Сеше, Альбер

Альбер Сеше (фр. Albert Sechehaye, в лингвистической литературе встречается также варианты передачи Сешэ, Сешеэ, Сешей; 4 июля 1870, Женева — 2 июля 1946, Женева) — швейцарский лингвист, один из крупнейших представителей Женевской школы.

Биография

Почти всю жизнь прожил в Женеве, окончил Женевский университет. С 1893 по 1902 стажировался в Гёттингенском университете и защитил по-немецки диссертацию об истории французского имперфекта сослагательного наклонения (imparfait du subjonctif), одно из первых исследований истории граммемы в системном контексте. После защиты диссертации преподавал в Женевском университете. С 1939 профессор кафедры общего и индоевропейского языкознания, сменил вышедшего в отставку по возрасту Шарля Балли.

Судьба наследия

Хотя Альбер Сеше был одним из наиболее оригинальных лингвистов-теоретиков рубежа XIX и XX веков, в историю лингвистики он вошёл «в тени» своего великого учителя — Соссюра, чей основополагающий для структурализма «Курс общей лингвистики» он посмертно издал вместе с Шарлем Балли в 1916. Поздних лекций Соссюра, легших в основу «Курса», Сеше (как и Балли) не слушал (правда, на некоторые занятия ходила его жена), издатели пользовались конспектами студентов. Известно, что основная работа по подготовке текста лежала именно на Сеше (научные интересы Балли были несколько иными). Многих идей, изложенных в «Курсе», в конспектах лекций Соссюра и его черновиках не находится, между тем как Сеше уже несколько лет как пришёл к некоторым идеям, предвосхищающим основные положения структурализма, во многом независимо от Соссюра, и уже опубликовал их. После того, как «Курс» вышел и его идеи приобрели мировую славу под именем Соссюра (не собиравшегося издавать ничего подобного), собственные произведения Сеше оказались незаслуженно забыты. Существует также парадоксальная гипотеза П. Вундерли о «Соссюре как ученике Сеше»; несомненно, она полемически преувеличена, вопрос приоритета здесь довольно сложен (надо учитывать и устный обмен идеями между учёными), однако большое самостоятельное значение Сеше в истории лингвистики и становления структурализма несомненно.

Вклад в науку

Первая книга Сеше (и вообще первая публикация, не считая диссертации) «Программа и методы теоретической лингвистики» (фр. Programme et méthodes de la linguistique théorique) вышла в 1908, она посвящена Соссюру. В книге Сеше предлагает детальную, шаг за шагом, от фонетики до семантики (в понимании Бреаля) схему построения нормальной науки о языке — «науки законов», обобщающей и объясняющей наблюдаемые языковые явления; он критикует господствовавшее тогда сравнительно-историческое языкознание в понимании младограмматиков за чисто позитивистское стремление к «науке фактов», накапливающей отдельные наблюдаемые в истории языков феномены. «Наука законов» внеисторична и общезначима, «наука фактов» — исторична. Все уровни науки о языке он разделяет на «статические» и «динамические» (ср. синхронию и диахронию по Соссюру; соответствующие идеи Соссюр огласил уже после выхода книги Сеше). По Сеше, первичны именно «статические» (а по сути вневременны́е, универсальные) факты, динамика имеет лишь подчинённое положение (в отличие от Соссюра, считавшего эти два компонента независимыми).

В книге Сеше излагаются оригинальные идеи об универсальных типологических причинах языковых изменений, о «дограмматическом языке» (в том числе психолингвистика детской речи), предложена развёрнутая концепция синхронной фонологии, перекликающаяся с идеями И. А. Бодуэна де Куртенэ и Н. В. Крушевского и предвосхищающая многие фонологические идеи XX века. Эти направления остались практически не разработанными у Соссюра и других авторов Женевской школы.

Важной чертой всех этапов деятельности Сеше (отличавшей его от других структуралистов) является внимание к психологическому характеру языковых и речевых единиц.

В работах 1920-х-1940-х годов Сеше уже учитывает идеи «Курса» Соссюра, хотя во многом с ним и спорит. В 1926 вышла его вторая книга — «Очерк логической структуры предложения», посвящённая синтаксису, где он рассматривает соотношение логической и синтаксических структур (в то время многими ещё отождествлявшиеся). В своих статьях позднего периода он предложил построение «лингвистики организованной речи», подчёркивая недостаточность соссюровской дихотомии «язык и речь», пытался построить социологические определения фонемы и других единиц языка.

Библиография

• Сеше А. Программа и методы теоретической лингвистики. [Статьи]. М.: УРСС, 2003
• Сеше А. Очерк логической структуры предложения. [Статьи]. М.: УРСС, 2003

Отрывок, характеризующий Сеше, Альбер

Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.