СерьГа
Поделись знанием:
СерьГаСерьГа
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
| СерьГа | |
 | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Жанр | |
| Годы |
с 1994 по настоящее время |
| Страна | |
| Город | |
| Язык песен | |
| Состав |
Сергей Галанин (с 1994) |
| [www.serga.ru/ ga.ru] | |
«СерьГа» — российская рок-группа, образованная в 1994 году Сергеем Галаниным. Девиз группы — «Для тех, у кого есть уши».
Содержание
История
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
До «СерьГи» Галанин успел поиграть в ВИА «Редкая птица» и группе «Гулливер». Вместе с Гариком Сукачёвым создал группу «Бригада С». Из-за разногласий уходил из «Бригады С», создав группу «Бригадиры». Проект оказался не очень удачным и Галанин вернулся в «Бригаду С». Но в 1993 году ушёл окончательно и занялся сольным творчеством.
В 1994 году Сергей Галанин записал сольный альбом «Собачий вальс», в который вошли такие известные песни как «А что нам надо» и «Спокойной ночи». Музыканты, помогавшие в записи альбома, вскоре объединились в составе новой группы «СерьГа»[1]. В том же году группа дала свой первый концерт в Ростове-на-Дону на одной сцене с группами «Алиса» и «Чайф».
Состав
СерьГа
- Сергей Галанин — вокал, акустическая гитара, электрогитара, электроакустическая гавайская гитара.
- Андрей Кифияк — ритм-гитара
- Сергей Левитин — соло-гитара
- Сергей «Sungy» Поляков — барабаны.
- Сергей Крынский — бас-гитара, бэк-вокал
Технический персонал
- Андрей Кузнецов — звукорежиссёр.
- Дмитрий Панакин — техник сцены.
- Алексей Привалов — директор.
Бывшие участники
- Алексей Молодцов — бас-гитара
- Любовь Трифанова (Любаня) — гитара
- Михаил Прокушенков — бас-гитара
- Николай Балакирев — ударные
Дискография
| Название | Участники | Год выпуска |
|---|---|---|
| Собачий вальс | Галанин/Аюпов/Ярцев/Павленко/Ермолин/Лихачев/Романова | 1994 |
| СерьГа | Галанин/Левитин/Молодцов/Мечль/Аюпов/Трифанова | 1995 |
| Долина глаз | Галанин/Левитин/Молодцов/Балакирев/Аюпов/Трифанова | 1997 |
| Дорога в ночь | Галанин/Левитин/Молодцов/Балакирев/Трифанова | 1997 |
| Живая коллекция | Галанин/Левитин/Прокушенков/Балакирев | 1998 |
| Страна чудес | Галанин/Левитин/Прокушенков/Балакирев | 1999 |
| Лучшие песни | Галанин/Левитин/Прокушенков/Балакирев | 2001 |
| Я такой, как все | Галанин/Левитин/Прокушенков/Балакирев | 2003 |
| Ночная дорога в страну чудес | Галанин/Левитин/Прокушенков/Балакирев | 2005 |
| Нормальный человек | Галанин/Кифияк/Прокушенков/Балакирев | 2006 |
| Детское сердце | Галанин/Кифияк/Крынский/Поляков | 2011 |
| Природа, свобода и любовь | Галанин/Кифияк/Крынский/Поляков | 2011 |
| Чистота | Галанин/Кифияк/Крынский/Поляков | 2015 |
Каверы
| Название | Песня | Участники | Год выпуска |
|---|---|---|---|
| Трибьют (Пикник) | Сон чудесный снится миру… | Галанин/Левитин/Прокушенков/Балакирев | 2003 |
| Нечётный воин (БИ-2) | Немного солнца | Галанин/Кифияк/Прокушенков/Балакирев | 2005 |
| Чиж & Co | Еду, еду (с Евгением Маргулисом) | Галанин/Кифияк/Крынский/Поляков | 2008 |
| Машинопись (Машина Времени) | Гимн забору (с Гариком Сукачевым) | Галанин/Кифияк/Крынский/Поляков | 2009 |
| Соль (Наше Радио) | Живёт моя отрада в высоком терему | Галанин/Кифияк/Крынский/Поляков | 2010 |
| Нечётный воин 3 (БИ-2) | Hallelujah (с Настей Полевой) | Галанин/Кифияк/Крынский/Поляков | 2013 |
Напишите отзыв о статье "СерьГа"
Примечания
- ↑ Название образовано из первых слогов имени и фамилии лидера группы.
Литература
- А. С. Алексеев. Кто есть кто в российской рок-музыке. — М. : АСТ : Астрель : Харвест, 2009. — С. 129, 130. — ISBN 978-5-17-048654-0 (АСТ). — ISBN 978-5-271-24160-4 (Астрель). — ISBN 978-985-16-7343-4 (Харвест).</span>
Ссылки
- [www.serga.ru/ Официальный сайт группы]. [www.webcitation.org/6CZY8zHY2 Архивировано из первоисточника 1 декабря 2012].
Отрывок, характеризующий СерьГа
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
