Сиверс, Фаддей Васильевич

Фаддей Васильевич Сиверс
Дата рождения	18 октября 1853(1853-10-18)
Дата смерти	не ранее 1920
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Годы службы	1871—1915
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	10-й армейский корпус 10-я армия
Сражения/войны	Первая мировая война
Награды и премии	4-й ст. 2-й ст. 1-й ст. 1-й ст.

Фадде́й Васи́льевич Си́верс (18 октября 1853 — не ранее 1920) — генерал-от-инфантерии, командир 10-го армейского корпуса, герой Первой мировой войны, командующий 10-й армией 1914—1915 годах.

Биография

Лютеранин.

Среднее образование получил в классической гимназии. В 1872 году окончил Варшавское пехотное юнкерское училище, откуда выпущен был прапорщиком в Санкт-Петербургский гренадерский полк.

Чины: подпоручик (1875), поручик (1877), подпоручик гвардии (1879), штабс-капитан ГШ (1881), капитан (1883), подполковник (1887), полковник (за отличие, 1891), генерал-майор (1900), генерал-лейтенант (1906), генерал-от-инфантерии (за отличие, 6.12.1912).

Участвовал в Русско-турецкой войне 1877—1878 годов в рядах Санкт-Петербургского гренадерского полка, с 24 июня 1877 по 15 апреля 1878 года командовал ротой. За боевые отличия был награждён орденами св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом и св. Анны 3-й степени с мечами и бантом. Позднее был переведен в лейб-гвардии Семеновский полк.

В 1881 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду, с производством в поручики гвардии и переименованием в штабс-капитаны Генерального штаба. По окончании академии состоял старшим адъютантом штаба 1-й кавалерийской дивизии (1881—1884). В 1884 году был прикомандирован к Елисаветградскому кавалерийскому юнкерскому училищу для преподавания тактики, а в 1888 году — назначен штаб-офицером для поручений при штабе Одесского военного округа. Затем был начальником штаба Бендерской (1892—1894) и Керченской (1894—1895) крепостей. В 1895 году был назначен начальником штаба Кавказской гренадерской дивизии, а 20 августа 1899 года — командиром 16-го гренадерского Мингрельского полка.

31 июля 1900 года за отличие по службе произведен в генерал-майоры, с назначением начальником штаба 3-го Сибирского армейского корпуса. Участвовал в Китайской кампании 1900—1901 годов. 14 декабря 1900 года назначен в распоряжение начальника Главного Штаба. 7 августа 1901 года назначен начальником штаба 7-го армейского корпуса, а 11 августа 1902 года переведен на ту же должность в 18-й армейский корпус. 19 ноября 1904 года назначен командующим 27-й пехотной дивизией. 3 декабря 1906 года назначен начальником штаба Виленского военного округа, а 6 декабря за отличие по службе произведен в генерал-лейтенанты. 21 декабря 1908 года назначен командиром 16-го армейского корпуса.

3 марта 1911 года назначен командиром 10-го армейского корпуса, с которым и вступил в Первую мировую войну. Был удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени

За решительность, настойчивость и энергию, проявленные в руководительстве действиями корпуса на реке Гнилой Липе, при атаке при крайне тяжелых местных условиях, сильно укрепленной позиции между гор. Перемышлем и сел. Янчин, причем бой этот имел последствием полное поражение значительных сил неприятеля.

23 сентября 1914 года назначен командующим 10-й армией. После того, как в феврале 1915 года входивший в армию 20-й корпус был окружен в Августовских лесах частями 10-й германской армии, 17 февраля 1915 года генерал Сиверс с 1-й и 12-й армиями перешел в общее наступление и, понеся тяжелые потери у Гродно, очистил Августовские леса от германских войск. В марте вынудил противника отвести войска на Сувалки. Вскоре был отстранен от командования и 25 апреля 1915 года уволен в отставку.

По одному мемуарному свидетельству, летом—осенью 1919 года генерал Сиверс находился в Харькове (где до Первой мировой войны располагался штаб 10-го армейского корпуса). Затем служил в Вооруженных силах Юга России, был определен на службу 23 апреля 1920 года с зачислением в резерв чинов при Главнокомандующем. Дальнейшая судьба неизвестна. В справочнике К. А. Залесского «Кто был кто в Первой мировой войне» указано, что генерал Сиверс покончил с собой в 1915 году, однако это противоречит изложенным выше фактам.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (1879);
• Орден Святой Анны 3-й ст. с мечами и бантом (1879);
• Орден Святого Станислава 2-й ст. (1883);
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1889);
• Орден Святого Владимира 4-й ст. (1895);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1898);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1901);
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1904);
• Орден Святого Владимира 2-й ст. (6.12.1909);
• Орден Белого Орла (6.12.1913);
• Орден Святого Георгия 4-й ст. (ВП 27.09.1914);
• Орден Святого Александра Невского с мечами (доп. к ВП 25.10.1914).

Иностранные:

• прусский Орден Короны 4-й ст. (1873);
• австрийский Орден Франца-Иосифа, командорский крест (1883);
• персидский Орден Льва и Солнца 2-й ст. со звездой (1902).

Источники

• Волков С. В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. — СПб.: «Нева», 2002. — С. 519.
• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. — М., 2003.
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=262 Сиверс, Фаддей Васильевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• [regiment.ru/bio/S/99.htm Биография на сайте «Русская императорская армия»]

Отрывок, характеризующий Сиверс, Фаддей Васильевич

– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.