Сиамская революция 1932 года

Сиамская революция 1932 года (также Государственный переворот в Сиаме 1932 года, тайск. การปฏิวัติสยาม พ.ศ. 2475) — ключевое событие истории Таиланда XX века. Революция привела к бескровной смене государственного строя: с абсолютной монархии на конституционную. Революция была проведена группой гражданских и военных лиц, сформировавших затем первую в Таиланде политическую партию. Сиамская революция была продуктом социальных изменений как в Сиаме, так и в окружающем мире. После революции в Сиаме была принята первая за историю государства конституция.

Предыстория

С 1782 года Сиамом (старое название Таиланда) правила династия Чакри. К 1932 году Сиам, наряду с Китаем и Японией, оставался одним из трёх независимых государств восточной Азии. Страна пережила расцвет в правление короля Чулалонгкорна (Рамы V, с 1868 по 1910 год). В это время Сиам перешёл от средневекового устройства к современному государству. Король реформировал страну, открыв её для европейского влияния и развивая европейские право, политику, философию и образование. Не только его дети, но и многие молодые сиамцы получили образование за границей, многие за счёт государственных стипендий. Его наследник Вачиравудх (Рама VI) сам был выпускником Оксфорда. Он продолжил реформы отца, в частности, к управлению страной были допущены способные и получившие образование выходцы из народа. При нём были основаны первая государственная школа западного образца, Колледж Вачиравудх, и первый университет, Университет Чулалонгкорн. Реформы встречали сопротивление, в основном со стороны знати, понимавшей, что они теряют власть. В 1912 году была произведена попытка дворцового переворота с целью свержения короля. в 1925 году Вачивурадх умер, ему наследовал младший брат Прачадипок (Рама VII).

Прачадипок также получил образование в Англии, где закончил военную академию. Когда он вступил на престол, страна фактически находилась в состоянии банкротства. После коронации он созвал Верховный государственный совет, высший государственный орган, в попытке решить проблемы страны. Совет, состоящий из знати, заменил всех выходцев из простого народа в государственных органах власти, но одновременно урезал расходы королевского двора и провёл некоторые экономические реформы. Это привело к финансовому оздоровлению Сиама. Сам Прачадипок много путешествовал по стране, укрепив свою популярность в народе. Ситуация, однако, снова существенно ухудшилась в 1930 году с началом Великой депрессии. Король предложил уменьшить налоги, которые платили беднейшие слои населения, но Совет отказал, так как его члены боялись уменьшения собственных доходов. Вместо этого, Совет сократил социальные расходы и расходы на оборону, вызвав недовольство военных. Король в ответ попытался написать и ввести конституцию, несмотря на предупреждения, что народ ещё не готов к конституционной форме правления. Конституция также была отвергнута Советом. В конце апреля 1932 года король выехал из Бангкока на летний отдых в Хуахин.

Движущие силы революции

Революция была организована партией Кхана Ратсадон («Народная партия», тайск. คณะราษฎร), которая была образована в 1927 году в Париже семью студентами военных учреждений с целью реформировать страну и упразднить абсолютную монархию. Все они к концу 1920-х годов вернулись в Сиам, где политические партии были запрещены, и заняли различные посты в управлении государством. Популярность партии постепенно росла, в частности, в армии, и к концу года партия насчитывала 102 человека.

Один из основателей партии, Прайоон Пхорнмонтри, офицер и телохранитель короля Вачиравудха, взял на себя задачу привлечь в партию влиятельных членов, разделявших бы её задачи. Такими членами партии стали полковник пхрая Пхахон Пхаюхасена, будущий премьер-министр, Пхрая Сонгсурадет, заведующий учебной частью в Военной академии, а также офицеры Пхрая Риттхи Акханей и Пхрая Прасан Питхаяют. Эти четверо сыграли огромную роль в увеличении популярности партии, поддержав её идеи.

Ход событий

Партия готовила план свержения абсолютной монархии, и он стал известен полиции. Генеральный директор полиции подал рапорт министру внутренних дел принцу Парипатре Сукхумфанду с просьбой разрешить арест и тюремное заключение для всех участников заговора. Обнаружив в списке фамилии известных и уважаемых людей, министр отсрочил арест на один день, который оказался для заговорщиков решающим.

Вечером 23 июня 1932 года часть заговорщиков, служивших на флоте, поднялись на канонерской лодке и дока вверх по реке Чаупхрайе к дворцу принца Парипатры. Около 500 моряков были готовы захватить резиденцию правительства, тронный зал Ананда Самакхом. Прайоон Пхорнмонтри командовал группой молодых офицеров, захвативших почтовые и телеграфные отделения вокруг Бангкока. Одним из участников группы был Кхуанг Афайвонгсе, будущий премьер-министр.

Около четырёх часов утра Пхрая Пхахон Пхаюхасена с группой сторонников ожидал сигнала около тронного зала, а Пхрайя Сонгсурадет со сторонниками хитростью захватили весь парк бронированных машин в Бангкоке, включая несколько танков, и двинулись к тронному залу. В то же время, Пхрая Риттхи Акханей установил контроль над сухопутными войсками в Бангкоке. Так как заранее были объявлены военные манёвры, некоторые военные части присоединились к заговорщикам, не зная о существовании заговора.

К шести часам утра все подконтрольные заговорщикам силы собрались у тронного зала. Пхрая Пхахон Пхаюхасена забрался на танк и зачитал манифест партии Кхана Ратсадон, объявлявший о конце абсолютной монархии и провозглащавший Сиам конституционной монархией. Таким образом, революция в Бангкоке прошла мирно и бескровно, однако её успех ключевым образом зависел от событий вне столицы. В Бангкоке были арестованы около 40 высших чиновников. Лишь министр связи смог скрыться и бежал в Хуа-Хин предупредить короля. К восьми часам утра участники революции полностью установили контроль над Бангкоком. Вне Бангкока также не было оказано никакого сопротивления отчасти из-за того, что все коммуникации были отключены.

На следующей стадии был распространён манифест Кхана Ратсадон, резко критиковавший короля. Одновременно королю участниками революции была отправлена телеграмма, наоборот, написанная в крайне уважительном и извиняющемся тоне. Предположительно эти различия вызваны противоречиями между различными силами внутри партии, радикальными (которые возглавлял Приди Паномионг, также будущий премьер-министр), требующими установления республики, и умеренными, целью которых было установление конституционной монархии.

Король узнал о событиях в Бангкоке ещё до получения телеграммы, и успел обсудить с советниками различные варианты развития событий. Он ответил на телеграмму, что желает оставаться на троне как конституционный монарх, и что он всегда выступал за принятие конституции. После этого он на поезде вернулся в Бангкок.

Бангкок вернулся к нормальной жизни к вечеру 24 июня.

Смена власти

Вечером 24 июня руководители революции провели совещание, на котором пытались убедить высших государственных чиновников поддержать партию и продолжать работу. Министра иностранных дел попросили разослать в иностранные миссии документ, уверяющий, что новая власть сохраняет все обязательства, наложенные международными договорами, и поддержит иностранный бизнес.

Король Прачадипок вернулся в Бангкок 26 июня и дал аудиенцию руководителям революции. На аудиенции он встал, что является крайне необычайным жестом для тайской культуры, в которой король всегда должен сидеть. Приди Паномйонг извинился перед королём за манифест, и все оставшиеся экземпляры были изъяты из обращения. Король подписал указ, освобождающий всех членов партии от ответственности за государственный переворот. После этого Кхана Ратсадон освободила всех арестованных, за исключением принца Париратры, которого считали слишком сильной политической фигурой, чтобы позволить ему оставаться в стране. Принц вынужден был отправиться в изгнание на Яву и никогда больше не вернулся в Таиланд. Позже большинство других принцев добровольно покинули страну.

27 июня 1932 года в пять часов была принята временная конституция Сиама, заранее заготовленная Приди Паномйонгом. Она начиналась предложением «Верховная власть в стране принадлежит народу». По конституции, король лишался большей части привилегий, включая право вето и право назначать наследника. Был установлен кабинет министров («Народный комитет») в качестве исполнительной власти и Национальное собрание как законодательная власть. 70 членов Национального собрания были назначены. Предполагалось, что национальное собрание будет полностью избираться только через десять лет. Первая сессия собрания была открыта 28 июня 1932 года. К концу года была подготовлена и принята постоянная конституция.

Последствия

Революция немедленно столкнулась с тем же фактором, с каким ранее король Прачадипок: население Сиама, особенно сельское, не было готово к демократии. Фактически Кхана Ратсадон установила на месте абсолютной монархии однопартийный режим. Первым премьер-министром Сиама был назначен пхрая Манопхакон Нититхада, не принадлежавший к Кхана Ратсадон, но, по всей видимости, это назначение было чисто прагматическим.

Революция не только лишила аристократию во главе с королём множества привилегий, но и сделала их беззащитными перед лицом угрозы, которую представляла Кхана Ратсадон. Хотя на словах революционеры высказывали почтение королю, он жил в постоянном страхе расстрела в результате какого-либо обострения отношений. Через три года он отрёкся от престола и покинул Сиам. Прачадипок умер в Англии в 1941 году.

В результате революции также существенно усилилась роль военных. В дальнейшем они постоянно прибегали к применению силы, когда не могли контролировать ситуацию. Всего после революции до конца XX века в Таиланде произошло 16 военных переворотов, смещавших правительство.

Тем не менее, революция 1932 года рассматривается как ключевое событие в истории Таиланда, приведшее к модернизации страны и заложившее основы для всего её последующего развития.

Источники

• Stowe, Judith A. Siam Becomes Thailand: A Story of Intrigue. C. Hurst & Co. Publishers, 1991
• Baker, Christopher John, & Phongpaichit, Pasuk. A History of Thailand. Cambridge University Press, 2005

Отрывок, характеризующий Сиамская революция 1932 года

Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.