Сивьеро, Хорхе Луис

Хорхе Луис Сивьеро
Общая информация
Полное имя	Хорхе Луис Сивьеро Влахуссич
Прозвище	Лев
Родился	13 мая 1952(1952-05-13) (71 год) Монтевидео, Уругвай
Гражданство	Уругвай
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1969—1971	Расинг (Монтевидео)	? (?)
1972	Серро	? (?)
1973—1977	Рентистас	? (?)
1978	Сан-Луис	? (?)
1979	Депортиво Неса	? (?)
1980	Суд Америка	? (19)
1981—1984	Кобрелоа	112 (60)
1985	Сан Маркос де Арика	? (?)
1986	Кобрелоа	? (?)
Национальная сборная**
1980	Уругвай	1 (1)
Тренерская карьера
1986—1988	Кобрелоа
1990	Депортес Антофагаста
1990	Рейнджерс (Талька)
1991	Депортес Консепсьон
1992	Кокимбо Унидо
1994—1997	Сантьяго Уондерерс
1999—2000	Эвертон (Винья-дель-Мар)
2001	Сантьяго Уондерерс
2002	Эвертон (Винья-дель-Мар)
2004	Унион Ла-Калера
2004	Унион Атлетико Маракайбо
2004—2005	Италмаракайбо
2007	Пуэрто-Монтт
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Хо́рхе Луи́с Сивье́ро Влаху́ссич (исп. Jorge Luis Siviero Vlahussich; 13 мая 1952, Монтевидео, Уругвай) — уругвайский футболист и футбольный тренер. В течение 80-х годов он стал одним из ключевых игроков чилийского «Кобрелоа». Закончив карьеру игрока, он в 1986 году возглавил команду как тренер. Сивьеро провёл блестящую карьеру в качестве нападающего, которая длилась в течение почти трёх десятилетий. Он становился лучшим бомбардиром в чемпионате Уругвая и Чили, сыграл в двух финалах Кубка Либертадорес и выиграл Золотой кубок чемпионов мира по футболу с национальной сборной.

Карьера

Игрок

Хорхе Луис Сивьеро дебютировал на профессиональной арене в конце 60-х в составе «Расинг Монтевидео», с ним играли и другие видные футболисты, такие как Сантос Ириарте, Вальтер Корбо и Фернандо Морена.

После ухода из «Расинга» Сивьеро выступал за «Серро» и «Рентистас». В 1977 году он решил попытать счастья в мексиканском футболе и провёл по сезону в «Сан-Луисе» и «Депортиво Неса». Вернувшись в Уругвай, нападающий провёл один из лучших своих сезонов с «Суд Америка», с которыми он стал лучшим бомбардиром чемпионата в 1980 году.

В 1981 году Сивьеро был вызван Роке Масполи в сборную Уругвая для участия в Золотом кубке чемпионов мира (Мундиалито). Сивьеро, однако, в конечном итоге проиграл конкуренцию за место в основе Вальдемару Викторино, который стал лучшим бомбардиром турнира и помог Уругваю выиграть Мундиалито.

Параллельно в Чили «Кобрелоа» искала нападающего, который заменил бы ушедшего Нельсона Педетти. Тренер чемпиона Чили, Висенте Кантаторе, изначально хотел подписать Викторино. Однако, переговоры зашли в тупик, и Кантаторе по рекомендации Луиса Гаристо и Ладислао Мазуркевича переключился на Сивьеро.

Сивьеро был хорошо принят командой. Он получил прозвище «Лев» и провёл в клубе следующие четыре сезона. За это время он выиграл чемпионский титул и титул лучшего бомбардира (1982 год). Кроме того, он дважды играл в финале Кубка Либертадорес в 1981 и 1982 годах против «Фламенго» и «Пеньяроля» соответственно, в обоих финалах «Кобрелоа» терпела поражения. Сивьеро был лучшим иностранным бомбардиром клуба в течение почти двух десятилетий с 98 голами, его рекорд был побит в 2006 году аргентинцем Хосе Луисом Диасом.

В 1985 году он перешёл в «Сан Маркос де Арика» и вернулся в «Кобрелоа» через год, в 1986 году он закончил карьеру игрока и стал тренером «шахтёров».

Тренер

Сивьеро тренировал «Кобрелоа» в течение двух сезонов. В них команда выиграла кубок Чили по футболу 1986 года и право на участие в Кубке Либертадорес, клуб достиг полуфинала турнира в 1987 году. Однако, в апреле 1988 года команда вылетела из кубка Чили.

В 1990 году он возглавил «Депортес Антофагаста», с которым выиграл Апертуру Второго дивизиона. Возглавив «Рейнджерс Талька», Сивьеро хотел получить повышение в первый дивизион, но в плей-офф за повышение его команда заняла последнее место.

Сивьеро был уволен из «Рейнджерс», и в 1991 году он был нанят «Депортес Консепсьон» для участия в Кубке Либертадорес. Год спустя он возглавил «Кокимбо Унидо». Следующим клубом Сивьеро стал «Сантьяго Уондерерс», который он тренировал в течение четырёх сезонов и выиграл Примеру В в 1995 году. Кроме того, во время долгого пребывания в клубе Сивьеро дебютировали такие игроки, как Мойсес Вильярроэль, Давид Писарро, Клаудио Нуньес, Рауль Муньос, Рейнальдо Навия, Родриго Куэвас, Хорхе Орменьо и многие другие.

В 1999 году Сивьеро занял пост тренера «Эвертон Винья-дель-Мар», который вывел в первый дивизион, обыграв в плей-офф за повышение «Депортес Икике». В 2001 году он вернулся в «Сантьяго Уондерерс», который на то время оказался в третьем дивизионе. После недолгого пребывания в «Унион Ла-Калера» Сивьеро переехал в Венесуэлу. В 2004 году он тренировал «Унион Атлетико Маракайбо», с которым достиг 1/8 финала Кубка Либертадорес. Затем он возглавил «Италмаракайбо», где оставался до 2005 года.

Его последним местом работы был «Пуэрто-Монтт», который он тренировал в 2007 году. Перед Сивьеро была поставлена трудная задача — избежать вылета после посредственного выступления в предыдущем сезоне при Ф. Кавальери. Работа Сивьеро сразу стала бросаться в глаза, клуб получал очки и имел лучшую результативность, чем в предыдущем сезоне.

Сивьеро в дальнейшем получал предложения от клубов первого и второго чилийского дивизиона, но так и не принял ни одно из них. В настоящее время Сивьеро проживает в Винья-дель-Мар.

Ссылки

• [www.bdfa.com.ar/jugadores-JOSE-LUIS-SIVIERO-59999.html Профиль на BDFA.com]

Отрывок, характеризующий Сивьеро, Хорхе Луис

Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.