.net/photo/Aeroflot/Ilyushin-Il-18D/1259745/L
Исторические
- В титрах в конце фильма сообщается, что маршал Малиновский умер в 1966 году, тогда как в реальности он умер 31 марта 1967 года[10].
- Капитан Сорокин берёт билет на Мариуполь, но в 1964 году Мариуполь носил имя Жданов.
- Хрущев улетает отдыхать в Пицунду, но Брежнев говорит, что он полетел в Крым. Тогда как Пицунда находится на кавказском побережье Черного моря.
- Хрущёв не охотился в Завидово на волков.
- Группа подводных пловцов в КГБ была создана только в 1968 году[11].
- В фильме показано, что Хрущёв узнал о запуске космического корабля "Восход-1" спустя 5 минут после сообщения об этом по телевидению, и раздражённый, ушёл, отказавшись давать интервью и вообще разговаривать с кем-нибудь. На самом деле, он узнал о запуске корабля только через час и после этого, несмотря на свой гнев, всё же связался и поговорил по телефону с экипажем выведенного на орбиту корабля. Это был его последний официальный разговор в качестве главы партии и государства.
- В фильме полностью отсутствует (лишь вскользь упоминаемая в конце, в эпизоде с разговором Хрущёва по телефону) персона Косыгина, хотя именно он проводил беседы с министром обороны Малиновским. Последний подтвердил Косыгину, что поддерживает смещение Хрущева и не даст возможности Верховному главнокомандующему использовать войсковые части для отстаивания своих позиций[12].
- Хрущёв вернулся в Москву осенью — 13 октября 1964 года. Дневная температура составляла около 11 градусов[13], москвичи одевались в это время в пальто[14][15][16]. Однако в фильме этот день выглядит не по-осеннему тепло, с зелёной травой и деревьями. Встречающие Хрущёва товарищи одеты в лёгкие пиджаки.
Напишите отзыв о статье "Серые волки"
Примечания
- ↑ Прототипом капитана Малькова был сотрудник 9-го управления КГБ СССР В. И. Галюков. В отличие от героя фильма, Галюкова не убили, а лишь перевели на другую работу — в аппарат Совмина СССР ([books.google.ru/books?id=EuQ9BevWstAC&pg=PA49&lpg=PA49&dq=%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8%D1%84%D0%BE%D1%80+%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%BE%D0%B2%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE&source=bl&ots=8qSPWIWZi8&sig=Q1ARappfHqHxsqtxYPcZgae3sEY&hl=en&sa=X&ei=-JFJU4erNabf4wT-rYD4Dw&ved=0CDEQ6AEwAQ#v=onepage&q=%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8%D1%84%D0%BE%D1%80%20%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%BE%D0%B2%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE&f=false])
Напишите отзыв о статье "Серые волки"
Примечания
- ↑ Ларин В. [www.kommersant.ru/doc/16026 35 лет октябрьской революции (интервью с В.Е.Семичастным)] // "Коммерсантъ Власть" : журнал. — М., 12 октября 1999. — № 40 (341).
- ↑ [www.rw6ase.narod.ru/000/mg1/majak202mg.html Магнитофон ''Маяк-202'']
- ↑ [www.rw6ase.narod.ru/000/mg1/majak201.html Магнитофон ''Маяк-201'']
- ↑ ru.wikihow.com/сделать-термитную-смесь
- ↑ [www.kzeso.com/ru/biblioteque/detail.php?ID=356 Оптическое излучение при сварке и родственных процессах]
- ↑ [pastvu.com/p/159253 Аэропорт Внуково-2]
- ↑ [oldmos.ru/old/photo/view/96400 Фотография - Аэропорт "Внуково-2" - Фотографии старой Москвы]
- ↑ [oldmos.ru/old/photo/view/99270 Фотография - Внуково-2 - Фотографии старой Москвы]
- ↑ [meganorm.ru/Index2/1/4293850/4293850932.htm Скачать Серия 3.017-1 Выпуск 1. Железобетонные элементы оград]
- ↑ [www.autopsy.ru/malinovskij-rodion-yakovlevich/ Малиновский Родион Яковлевич | Смерть Замечательных Людей]
- ↑ [rusplt.ru/special/rus-security-school/on-zaschischal-svoyu-ohranu-chast-v-19941.html Охрана Леонида Брежнева — Русская планета]
- ↑ [www.minister.su/article/1222.html Министры Советской Эпохи: Косыгин Алексей Николаевич]
- ↑ [thermo.karelia.ru/weather/w_history.php?town=msk&month=10&year=1964 Сводки погоды по всем городам России и СССР за 19 и 20 века]
- ↑ [lgz.ru/article/-38-6480-1-10-2014/svet-dalyekogo-mayaka/ Свет далёкого маяка - Литературная газета]
- ↑ [www.vokrugsveta.ru/vs/article/8413/ Обращение Центрального Комитета КПСС | Публикации | Вокруг Света]
- ↑ [inosmi.ru/photo/20110706/171633346_171633013.html История аэропорта "Внуково" в фотографиях | Фото | ИноСМИ - Все, что достойно перевода]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Серые волки
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
