Серёжников, Виктор Константинович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виктор Константинович Серёжников
Дата рождения:

24 ноября 1873(1873-11-24)

Место рождения:

Тундутово, Черноярский уезд, Астраханская губерния, Российская империя

Дата смерти:

27 июня 1944(1944-06-27) (70 лет)

Страна:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Научная сфера:

философия

Место работы:

Московский университет
Ленинградский университет
МИФЛИ

Учёная степень:

доктор философских наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Санкт-Петербургский университет

Виктор Константинович Серёжников (1873—1944) — российский и советский философ.





Биография

Родился в обедневшей казачьей семье, в 1892 году за счёт астраханского казачьего войска окончил астраханскую гимназию с золотой медалью и этом же году поступил на юридический факультет Петербургского университета, где учился также за счёт казачьего войска[1]. В 1897 году окончил университет с дипломом первой степени, после чего включился в революционную деятельность, за что был выслан за границу с 1907 по 1912 год.

После октябрьского переворота 1917 года занял должность профессора философии вновь организованной Социалистической академии общественных наук в Москве (1918), а также принимал активное участие в создании Смоленского университета и был его первым ректором с 1918 по 1923 годы[2]. В 1923 году В. К. Серёжников возвращается на работу в Москву, где занимал должность декана факультета общественных наук МГУ (1923—1925), преподавал в РАНИОНе, а также занимал ряд других должностей в МГУ: заведующий кафедрой истмата и диамата факультета литературы и искусства (1930—1931), профессор кафедры истории классовой борьбы и ленинизма факультета советского права (1926—1930), профессор кафедры исторического материализма этнологического факультета (1925—1926), председатель общественно-педагогического отделения (1923), профессор кафедры исторического материализма (1923—1925), член Правления МГУ (1929)[3].

В марте 1932 году назначен директором Ленинградского университета и занимал эту должность до октября 1933 года[4], в 1934 году был директором Исторического музея. В 1932—1938 годах работал профессором философского факультета МИФЛИ.

В. К. Серёжников свободно владел латинским, греческим, французским и немецким языками. Опубликовал ряд научных работ по истории философии, диалектическому и историческому материализму, одну из первых в стране хрестоматий по диалектическому материализму. В 1937 году В. К. Серёжникову по совокупности трудов была присвоена ученая степень доктора философских наук.

27 апреля 1938 года В. К. Серёжников был арестован, 10 сентября 1941 года осуждён[1], умер в заключении в 1944 году. Реабилитирован посмертно.

Публикации

  • Диалектический материализм (1930);
  • Ламетри (1925);
  • Кант (1937);
  • Сократ. Основные проблемы философии Платона (1937);
  • Очерки по истории философии (1929);
  • Как работать в семинарии. Опыт работы в семинарии по историческому материализму (1930) // Исторический материализм. Вып. I, 1928, вып. II, 1929.

Напишите отзыв о статье "Серёжников, Виктор Константинович"

Литература

  • Подвойский Л.Я. Забытые имена отечественной философии: Виктор Константинович Сережников // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2010. № 2. С.78-87.

Примечания

  1. 1 2 [1937god.info/node/1247 Расстрелянное поколение. 1937 и другие годы]
  2. [sgma.info/history/01_serezhnikov.html Виктор Константинович Сережников]
  3. [letopis.msu.ru/peoples/1322 Летопись Московского Университета]
  4. [spbu.ru/about-us/arc/chronicle/chronicle/1930-1939.html Санкт-Петербургский государственный университет. Летопись Университета. Хронология событий. 1930—1939]

Ссылки

  • [new.philos.msu.ru/fmu/serezhnikov_viktor_konstantinovich/ Философы Московского университета. Сережников Виктор Константинович]

Отрывок, характеризующий Серёжников, Виктор Константинович

– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.