Сескло

Сескло

Сескло (греч. Σέσκλο) — одно из первых известных неолитических поселений Европы, VII—VI тыс. до н. э. Названо по имени ныне существующего арумынского населённого пункта в Фессалии, Греция, где в XIX веке впервые производились раскопки.

Древнейшие находки датируются ~ 6850 г. до н. э. с погрешностью до 660 лет. Они принадлежат двум разным культурам, прото-Сескло и пре-Сескло. Последняя представлена вторичными поселениями, примыкающими к главному селению прото-Сескло, и относится к вторженцам старчево-кришской культуры, географически распространенной севернее Фессалии на берегах Дуная. Для культуры пре-Сескло была характерна штампованная керамика, которая, однако, довольно быстро исчезает. Обе культуры земледельческие. Дома вначале маленькие, из одной-двух комнат, из дерева или из сырцового кирпича на каменном фундаменте, строили на склонах холмов, примыкающих к плодородным долинам, где выращивали пшеницу и ячмень. Кроме того, разводили коз, овец, крупный рогатый скот, собак. В VI тысячелетии до н. э. появляются двухэтажные дома и мегароны (здания с колоннами). В поселении Сескло жило около 3 тыс. человек, что позволяет сопоставить его с неолитическими городами Ближнего Востока (Чатал-Гююк) и считать первым известным городом Европы. Более древние неолитические культуры Греции в эту эпоху ещё обитали в пещерах (Франхти).

В целом неолитический комплекс прото-Сескло соответствует современному ему ближневосточному, но крупный рогатый скот был, по-видимому, одомашнен в Фессалии, где появился на несколько столетий раньше, чем в Чатал-Гуюке. Первые жители прото-Сескло не были знакомы с керамикой, что также сближает их с носителями ближневосточных культур докерамического неолита. Позже появляются изящные глазурованные кубки и чаши, декорированные геометрическим узором красного и коричневого цветов. В самый поздний период орнамент эволюционирует до мотивов, напоминающих языки пламени. Аналогичная керамика известна также в западной Македонии, но отличается от малоазиатской.

Кроме посуды, найдены статуэтки женщины, часто беременной, считающиеся признаком культа Богини-матери, что, впрочем, характерно не только для культур Сескло, но для всего Балканского полуострова и Подунавья.

Культуры Сескло считаются материнскими для возникших позже других балканских неолитических культур, в частности старчево-кришской. Под их влиянием складывается также культура кардиальной керамики. В V тысячелетии до н. э. поселение Сескло было завоевано соседней культурой Димини.

Ссылки

• Титов В. С., Неолит Греции. Периодизация и хронология, М., 1969
• [www.canew.org/files/CANeW%20Aegean%20C14%20dbase%20(June2005).pdf Aegean Catchment]
• [www.culture.gr/2/21/211/21113a/e211ma02.html Sesklo Neolithic settlement]
• [odysseus.culture.gr/h/2/gh2560.jsp?obj_id=5148 Sesklo photos (site in Greek)]
• [hellas.teipir.gr/prefectures/greek/Magnisias/SeskloArxaiol.htm Sesklo (in Greek)]
• [www.aee.gr/english/6petrlona/petralona.html Petralona Cave, Greece]
• [www.mnsu.edu/emuseum/archaeology/sites/europe/argissa-magoula.html Argissa Tombs, Greece]
• [www.mapquest.com/maps/map.adp?tb=1&city=Sesklo&country=GR Mapquest — Sesklo], Street map not yet available.
• [pagesperso-orange.fr/atil/atil/y12.htm Les Seskliens]
• Coordinates: 39°21′05″ с. ш. 22°49′46″ в. д.39.35139° с. ш. 22.82944° в. д. / 39.35139; 22.82944   

Отрывок, характеризующий Сескло

Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!