Сибирская армия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сибирская армия

Знамёна Сибирской Армии
Годы существования

июль 1918 - июль 1919

Страна

Сибирская республика Сибирская республика, затем
Государство Российское

Тип

сухопутные войска

Участие в

Уфимская операция 1919
Златоустовская операция 1919
Челябинская операция 1919
Тобольская операция 1919
Великий Сибирский Ледяной поход

Командиры
Известные командиры

А. Н. Гришин-Алмазов
П. П. Иванов-Ринов
А. Ф. Матковский
Р. Гайда
М. К. Дитерихс

Сиби́рская а́рмия — создана в июне 1918 года в Ново-Николаевске по распоряжению Временного Сибирского правительства под наименованием «Западно-Сибирская добровольческая армия», с конца июля 1918 г. — Сибирская добровольческая армия (Сибирская армия). В июне — декабре 1918 г. штаб Сибирской армии одновременно исполнял функции штаба всех белых сил Сибири.





История создания

Образование антибольшевистского подполья

Состоявшийся в Томске 6—15 декабря 1917 года Общесибирский Чрезвычайный областной съезд отказался признать советскую власть. Для управления краем был избран Временный Сибирский областной совет во главе с Г. Н. Потаниным. Большинство членов Совета являлись эсерами. Предполагалось, что Временный Сибирский областной совет передаст свои полномочия Сибирской областной думе, созыв которой намечался на вторую половину января 1918 года. Сибирская областная дума, в свою очередь, должна была сформировать правительство — орган исполнительной власти в Сибири.

В ночь на 26 января 1918 года Томский совет распустил Сибирскую областную думу. Избежавшие ареста члены Думы на конспиративном совещании избрали Временное правительство автономной Сибири во главе с эсером П. Я. Дербером. Пост военного министра в этом правительстве занял эсер подполковник[1] А. А. Краковецкий, которому было поручено организовать вооружённую борьбу против советской власти в Сибири.

Приступив к исполнению своих обязанностей, Краковецкий назначил своими уполномоченными на территории Западно-Сибирского военного округа штабс-капитана А. Фризеля, на территории Восточно-Сибирского военного округа — прапорщика Н. С. Калашникова; оба они являлись членами партии эсеров. Параллельно эсеровским военным организациям, руководимых Краковецким, и независимо от них формировались непартийные офицерские организации, получившие преобладающее значение в общесибирском подполье. В результате эсеры утратили руководящую роль в военных вопросах, а на их место выдвинулись более старшие в чинах беспартийные офицеры: в Западно-Сибирском округе — полковник А. Н. Гришин-Алмазов, в Восточно-Сибирском округе — полковник А. В. Эллерц-Усов. Для координации подпольной работы к концу мая был создан Центральный штаб, возглавляемый Гришиным-Алмазовым. Резиденция штаба находилась в Ново-Николаевске.

Ситуация в момент выступления чехословаков

В конце мая 1918 года военно-политическая ситуация на Урале и в Сибири коренным образом поменялась в результате антибольшевистского выступления чехословацкого корпуса. В рядах корпуса, эшелоны которого располагались на Транссибирской железнодорожной магистрали, насчитывалось около 35 тысяч человек. По данным обер-квартирмейстера штаба корпуса подполковника В. Клецанды, Пензенская группа поручика С. Чечека насчитывала 8 тысяч штыков, Челябинская группа подполковника С. Н. Войцеховского — 8,8 тысяч штыков, Мариинская группа капитана Р.Гайды — до 4,5 тысяч, и Владивостокская группа генерал-майора М. К. Дитерихса — 14 тысяч[2].

Под давлением Германии большевики в мае пытаются разоружить и интернировать корпус. Однако чехи отказываются подчиняться приказам большевистских властей. На собрании Чехословацкого национального комитета в Челябинске 20 мая было принято решение, если большевики применят силу — поднять восстание и пробиваться во Владивосток с оружием в руках. Непосредственное руководство чехословацкими частями взяли на себя участвовавшие в совещании поручик Чечек, подполковник Войцеховский и капитан Гайда. 24 мая 1918 года Троцкий издаёт приказ:

«Каждый чехословак, замеченный на железной дороге с оружием, должен быть расстрелян на месте. Каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооруженный, должен быть выброшен из вагонов и заключен в лагерь для военнопленных»

25 мая красногвардейцы нападают на чехословаков, но терпят поражение. В тот же день чехи при поддержке антибольшевистского подполья захватывают Мариинск. А 26 мая — Челябинск и Ново-Николаевск. Именно в Ново-Николаевске и началось формирование первых регулярных частей будущей Сибирской армии. 28 мая прибывший в Ново-Николаевск полковник А. Н. Гришин-Алмазов объявил о вступлении в командование войсками Западно-Сибирского военного округа. Согласно его приказу, 12 июня 1918 года штаб Западно-Сибирского военного округа был переименован в штаб Западно-Сибирской отдельной армии.

Ко времени антибольшевистского выступления Чехословацкого корпуса большинство членов Временного правительства автономной Сибири, включая П. Я. Дербера и А. А. Краковецкого, находились на Дальнем Востоке. Соединение сибирской и дальневосточной военных антибольшевистских группировок произошло лишь в сентябре, в силу чего вопрос о власти в Сибири летом 1918 года решился без участия вышеназванных лиц.

Создание органов власти и управления

Вечером 30 мая 1918 года в Ново-Николаевске состоялось заседание так называемого «Совета при уполномоченных Временного сибирского правительства». Совет постановил учредить Западно-Сибирский комиссариат (ЗСК) с соответствующими отделами по отраслям деятельности. ЗСК являлся временным органом. Предполагалось, что в скором времени его функции, но уже в общесибирском масштабе, примет на себя избранное Сибирской областной думой Временное правительство автономной Сибири.

Эсеры, создавшие ЗСК и занявшие в нём ключевые посты, попытались установить свой контроль над армией с помощью политических комиссаров и продвижения на ключевые посты членов своей партии. Но в военной среде они встретили более решительное сопротивление со стороны правых сил, нежели в области гражданской власти и управления. В результате, 14 июня «ввиду вполне определившихся форм по организации и управлению армией» инициированный эсерами институт правительственных комиссаров при воинских частях Западно-Сибирской отдельной армии был упразднён, так и не успев развернуться. По настоянию Гришина-Алмазова, в тот же день ЗСК постановил своим военным отделом считать штаб Западно-Сибирской отдельной армии, а заведующим отделом — командующего войсками армии.

30 июня 1918 года Западно-Сибирский комиссариат передал свои властные полномочия Временному сибирскому правительству во главе с П. В. Вологодским. А. Н. Гришин-Алмазов указом от 1 июля 1918 года был назначен управляющим военным министерством ВСП с оставлением в должности командующего Западно-Сибирской отдельной армии.

Главным органом военного управления в регионе являлся штаб Западно-Сибирской отдельной армии, 15 июня 1918 года находившийся в Омске. На всех важных постах в штабе и управлениях Сибирской армии находились кадровые офицеры старой русской армии. Более того, ключевые должности начальника штаба и генерал-квартирмейстера занимали офицеры Генерального штаба, то есть лица, имевшие законченное высшее военное образование.

Совмещение А. Н. Гришиным-Алмазовым, а затем П. П. Ивановым-Риновым двух ключевых военных постов — командующего армией и управляющего военным министерством — способствовало тому, что Военное министерство Временного сибирского правительства имело нетрадиционную для этого органа структуру: Гришин-Алмазов отказался от создания разветвлённого аппарата военного министерства, распределив его функции между штабами Сибирской армии и Западно-Сибирского военного округа.

Восстановление системы военных округов

Деятельность штаба Западно-Сибирского (Омского) военного округа, упразднённого большевиками весной 1918 года в ходе демобилизации старой армии, возобновилась 9 июня 1918 года по приказу командира Степного корпуса полковника Иванова-Ринова. 10 июня он назначил начальником штаба Западно-Сибирского военного округа генерал-майора В. Р. Романова. Полномочия В. Р. Романова, как начальника штаба округа, были подтверждены приказом Гришина-Алмазова от 12 июня 1918 года.

Приказом по военному ведомству Временного сибирского правительства от 22 июля 1918 года было официально объявлено о восстановлении Иркутского и Западно-Сибирского военных округов в тех территориальных пределах, в которых они существовали до большевистского переворота. Одновременно все окружные управления Иркутского военного округа подчинялись соответствующим управлениям Западно-Сибирского военного округа, причём последним были предоставлены права главных управлений. 31 июля главным начальником Западно-Сибирского военного округа был назначен генерал-майор М. К. Менде, Иркутского военного округа — полковник А. В. Эллерц-Усов. Управления Западно-Сибирского военного округа с этого времени стали выполнять функции главных управлений военного министерства. К компетенции штаба округа относилось решение конкретных вопросов, связанных с комплектованием и снабжением Сибирской армии.

Нетрадиционные органы военного управления

В процессе военного строительства в Сибири многие вопросы требовали новых, нетрадиционных для старой армии решений. В связи с этим постановлением Временного Сибирского правительства от 31 июля 1918 года были учреждены Сибирское военное совещание и канцелярия Сибирского военного министерства.

Сибирское военное совещание, работавшее под председательством военного министра, занималось обсуждением и решением важнейших законодательных, финансовых, хозяйственных и других вопросов, касавшихся деятельности военного ведомства. Предварительное рассмотрение вышеупомянутых вопросов до внесения их в Сибирское военное совещание осуществлялось в Канцелярии военного министерства, начальником которой с 22 июля 1918 года являлся генерал-лейтенант А. Л. Шульц.

Взаимодействие с чехословаками

Войска Чехословацкого корпуса, на начальном этапе являвшиеся главной ударной силой в борьбе с советскими войсками, не подчинялись командованию Сибирской армии. Поэтому, прежде всего Гришину-Алмазову необходимо было решить вопрос о координации совместной боевой деятельности русских и чехословацких войск. Такая договорённость была достигнута на Государственном совещании в Челябинске 13 июля 1918 года. С согласия Временного Сибирского правительства все действовавшие на фронте войска Сибирской армии были в оперативном отношении подчинены командиру Чехословацкого корпуса Генштаба генерал-майору В. Н. Шокорову «впредь до назначения главнокомандующего всеми союзными войсками». Общее руководство и координация боевыми операциями стали осуществляться через штаб Чехословацкого корпуса.

Предоставление Шокорову прав главнокомандующего не следует воспринимать как некую узурпацию чехословаками прав руководителей Сибирской армии. И Шокоров, и его начальник штаба генерал М. К. Дитерихс были офицерами российского Генерального штаба. В боевом и служебном отношениях они стояли гораздо выше любого из командиров и начальников Сибирской армии.

Летом 1918 года между руководителями Сибирской армии и Чехословацкого корпуса складывались в целом деловые, доброжелательные отношения. Однако по мере усиления Сибирской армии её командование начало тяготиться своей зависимостью от чехословаков. Особенно остро это стало проявляться с конца августа, когда генерал Шокоров был заменён на посту командира Чехословацкого корпуса чехом генералом Я. Сыровым. Разногласия по вопросам оперативного командования между штабами Сибирской армии и Чехословацкого корпуса явились одной из причин отставки Гришина-Алмазова.

Состав Сибирской армии

Первоначально в состав Сибирской армии входили несколько добровольческих отрядов, Ново-Николаевский полк, рота, конный отряд и конвойная команда.

13 июня 1918 г. вооруженные образования Сибирской Армии были сведены в 2 корпуса: Степной Сибирский (командир — полковник П. П. Иванов-Ринов, штаб — в Омске) и Средне-Сибирский (командир — подполковник А. Н. Пепеляев, штаб — в Ново-Николаевске).

11 июля 1918 г. в составе Сибирской армии был сформирован Уральский корпус (командир — генерал-лейтенант М. В. Ханжин, штаб — в Челябинске) из пехотных и казачьих частей Миасского и Уральского районов, и Челябинского отряда. После реорганизации 26 августа Сибирская армия состояла из 3-х корпусов: Средне-Сибирский, Степной и Уральский, — по 2-3 дивизии четырех полкового состава каждый.

Боевой состав Сибирской армии в июне-сентябре 1918 года
Дата Бойцов Орудий Пулемётов
15 июня 4.051 19 17
20 июня 7.573 19 30
30 июня 11.943 19 108
10 июля 23.451 30 145
20 июля 31.016 37 175
31 июля 31.872 37 175
10 августа 40.686 51 184
1 сентября 60.259 70 184

В 1-й Средне-Сибирский армейский корпус Пепеляева входили: 1-я Томская (четыре Томских полка), 2-я Томская (1-й и 2-й Ново-Николаевские, Барнаульский и Енисейский полки), 3-я Иркутская (Иркутский, Байкальский, Нижнеудинский и Хамардабанский полки) дивизии и небольшие казачьи части.

Корпус состоял сплошь из добровольцев, в основном — членов подпольных офицерских организаций, и не отличался от полков Добровольческой армии на Юге России (например, бравшие Иркутск части состояли почти сплошь из офицеров, которые вообще в это время составляли подавляющее большинство среди бойцов войск Сибирского правительства). При выходе к Байкалу на передовой в корпусе было не менее 5000 штыков. Убыль регулярно пополнялась за счет новых добровольцев, и к концу лета в нем было 7-8 тыс. штыков, не считая примкнувших к корпусу местных белых партизанских отрядов. Большинство офицеров воевало, естественно, на должности рядовых. Даже в начале сентября в качестве солдат сражалось более 4500 офицеров, то есть половина всех имевшихся. В некоторых частях их было больше, чем солдат. В Средне-Сибирском корпусе Пепеляева на 2 сентября из 5261 штыков было 2929 офицеров:

Степной корпус (преобладающее число казаков) состоял из офицеров примерно на четверть (к 31 июля — 2384 офицеров на 7992 добровольца, в том числе 1314 на 4502 на передовой), причем в ряде полков и во всех батареях офицеров было свыше половины.

В общей сложности к 31 июля в армии было 6970 офицеров и 28229 добровольцев.

В составе стратегического резерва Сибирской Армии состояла стрелковая бригада под командованием генерала Л. М. Адамовича.

10 сентября 1918 года началось формирование Восточно-Сибирского армейского корпуса (командир — полковник А. В. Эллерц-Усов, штаб — в Иркутске) и Приамурского армейского корпуса (командир — полковник Г. М. Семёнов, штаб — в Хабаровске)

В октябре 1918 г. в состав Сибирской армии входили: 1-й Средне-Сибирский корпус; 2-й Степной Сибирский корпус; 3-й Уральский армейский корпус; 4-й Восточно-Сибирский корпус; 5-й Приамурский корпус.

Комплектование Сибирской армии

Для «комплектования, снабжения и охраны государственного порядка» 10 июля 1918 года вся подвластная Временному сибирскому правительству территория была разделена на корпусные районы (округа). Окончательно система корпусных округов сложилась к осени 1918 года. К началу октября в район 1-го Средне-Сибирского армейского корпуса входили Томская и Алтайская губернии, исключая казачьи земли последней; 2-го Степного Сибирского армейского корпуса — Тобольская губерния, Акмолинская и Семипалатинская области, казачьи земли Алтайской губернии; 3-го Уральского армейского корпуса — освобождённые от большевиков территории Пермской губернии, Златоустовский уезд Уфимской губернии, Челябинский, Троицкий и Верхне-Уральский уезды Оренбургской губернии и Кустанайский уезд Тургайской области; 4-го Восточно-Сибирского армейского корпуса — Енисейская и Иркутская губернии, Якутская и Забайкальская области, исключая казачьи земли последней; 5-го Приамурского армейского корпуса — Амурская, Приморская и Камчатская области, казачьи земли Забайкальской области.

Мобилизация офицеров и набор добровольцев

Первоначально Сибирская армия комплектовалась за счёт добровольцев, а также офицеров и казаков, подлежавших обязательной мобилизации.

1 июня 1918 года уполномоченные Временного сибирского правительства в Западной Сибири М. Я. Линдберг, П. Я. Михайлов, Б. Д. Марков, В. О. Сидоров и командующий войсками Томского района капитан Л. Д. Василенко подписали приказ о мобилизации по Западной Сибири. Всем офицерам и военным чиновникам, как состоявшим на действительной службе, так и находившимся в запасе, предлагалось немедленно явиться в управления воинских начальников для зачисления в ряды Сибирской армии. Остальные категории граждан, в том числе отставные офицеры и военные врачи, приглашались вступить в ряды армии на правах добровольцев. Мобилизация объявлялась на территории, ограниченной на западе линией Екатеринбург-Челябинск, на востоке — течением реки Енисей. «Обязательная мобилизация только офицеров, — говорилось в приказе, — производится в тех соображениях, чтобы обеспечить Сибирскую армию достаточным количеством военных специалистов»[3].

Одновременно с приказом о мобилизации офицеров 1 июня 1918 года вышли в свет «Временные условия формирования сибирских добровольческих полков в Западно-Сибирском военном округе», подписанные уполномоченным Временного сибирского правительства М. Я. Линдбергом, заведующим военным отделом Западно-Сибирского комиссариата Н. В. Фоминым и командующим войсками округа полковником А. Н. Гришиным-Алмазовым. В Сибирскую добровольческую армию принимались все граждане не моложе 18 лет, «незапятнанные нравственно и изъявившие искреннюю готовность преданно служить идее народовластия, осуществляемой Временным Сибирским правительством». Срок службы устанавливался в 6 месяцев.

Все офицеры, не занимавшие командных должностей, зачислялись в резерв чинов с несением обязанностей рядового бойца. Жалованье военнослужащего зависело не от чинов, а от занимаемых должностей, и устанавливалось в таких размерах: рядовому бойцу — 60 руб., отделенному — 75 руб., взводному — 90 руб., фельдфебелю — 120 руб., ротному командиру — 400 руб. в месяц. Жалованье младшим офицерам и офицерам резерва полагалось 300 руб. в месяц. Кроме того, всем военнослужащим должно было выдаваться обмундирование и содержание: семейным — казённая квартира или квартирные деньги, семьям — ежемесячное пособие в 100 рублей.

В течение лета 1918 года боевой состав Сибирской армии неуклонно возрастал, достигнув к началу сентября 60.259 бойцов, в том числе 23.147 пехотинцев, 14.888 кавалеристов и 22.224 невооружённых добровольцев.

Введение призыва

Гришин-Алмазов сознавал, что в малонаселённой Сибири добровольчество как источник комплектования армии скоро иссякнет. Однако приступить к обязательному призыву он считал возможным только тогда, когда будут хоть сколько-нибудь подготовлены казармы, обмундирование, снаряжение, унтер-офицерский состав, подробный план набора и распределения контингента[4]. По его приказанию 13 июля 1918 года была образована комиссия для детальной разработки вопросов призыва, а 31 июля вышел в свет указ Временного Сибирского правительства о призыве в Сибирскую армию лиц, родившихся в 1898—1899 годах. Призыву подлежало всё коренное русское население и переселенцы, прибывшие в Сибирь до 1 января 1915 года. Сибирь как территория призыва включала в себя полностью Западно-Сибирский и Иркутский военные округа с прибавлением к ним на западе Челябинского, Златоустовского и Троицкого уездов, а на востоке временно, до восстановления Приамурского военного округа, той его части, которая будет занята войсками Временного сибирского правительства. Согласно справке, подписанной 6 сентября 1918 года врид генерал-квартирмейстера штаба Сибирской армии подполковником Васильевым, призыв новобранцев должен был на территории Урала, Сибири и Дальнего Востока максимально дать около 231 тысячи новобранцев.

Первым днём призыва было назначено 25 августа 1918 года. В каждом уезде призыв осуществлялся уездными воинскими начальниками или начальниками местных команд при посредстве городской и уездной милиции. Для медицинского освидетельствования новобранцев создавались специальные комиссии в составе уездного воинского начальника (начальника местной команды) или его заместителя, двух врачей и по одному представителю от уездного комиссариата, городского и земского самоуправлений. Новобранцы, признанные годными к воинской службе, направлялись в войска. Те же, кто признавался негодными, освобождались от службы в армии, получая соответствующие свидетельства.

В целом призыв новобранцев прошёл успешно. Согласно докладной записке, составленной старшим адъютантом мобилизационного отделения штаба Западно-Сибирского военного округа капитаном А. М. Выхлянцевым, к 25 сентября 1918 года в Западно-Сибирском военном округе было поставлено в строй 116.590 молодых солдат, в Иркутском военном округе — 22.239, в девяти уездах Казанского военного округа — 33.763, а всего 172.592 новобранца. К 29 сентября общая численность принятых в войска новобранцев составила 175 тысяч человек. На Дальнем Востоке призыв не проводился, будучи отложенным до весны 1919 года.

Молодые солдаты поступили на укомплектование запасных (кадровых)[5] полков. На 28 действующих стрелковых полков Сибирской армии (входивших в состав 1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й и 7-й дивизий) при корпусах были сформированы 28 стрелковых запасных полков. В этих частях новобранцам предстояло пройти первоначальное военное обучение, после чего они должны были пополнить действующие полки Сибирской армии.

К 1 октября в Сибирской армии числилось 10.754 офицеров и 173.843 солдат, всего — 184.597 военнослужащих. В среднем на одного офицера приходилось около 17 нижних чинов. Для сравнения, в старой Русской армии к 1917 году это соотношение было примерно 1:40. Таким образом, Сибирская армия не испытывала недостатка в командных кадрах. В рядах Сибирской армии состояло не менее пятидесяти генералов старой армии. Большинство из них находилось на нестроевых должностях.

Структура Сибирской армии во времена Директории и Колчака

Открывшееся 8 сентября в Уфе Государственное совещание завершилось 23 сентября созданием Директории (Временного всероссийского правительства) во главе с эсером Н. Д. Авксентьевым. Член Директории Генштаба генерал-лейтенант В. Г. Болдырев принял на себя функции, с июля до сентября исполнявшиеся генералами Шокоровым и Сыровым. Кроме русских вооружённых формирований, ему также стали подчиняться войска Чехословацкого корпуса.

В начале октября 1918 года генерал Болдырев осуществил реорганизацию командования вооружёнными силами Востока России, распределив все подчинённые ему войска на три фронта: Западный, Юго-Западный и Сибирский. В состав Западного фронта вошли все русские и чехословацкие войска, действовавшие против советских войск Восточного фронта севернее линии Николаевск — Бузулук — Стерлитамак — Верхне-Уральск — Кустанай — Павлодар. Главнокомандующим Западным фронтом был назначен командир Чехословацкого корпуса генерал-майор Я.Сыровый, начальником штаба фронта — генерал М. К. Дитерихс. Уральские и Оренбургские казачьи войска, а также регулярные части, действовавшие к югу от указанной линии на Саратовском и Ташкентском направлениях, образовали Юго-Западный фронт во главе с атаманом Оренбургского казачьего войска генерал-лейтенантом А. И. Дутовым. Все антибольшевистские войска, действовавшие на территории Сибири, вошли в состав Сибирского фронта, главнокомандующим которого был назначен командующий Сибирской армией генерал-майор П. П. Иванов-Ринов.

Ввиду преобразования военного министерства Временного сибирского правительства в военное и морское министерство Временного всероссийского правительства, 2 ноября 1918 года П. П. Иванов-Ринов был освобождён от должности его управляющего, но сохранил пост командующего Сибирской армией.

После прихода к власти адмирала А.В. Колчака, ставшего Верховным главнокомандующим Русской армии, генерал Болдырев оказался не у дел и покинул пределы России. Адмирал Колчак завершил начатую генералом Болдыревым работу по реорганизации управления антибольшевистскими вооружёнными силами Востока России. 18 декабря 1918 года он приказал упразднить корпусные районы Сибирской армии и образовать вместо них военные округа: Западно-Сибирский со штабом в Омске, в район которого включались Тобольская, Томская и Алтайская губернии, Акмолинская и Семипалатинская области; Средне-Сибирский со штабом в Иркутске — Енисейская и Иркутская губернии, Якутская область; Дальневосточный со штабом в Хабаровске — Амурская, Приморская и Забайкальская области, северная часть острова Сахалин (16 января 1919 года названия военных округов были заменены соответственно на Омский, Иркутский и Приамурский). Этим же приказом Колчак утвердил образованный по постановлению войскового круга Оренбургского казачьего войска Оренбургский военный округ со штабом в Оренбурге — Оренбургская губерния без Челябинского уезда и Тургайского область.

После учреждения в декабре 1918 г. Ставки Верховного Главнокомандующего — Колчака, Сибирская армия была расформирована.

24 декабря 1918 года приказом Верховного правителя из Екатеринбургской группы войск (в составе 1-го Средне-Сибирского корпуса, 3-го Степного Сибирского корпуса, Воткинской дивизии и Красноуфимской бригады) была образована новая Сибирская армия, временное командование которой было поручено генералу Р. Гайде. Для формирования штаба армии предлагалось использовать штаб прежней Сибирской армии, которому в кратчайший срок следовало перебазироваться из Омска в Екатеринбург. Врид начальника штаба Сибирской армии был назначен начальник штаба Екатеринбургской группы генерал Б. П. Богословский.

Из частей Самарской и Камской группы войск, 3-го и 6-го Уральских корпусов образовывается Западная армия во главе с командиром 3-го Уральского корпуса генералом М. В. Ханжиным; врид начальника штаба армии назначается начальник штаба Самарской группы генерал С. А. Щепихин. На базе войск Юго-Западного фронта была образована Оренбургская отдельная армия под командованием генерала А. И. Дутова. «Наследником» Сибирского фронта стал 2-й Степной Сибирский отдельный корпус генерала В. В. Бржезовского, действовавший на Семиреченском направлении.

Боевые действия

1918 год

Выступление чехов послужило сигналом для антибольшевистского сибирского подполья к началу восстания по свержению власти большевиков и в течение первой половины июня почти вся территория Сибири и Урала от Челябинска до Иркутска оказалась в руках восставших. Из отрядов повстанцев образуется в начале июня Западно-Сибирская армия (с июля Сибирская армия), которая развивает наступление в трёх направлениях: северо-западное (Тюмень-Екатеринбург) ком. полк. Вержбицкий и ген. Войцеховский; восточное (Иркутск-Чита) ком. подполк. Пепеляев; и южное (Сергиополь-Верный) ком. полк. Ярушин.

Войска Вержбицкого и Войцеховского 21 июля взяли Тюмень, 25 июля — Екатеринбург и отбросили красных за Урал. Пепеляев 11 июля взял Иркутск и в августе у Читы соединился с войсками атамана Семёнова. Войска Ярушина захватили 21 июля Сергиополь и очистив от большевиков к концу августа всё северное Семиречье, вышли к Верному.

В сентябре-октябре на фронте Сибирской армии шли позиционные бои, сибирцы медленно теснили красных к Перми. 29 ноября 1918 г. Екатеринбургская группа Сибирской армии (35 тыс. штыков и сабель) перешла в решительное наступление, полностью разгромив противостоящую ей 3-ю армию красных (28,5 тыс. штыков и сабель), взяла Кунгур (21 декабря) и Пермь (24 декабря), где захватила огромные трофеи.

1919 год

В январе — феврале 1919 г. реорганизованная Сибирская армия отразила контрнаступление советских войск, пытавшихся вернуть Пермь.

По плану на весеннюю кампанию наштаверха Д. А. Лебедева, Сибирская армия должна была наступать на Вятку и Казань.

4 марта 1919 г., Сибирская армия (48,5 тысяч штыков и сабель, 75 орудий, 450 пулемётов) перешла в наступление против 2-й и 3-й красных армий (52 тысячи штыков и сабель, 148 орудий, 980 пулемётов). Сибирцы, нанеся тяжёлое поражение красным войскам, прорвали фронт и, захватив в марте месяце Оханск и Осу, в апреле — Сарапул, Воткинск и Ижевск, вышли на подступы к Казани.

Однако в мае 1919 г. Сибирская армия вынуждена была прекратить наступление и начать отход ввиду угрозы её левому флангу с юга, из-за отступления Западной армии. В июне 1919 г. правофланговые части Сибирской армии захватили Глазов, но вскоре сибирцы из-за продолжающегося отступления Западной армии были вынуждены начать поспешный отход по всему фронту и в июле того же года отошли в Зауралье.

22 июля 1919 г. Сибирская армия была разделена на 1-ю (на Тюменском направлении) и 2-ю (на Курганском направлении) Сибирские армии, которые вместе с 3-й армией (бывшая Западная отдельная армия) составили Восточный фронт под командованием Дитерихса.

1-я и 2-я Сибирские армии успешно участвовали в Тобольской наступательной операции (август — октябрь 1919 г.).

После крушения в октябре-ноябре 1919 Восточного фронта белых остатки войск Сибирских Армий отошли в Забайкалье, где продолжили борьбу против большевиков до ноября 1920 г.

Командующие

Начальники штаба

Источники

  • [www.dk1868.ru/history/filimonov.htm Филимонов Б. Б. «Поход степных полков летом 1918 года.»]
  • [east-front.narod.ru/army/vf.htm Восточный фронт армии адмирала А. В. Колчака]
  • [www.belrussia.ru/page-id-484.html Наступление армий Колчака весной 1919 года]

Напишите отзыв о статье "Сибирская армия"

Примечания

  1. Реально Краковецкий был подпоручиком, осуждённым в 1907 году на 8 лет каторги за участие в революции 1905—1907 года. В подполковники его произвёл А. Ф. Керенский после Февральской революции 1917 года.
  2. Клеванский А. Х. «Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус» — Москва, 1965
  3. «Голос народа» (Томск) от 5 июня 1918 года
  4. Головин Н. Н. «Российская контрреволюция в 1917—1918 гг.» ч. IV, кн.8 — Ревель, 1937
  5. 1 сентября 1918 года все запасные части Сибирской армии были переименованы в «кадровые», поскольку, как говорилось в приказе по армии, «с названием запасных частей и бригад связаны печальные воспоминания об их роли в разложении русской армии в 1917 году».


Отрывок, характеризующий Сибирская армия

Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.