Сиваев, Максим Наумович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Максим Наумович Сиваев
Дата рождения

1 января 1891(1891-01-01)

Место рождения

деревня Хлысты, Смоленская губерния, Российская империя (ныне Ельнинский район, Смоленская область)

Дата смерти

28 августа 1950(1950-08-28) (59 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19161941

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

24-я армия (СССР) (начальник военных сообщений)

Сражения/войны

Первая мировая война,
Гражданская война в России,
Великая Отечественная война

Награды и премии

Максим Наумович Сиваев (18911950) — советский военачальник, генерал-майор (1940), участник Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн. В 1941 году попал в немецкий плен, после войны расстрелян по приговору суда, посмертно реабилитирован[1].



Биография

Максим Сиваев родился 1 января 1891 года в деревне Хлысты Смоленской губернии в крестьянской семье. После окончания земской начальной школы работал «мальчиком» в городе Ельня, затем рабочим на мебельной фабрике, экспедитором, чернорабочим. В 1916 году Сиваев был призван в царскую армию. До 1917 года участвовал в Первой мировой войне, в боевых действиях против немецких войск на Западном фронте[1].

В октябре 1918 года Сиваев добровольно вступил в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. В 1918—1919 годах он работал на железной дороге на Южном фронте, в 1920 году занимал должность помощника начальника военных сообщений Западного фронта. До 1924 года Сиваев занимал должность военного комиссара на железной дороге, затем в 1924—1929 годах был военным помощником начальника Читинской железной дороги. В 1929 году принимал участие в конфликте на КВЖД. В 1930 году Сиваев окончил курсы усовершенствования работников военных сообщений в Ленинграде, в 1936 году — Военно-транспортную академию, после чего занимал должности начальника военных сообщений ряда военных округов. 12 февраля 1938 года Сиваеву было присвоено звание военного инженера 1-го ранга, 25 апреля 1940 года — комбрига, 4 июня 1940 года — генерал-майора[1].

В июне 1941 года Сиваев был назначен начальником военных сообщений 24-й армии. В составе Резервного фронта эта армия принимала участие в Смоленском сражении 1941 года и в Вяземской оборонительной операции. Совместно с рядом других подразделений РККА армия была окружена под Вязьмой. Сиваев попал в плен при попытке выйти из окружения. Содержался первоначально он в двух лагерях в оккупированной Польше, а затем в концентрационном лагере Хаммельбург. В ноябре 1943 года — феврале 1945 года содержался в Нюрнберге, а затем — в крепости Вайсенбург. В начале мая 1945 года освобождён американскими войсками. Через советскую военную миссию по репатриации в Париже отправлен в Москву, где после проверки в органах НКВД был арестован. В 1950 году Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Сиваева к высшей мере наказания. Приговор был приведён в исполнение 28 августа 1950 года. Сиваев был посмертно реабилитирован 1 марта 1957 года[1].

Напишите отзыв о статье "Сиваев, Максим Наумович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Фёдор Свердлов. Советские генералы в плену. — С. 156—159.

Литература

  • Свердлов Ф. Д. Советские генералы в плену. — М.: Изд-во фонда "Холокост", 1999. — С. 246.

Отрывок, характеризующий Сиваев, Максим Наумович

– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.