Сивори, Омар

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Омар Сивори
Общая информация
Полное имя Энрике Омар Сивори
Прозвища Ножка (Gambeta), Великий Левша, Марадона 1960-х, Головастик (El Cabezón), Бешеный
Родился 2 октября 1935(1935-10-02)
Сан-Николас де лос Арройос, Аргентина
Умер 17 февраля 2005(2005-02-17) (69 лет)
Сан-Николас де лос Арройос, Аргентина
Гражданство Аргентина
Италия
Рост 171 см
Вес 57 кг
Позиция Нападающий
Карьера
Молодёжные клубы
1950—1952 Сан-Николас
1952—1954 Ривер Плейт
Клубная карьера*
1954—1957 Ривер Плейт 63 (29)
1957—1965 Ювентус 215 (135)
1965—1969 Наполи 63 (12)
Национальная сборная**
1956—1957 Аргентина 19 (9)
1961—1964 Италия 9 (8)
Тренерская карьера
1970 Росарио Сентраль
1971 Эстудиантес
1972—1973 Аргентина
1974 Ривер Плейт
1976 Наполи
1978—1979 Велес Сарсфилд
1979 Расинг (Авельянеда)
Международные медали
Чемпионаты Южной Америки
Золото Лима 1957

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Энри́ке Ома́р Си́вори (исп. Enrique Omar Sívori; 2 октября 1935, Сан-Николас де лос Арройос — 17 февраля 2005, Сан-Николас де лос Арройос) — аргентинский и итальянский футболист, нападающий, впоследствии тренер. Выступал за сборные Аргентины и Италии, тренировал сборную Аргентины. На клубном уровне играл за «Ривер Плейт», «Ювентус» и «Наполи».

Обладатель «Золотого мяча», вручаемого лучшему футболисту года в Европе. Дважды лучший футболист Италии, 1 раз был лучшим бомбардиром чемпионата Италии. По версии МФФИИС Сивори занимает занимает 36 место среди футболистов мира и 16 место среди лучших футболистов Южной Америки в XX веке. Входит в ФИФА 100.

Переход Сивори из «Ривер Плейта» в «Ювентус» стал самым дорогим на момент своего совершения. Сивори рекордсмен Серии А по числу голов в одном матче — 6 мячей. Известен не только футбольными достижениями, но и недисциплинированным поведением: во время игры в Италии, из-за множества дисквалификаций пропустил 33 матча[1].

Из-за стиля игры, схожего с аргентинским футболистом 1980-х годов Диего Марадоной, Сивори начали называть в прессе «Марадоной 1960-х»[2].

«Это один из пяти лучших игроков, которых я видел в своей жизни»[3]. Адольфо Педернера




Биография

Омар Сивори родился 2 октября 1935 года в городе Сан-Николас де лос Арройос, который находится в 250 км от Буэнос-Айреса[1], в семье итальянских эмигрантов Адеодато Сивори и Каролы Тираккья[4], приехавших из Неаполя[1]. В детстве Сивори сразу очень полюбил футбол, играя от заката до рассвета между домами. Свои выступления Сивори начал в молодёжном составе клуба «Сан-Николас». Там он отличался чрезвычайно буйным поведением: часто устраивал драки, кричал на партнёров. При всём при этом, Сивори выделялся среди прочих игроков клуба, благодаря своему мастерству, а также майке, которая из-за манеры бега Сивори постоянно вылезала из трусов[4]. Вскоре после начала выступлений за «Сан-Николас» Сивори стал играть за сборную города.

«Ривер Плейт»

«Имя мне дали родители, а известным его сделал Чезарини»[4]. Омар Сивори

Когда Сивори было 16 лет, на одном из матчей «Сан-Николаса» присутствовал Ренато Чезарини, главный тренер молодёжного состава клуба «Ривер Плейт». Чезарини заметил игру Сивори и пригласил его в клуб. Первоначально Сивори выступал за 4-ю команду клуба, но за два года он прошёл через все уровни клуба, и был вызван в первый состав. 30 января 1954 года Сивори дебютировал в первой команде «Ривер Плейта» в товарищеской игре с белградским «Партизаном», выйдя на замену вместо Лабруны на 81-й минуте встречи. 4 апреля Сивори сыграл первый матч в чемпионате Аргентины против «Лануса» в матче, который завершился победой «Ривера» 5:2; последний мяч на счету Сивори[4].

«Чезарини был руководителем всех молодёжных команд, и он был точкой отсчёта для образования моего характера, как человека и как спортсмена»[5]. Омар Сивори

После нескольких удачных игр, Сивори начинали сравнивать с Лабруной, игроком, которого он заменил в своём первом матче за клуб. Омар отличался сильным ударом с обеих ног и дриблингом, когда он вёл мяч левой ногой, за что был прозван «Левша». Одним из самых знаменитых в тот период его обводок стал матч с будущим чемпионом страны, клубом «Бока Хуниорс», в котором Сивори по нескольку раз обводил на небольшой площади 4-х игроков соперника; после игры фанаты Ривера взяли Сивори на руки и вынесли со стадиона[4]. После игры этот приём «назвали цирк на носовом платке»[1], впоследствии он стал одним из самых известных футбольных приёмов Сивори. Отличался Сивори и тем, что никогда не носил защитных щитков и всегда играл со спущенными гетрами. В 1955 году Сивори выиграл свой первый чемпионат Аргентины; его клуб на 7 очков опередил ближайшего преследователя, клуб «Расинг». Через год Ривер выиграл второй подряд чемпионский титул.

«Поставьте Сивори к десяти посредственностям — и вы получите команду-чемпиона»[6]. Ренато Чезарини

22 января 1956 года Сивори дебютировал в составе сборной Аргентины на матче чемпионата Южной Америки с Перу и на 43-й минуте встречи забил первый в игре гол. На том турнире Сивори провёл 4 матча, включая финал соревнования, в котором Аргентина проиграла Уругваю со счётом 1:0. 6 марта 1956 года в товарищеской игре со сборной Коста-Рики, Сивори забил 3 мяча, а его команда победила 4:3. В следующем матче он поразил ворота сборной Бразилии; игра завершилась вничью 2:2. На следующий год Сивори участвовал со сборной на своём втором чемпионате Южной Америки. На этом турнире Сивори забил 3 гола в 5-ти матчах. Особенно сильной смотрелась атака аргентинцев, составленная из Сивори, Антонио Анджелилло и Умберто Маскио. Три этих игрока получили прозвище «грязные рожи» (исп. caras sucias), за то, что почти полностью были в грязи в после матча со сборной Бразилии, выигранном аргентинцами со счётом 3:0[4]. После этого турнира все три игрока попали в сферу интересов ведущих итальянских клубов, а затем были проданы в Италию. Сивори был куплен клубом «Ювентус», заплатившим за трансфер форварда 10 млн песо (93 тыс. фунтов или 160 млрд лир), этот переход стал самым дорогим на то время в мире[4] и был «побит» только через 4 года. Одной из причин перехода Сивори в туринский стала рекомендация Чезарини, благодаря которой Сивори захотел уехать именно в «Ювентус»[5]. Благодаря деньгам, вырученным за продажу Сивори, «Ривер Плейт» смог закончить строительство стадиона Монументаль.

«Ювентус»

В Италию Омар добирался на теплоходе из-за боязни летать самолётом[7]. Когда Сивори впервые попал в Турин, в честь него был устроен приём. Президент «Ювентуса», Умберто Аньелли, следивший за Омаром два года, сказал Сивори: «Я ждал этого момента 2 года», Сивори ответил: «А я мечтал играть в „Юве“ 5 лет»[1][8]. После этого было представление игрока болельщикам клуба, на которое собралось несколько тысяч человек. На этом представлении Сивори жонглируя мячём, прошёл вокруг всех трибун, ни разу не уронив мяч[1]. 8 сентября 1957 года Сивори дебютировал в составе «Ювентуса» в матче с «Вероной», выигранном «Юве» со счётом 3:2[9]. В той же игре дебютировал и другой форвард клуба, валлиец Джон Чарльз. Первые несколько игр у Сивори и самого клуба были не слишком удачными: Омар начинал сыгрываться с партнёрами, а команда была несобранной из-за скандала, в котором Умберто Аньелли обвинялся в растрате средств клуба[4]. Позже Сивори начал забивать, а его команда выигрывать. В матче с «Венецией» Сивори забил 4 гола, а всего в чемпионате 22 гола, став третьим бомбардиром первенства, вслед за Эдди Фирмани и Чарльзом, забившим 28 мячей. Ощутимую часть из которых валлиец забил с передач Сивори. «Ювентус» в том году стал чемпионом страны, реабилитировавшись за 9-го место прошедшего сезона.

«Мы просто оказались вместе, и это произошло. Мы стали одним целым. Классический тандем великана и малыша»[10]. Джон Чарльз

В 1959 году клуб занял только 4-е место в чемпионате страны. В Кубке европейских чемпионов он встречался с австрийским «Винером», в первой игре «Ювентус» победил 3:1, при чём все 3 мяча у «Старой Синьоры» забил Сивори, а во второй был «разгромлен» 0:7[11]. Единственной Удачей «Ювентуса» в том сезоне стал выигрыш Кубка Италии, в финальном матче «Ювентус» победил «Интер» со счётом 4:1, последний мяч в этой игре забил Сивори. В 1960 году Сивори выиграл чемпионат Италии и Кубок страны, а также стал лучшим бомбардиром серии А, забив 28 голов в 31-м проведённом матче. А всего в том чемпионате «Ювентус» забил 92 гола, на 24 мяча опередив по этому показателю ближайшего преследователя, клуб «Интер». Основную часть голов забило трио форвардов команды Синьори, Чарльз и Бониперти[4], которое было названо «Волшебное трио». На следующий год Сивори вновь выиграл чемпионат Италии, а по окончании сезона получил «Золотой мяч», присуждаемый лучшему футболисту Европы[4]. В том же сезоне, 10 июня, Сивори забил 6 голов в ворота «Интера», который из-за конфликта с итальянской федерацией футбола выставил на матч молодёжный состав команды и проиграл 1:9[4].

«Первым мне сообщил об этом вице-президент нашего клуба. Я, честно говоря, до того момента не только никогда не видел „Золотой мяч“, но даже и не знал, что он существует. Приз мне вручили дома перед первой игрой с мадридскимРеалом“ в Кубке Чемпионов. Я выглядел тогда неважно, и мы проиграли — 0:1. Зато в ответном матче я постарался и забил „Реалу“. „Юве“ победил 1:0 и нанес первое домашнее поражение „королевскому клубу“ в еврокубках. Что же касается „Золотого мяча“, то, когда я вернулся в Аргентину в 1968 году, сразу же сдал его на хранение в банковскую ячейку. Он мне был очень дорог. Я не знал его коммерческую стоимость, однако чисто по-человечески, мне было бы жалко потерять „Золотой мяч“, который могли запросто украсть из моего дома. Он так и пролежал в сейфе многие годы…[1]» Омар Сивори

В том же году Сивори получил итальянское гражданство и был вызван в состав сборной Италии. Он дебютировал в национальной команде 25 апреля 1961 года в матче с Северной Ирландией и в первой же игре забил победный гол[1]. В том же году Италия встречалась со сборной Аргентины, первый тайм Сивори провёл неубедительно[4], но во втором тайме Сивори «взял себя в руки» и забил два гола, принеся победу Италии 4:1[4]. 4 ноября 1961 года Сивори забил 4 гола в матче квалификации чемпионата мира 1962 с Израилем.

«В 1961 году, когда мне дали „Золотой мяч“, я забивал как хотел и кому хотел. В сборной Италии в 9 матчах я забил 8 голов! В этом мне не было равных, хотя в ту пору в мире выступали такие великие люди, как Суарес, Ди Стефано, Пушкаш[1]». Омар Сивори

В 1962 году Сивори выиграл свой третий титул победителя серии А. В том же году он поехал на чемпионат мира, где провёл 2 игры. Последний матч на чемпионате мира, 7 июня 1962 года со Швейцарией, стал последним матчей Сивори за «Скуадру адзурру». В 1964 году Ювентус возглавил парагвайский тренер Эриберто Эррера. С ним у Сивори сразу начались конфликты. Эррера был сторонником жёстких схем и дисциплины, чего Сивори никогда не любил[4]. Конфликт не смогли погасить даже хозяева клуба, клан Аньелли[1]. Сивори пришлось уйти. В последний год в «Ювентусе», Сивори мог выиграть Кубок Ярмарок, но в финале клуб проиграл венгерскому «Ференцварошу» со счётом 0:1[12].

«Я играл в составе „Мантовы“ против „Юве“. Сивори часто угрожал моим воротам, и однажды в борьбе за мяч мы жестко столкнулись. Сивори упал, получив удар по ногам. Сам он встать не мог, и ему пришлось покинуть поле чуть ли не на руках тренера Эриберто Эрреры. Через несколько дней Сивори, случайно встретив меня на одном из матчей, вполне серьёзно произнес: „Я не виню тебя за то, что ты нанес мне травму. Но я никогда не прощу тебе того, что мне пришлось покинуть поле с помощью Эрреры…“»[1] Дино Дзофф

«Наполи»

Сивори был вынужден покинуть «Ювентус». Летом 1965 года он перешёл в «Наполи», заплативший за трансферы Сивори и другого игрока из Южной Америки Жозе Алтафини 150 млн песо[4]. Несмотря на то, что в неаполитанском клубе Омар стал лидером команды[13], его голевая результативность снизилась: первые два сезона он забил только 9 голов в 55 матчах чемпионата. В 1966 году Сивори выиграл с клубом Кубок Альп и занял 3-е место в серии А. В сезоне 1967-1968 Сивори провёл 7 игр, после чего получил травму правой лодыжки[1] и выбыл до конца сезона[4]. Без него «Наполи» занял 2-е место в серии А. Большую часть следующего сезона Сивори пропустил из-за травмы. Главный тренер клуба, Карло Парола, поставил на место Сивори, Паоло Баризона. Но Сивори не смирился с его заменой и в один из дней у него случился с тренером скандал, к которому присоединились врач клуба Корвино и администратор команды Роберто Фьоре[4]. В результате, Сивори был оштрафован на 1 миллион лир[4]. В ноябре 1968 года Сивори вновь начал попадать в состав, он сыграл в матче Кубке УЕФА с «Лидс Юнайтед», в чемпионате страны с «Палермо», где забил гол[14], и «Виченцей». 1 декабря «Наполи» встречался с бывшим клубом Сивори, «Ювентусом», которым по прежнему руководил Эррера. Защитник «Ювентуса» Эрминио Фавалли весь матч провоцировал Сивори, часто падая после контактов с игроком[4]. После одного из таких падений, арбитр встречи Пьерони удалил Сивори. После этого началась драка с участием большинства игроков и тренеров команд[1]. Результатом стычки стало удаление игрока «Наполи» Дино Пандзанато, игрока «Ювентуса» Сандро Сальвадоре[4] и одного из тренеров неаполитанцев[1]. Итальянская футбольная федерация приняла решение дисквалифицировать Сивори на 6 матчей[1]. 5 декабря Сивори на специальной созванной пресс-конференции обвинил во всей этой истории Эрреру и сказал президенту «Юве», чтобы тот «позаботиться о том, что происходит в его клубе»[4]. 6 декабря Сивори объявил, что завершает футбольную карьеру из-за несправедливой дисквалификации: «Лучше совсем прекратить играть в футбол, нежели станет терпеть подобное унижение»[1]. Он так же сказал, что уезжает в Аргентину на 20 дней[4]. По прибытии на родину, Сивори принял решение остаться там и даже сказал, если наберёт форму, может быть сыграет за «Ривер Плейт»[4], куда его позвал Ренато Чезарини[14]. Однако Сивори более в футбол не играл, хотя его и приглашали многие аргентинские команды[1].

Стиль игры

Сивори обладал хорошим дриблингом, благодаря чему мог в одиночку обыграть половину команды соперника, игроков которой он мог по нескольку раз обводить любимым приёмом — прокидыванием мяча между ног, за что он получил прозвище «Мастер туннелей»[1]. Перед началом дриблинга Сивори начинал двигаться зигзагами, что дезориентировала оборону противника[15]. Однажды Сивори поспорил с партнёром по команде, Бруно Гарзеной, что тот должен был оплатить ему ужин каждый раз, когда Сивори обведёт соперника между ног в матчах турне «Ювентуса» по Англии; Гарзена оплатил три ужина после первой игры и отказался от спора[16].

По мнению Джанпьеро Бониперти, дриблингу и выступлениям Сивори помогал его менталитет победителя, уверенность в своих силах перед защитой соперника[17]. В матче с «Сампдорией» в 1961 году Сивори обвёл вратаря, затем дождался пока к нему подбежит защитник, после чего обвёл его и лишь затем поразил ворота[7][18].

Также у Сивори был точный и сильный удар с обеих ног, хотя он больше любил действовать левой ногой[19]. Несмотря на эти свои качества, Омар отличался умением отдать в нужный момент точную передачу партнёру, если тот находился в более выигрышной позиции.[20].

Тренерские клубы

Через год после завершения карьеры, Сивори вернулся в футбол, став тренером. В январе 1970 года он возглавил клуб «Росарио Сентраль». Во время чемпионата мира 1970 Сивори поехал в Мексику в качестве радиокомментатора. По возвращении в Росарио, Сивори было объявлено, что у клуба уже новый главный тренер[4]. В 1971 году Сивори возглавил клуб «Эстудиантес», но проработал в команде только 15 дней. Клуб задолжал игрокам заработную плату, а Сивори потребовал у руководство выплаты причитающихся денег. После отказа, Сивори принял решение покинуть клуб[4].

В ноябре 1972 года Сивори возглавил сборную Аргентины, но менее чем через год, в сентябре 1973 года, покинул команду, после драки с чиновником Федерации футбола Аргентины. Сивори требовал у федерации 3-х месяцев на подготовку команды к финальным матчам, а чиновник встал на сторону клубов, которым такая длительная отлучка игроков не казалась целесообразной[1]. Сборная завершила турнир с другим наставником. В матче с Парагваем, в котором решалась судьба выхода из группы, Сивори неожиданно появился у бровки и руководил своими бывшими подопечными[4]. При Сивори в сборную впервые был вызван Убальдо Фильоль, ставший, впоследствии, одним из лучших голкиперов Южной Америки. После этого Сивори работал с «Ривер Плейтом», «Наполи», «Велес Сарсфилдом» и «Расингом» из Авельянеды. После завершения тренерской карьеры Сивори сказал: «Это не моё»[12].

После футбола

Завершив тренерскую карьеру, Сивори некоторое время отдыхал. В 1986 году он вернулся в Италию и 7 лет проработал там телекомментатором. После этого он уехал в Аргентину, и остался жить на своём процветающем[21] ранчо, которое он назвал «Ювентус»[1]. С 1993 по 1994 год Сивори вёл колонку в журнале Clarin. С 1994 года и до конца своей жизни Сивори работал скаутом «Ювентуса» в Южной Америке[22].

Сивори умер в возрасте 69-ти лет от панкреатического рака в поджелудочной железе в родном городе Сан-Николас де лос Арройос. За несколько недель до смерти, Сивори часто говорил: «Я видел мало футбола»[23]. Он был похоронен 18 февраля в 15.00 на Кладбище Мемориаль Селестиаль в Сан-Николасе[24]. После смерти Сивори, итальянская газета Gazzetta dello Sport напечатала на титульном листе чёрно-белую фотографию молодого Сивори с футболкой «Ювентуса», снятую после одного из забитых им голов, другая газета Tuttosport напечатала статью, названную «Ciao' Omar» (Прощай, Омар), Corriere dello Sport напечатала, что «умер один из самых великих в истории»[25].

25 февраля 2005 года трибуна стадиона Монументаль, построенная на деньги от продажи Сивори была названа именем футболиста[26].

«Мне кажется, что назвать именем Сивори трибуну, просто справедливо. Это чествование — жест любви. Кончина Сивори повлияла на всех нас и всех в мире футбола. Уважение и восхищение, которое он имел в Италии, было невероятным. У меня были превосходные отношения с Энрике, когда несколько месяцев назад в Риме я ужинал с ним в ресторане. Кстати, все вокруг смотрели на него и преклонялись перед ним, им казалось, что они ели с богом...»[26]. Хосе Мария Агилар, Президент «Ривер Плейта»

Личная жизнь

Сивори был женат на итальянке Элене Каза. Они узаконили свои отношения 21 декабря 1957 года. У них было трое детей: дочь Мириам (родилась в 1958 году) и сыновья Нестор (родился в 1960 году) и Умберто Ренато (родился в 1962 году)[4]. Умберто умер в июне 1978 года, в 15-летнем возрасте из-за опухоли. Нестор был футболистом, а потом стал футбольным агентом, среди его клиентов есть несколько известных игроков, в числе которых Фернандо Кавенаги.

Сивори снялся в двух итальянских фильмах: Idoli controluce (Идолы против света; 1965 год) и Presidente del Borgorosso Football Club, II (Президент футбольного клуба Боргороссо - 2; 1970 год).

Статистика выступлений

Статистика выступлений Омара Сивори за клубы
Сезон Клуб Лига Чемпионат Кубок Контин. Прочие
Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы
1952 Ривер Плейт-IV IV 14 12
1952 Ривер Плейт-III III 11 6
1953 Ривер Плейт-III III 8 6
1953 Ривер Плейт-II II 21 11
1954 Ривер Плейт Примера 16 8
1955 Ривер Плейт Примера 23 11 ? ?
1956 Ривер Плейт Примера 23 10
1957 Ривер Плейт Примера 1 0
1957/1958 Ювентус Серия А 32 22 8 9
1958/1959 Ювентус Серия А 24 15 3 5 2 3
1959/1960 Ювентус Серия А 31 28 4 3
1960/1961 Ювентус Серия А 27 25 1 2 1 1
1961/1962 Ювентус Серия А 25 13 0 0 5 2
1962/1963 Ювентус Серия А 33 16 4 3 4 4
1963/1964 Ювентус Серия А 28 13 2 1 4 0
1964/1965 Ювентус Серия А 15 3 1 1 3 2
1965/1966 Наполи Серия А 33 7 1 0 1 0
1966/1967 Наполи Серия А 20 2 0 0 5 3
1967/1968 Наполи Серия А 7 2 0 0 0 0
1968/1969 Наполи Серия А 3 1 0 0 2 0

Достижения

Как игрок

Командные

Личные

Напишите отзыв о статье "Сивори, Омар"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 [www.forzajuve.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=116005&Itemid=13 Статья на forzajuve.ru]
  2. [www.newagebd.com/2005/feb/24/total.html Omar Sivori Maradona of the Sixties]
  3. [lahistoriaderiverplate.blogspot.com/2009/05/enrique-omar-sivori-el-maradona-de.html El Maradona de River]
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 [footballplayers.ru/players/story_337.html Гениальный скандалист]
  5. 1 2 [www.viveresenigallia.it/index.php?page=articolo&articolo_id=119689 Sivori ricorda il mito Renato Cesarini]
  6. [footballplayers.ru/players/244.html Профиль на footballplayers.ru]
  7. 1 2 [www.puntosport.net/sport-e-storia/pallone-doro/8109/1961-omar-sivori.php Il capoccione della Juventus: genio e vizio]
  8. [www.fifa.com/worldfootball/news/newsid=96362.html Статья на fifa.com]
  9. [www.myjuve.it/giocatori-juventus/omar_enrique-sivori-40.aspx Профиль на myjuve.it]
  10. [www.juvent.org/index.php?newsid=30 Статья про Чарльза на juvent.org]
  11. [www.rsssf.com/ec/ec195859det.html#cc European Champions' Cup 1958-59 - Details]
  12. 1 2 [futbolistasdeleyenda.blogspot.com/2006/12/enrique-omar-svori.html Статья на Futbolistas de Leyenda]
  13. [www.juventuscalcio.net/index.php?option=com_content&view=article&id=19&Itemid=7 Enrique Omar Sivori ]
  14. 1 2 [www.storiedicalcio.altervista.org/sivori_napoli.html SIVORI: Fuga da Napoli]
  15. [www.new-dimension-software.com/news/mondiali/omar-sivori.php Omar Sivori. Biografia]
  16. [www.juworld.net/articolo.asp?id=13262 Omar Sivori]
  17. [www.uefa.com/uefa/aboutuefa/organisation/history/obituaries/newsid=281090.html Juve legend Sivori dies]
  18. [www.juvenews.net/r.php?id=1798 Il ricordo di Omar Sivori a due anni dalla morte del «Cabezon»]
  19. [golcalcio.it/Sivori.htm Omar Sivori stella bianconera]
  20. Владимир Игоревич Малов. 100 великих футболистов. — Вече, 2006. — 432 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-9533-2752-7.
  21. [www.futbolamil.com.ar/idolos/sivori.php Futbol a mil. Enrique Omar Sívori]
  22. [biografieonline.it/biografia.htm?BioID=1187&biografia=Omar+Sivori Статья на biografieonline.it]
  23. [www.clarin.com/diario/2005/02/17/um/m-923913.htm Murió Enrique Omar Sívori, uno de los más grandes de la historia]
  24. [www.lanacion.com.ar/nota.asp?nota_id=680643 Un crack sin fronteras]
  25. [www.emol.com/noticias/deportes/detalle/detallenoticias.asp?idnoticia=173315 Prensa italiana rinde homenaje a Omar Enrique Sívori]
  26. 1 2 [www.clarin.com/diario/2005/02/25/deportes/d-06110.htm La tribuna se llamará Enrique Omar Sívori]
  27. Наряду с Сильвио Пиолой.

Ссылки

  • [footballplayers.ru/players/244.html Профиль на footballplayers]
  • [www.britannica.com/EBchecked/topic/1090433/Enrique-Omar-Sivori Сивори в Бриттанике]
  • [www.juworld.net/articolo.asp?id=13262 Omar Sivori]


</div> </div>

Отрывок, характеризующий Сивори, Омар

Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.