Сигетварская битва
| Сигетварская битва | |||
| Основной конфликт: Австро-турецкая война (1566—1568) | |||
 Миклош Зриньи обороняет крепость Сигетвар (1825) | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа Османской империи | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Сигетварская битва (хорв. Sigetska bitka, тур. Zigetvar Savaşı) — осада небольшой крепости Сигетвар в Венгрии в период с 6 августа по 8 сентября 1566 года. Крепость Габсбургской империи обороняли хорваты и венгры во главе с баном Хорватии Миклошем Зриньи (Николаем Зринским, венг. Zrínyi Miklós, хорв. Nikola Zrinski), а осаждала его армия Османской империи под командованием султана Сулеймана I.
Сражение известно в Венгрии и Хорватии как вдохновившее правнука Миклоша Зриньи, носившего то же имя, на написание эпоса «Szigeti veszedelem» на венгерском языке. Раньше значение сражения оценивалось так высоко, что даже кардинал Ришелье назвал его «Битва, которая спасла цивилизацию»[2].
Подготовка к битве
Османскому султану Сулейману I был 71 год[3], он царствовал в течение 46 лет и за всё время царствования принял участие в 12 военных конфликтах, но при этом последние 11 лет не командовал. В своей 13-й военной операции[3] он отдал командование своему визирю Мехмеду-паша Соколлу, который был действительным командующим Османских сил. Османские войска вышли из Стамбула 1 мая 1566 года. Султан был не в состоянии лично управлять лошадью и был вывезен из Стамбула в крытой конной повозке. Османская армия достигла замка Сигетвар 6 августа 1566 года. Большой султанский шатёр был поставлен на холме Симильхоф. Сулейман должен был находиться в своей палатке во время всей осады, где он должен был получать отчёты лично от своего визиря[4].
В осаде
Зриньи собрал войско из примерно 2300 воинов ещё до начала осады, оно состояло из его личного войска, а также его друзей и союзников. Оборону держали в основном хорваты, также было значительное количество венгерских тяжеловооруженных всадников. Осада началась в августе 1566 года, защитники форта отбивали османские атаки до сентября. Несмотря на слабую укомплектованность и явное превосходство армии Сулеймана в численности, подкрепления из Вены послано не было.
Во время длительной осады Сулейман Великолепный умер до рассвета 7 сентября. Судя по всему, смерть была естественной, но стресс и усталость от трудной осады, безусловно, сыграли свою роль. Великий визирь Соколлу Мехмед-паша решил не сообщать армии об этом известии, чтобы не ослабить волю к победе в последние дни осады[3].
Последнее сражение
На следующий день после смерти Сулеймана прошла последняя битва. Замок Сигетвар был сожжён, остались только разрушенные стены. В первой половине 7-го сентября, турки начали тотальную атаку используя все средства (в том числе «греческий огонь», канонаду, залповый огонь и многое другое). Вскоре последняя хорватско-венгерская цитадель в Сигетваре была подожжена.
Зриньи в шёлковой одежде и с золотым ключом на груди во главе своих 600 воинов ринулся в густые ряды турок[3]. В конце концов, героический командующий, который пережил осаду в течение 36 дней, пал, пораженный тремя пулями[5]. Турки взяли форт и выиграли битву. Только семи защитникам удалось пробиться через турецкое расположение войск.
Последствия
Некоторые историки считают, что, перед тем как покинуть крепость, Зриньи приказал установить запал в пороховой погреб. После того, как турки заняли крепость, погреб взорвался и сотни из них погибли[6]. Это не подтверждается ни одним османским летописцем.
Только четыре выживших были выкуплены у турок. Одним из них был племянник Зриньи, Гашпар Алапич, который в результате стал баном и подавил хорватское и словенское крестьянское восстание. Другим был Франьо Чрнко, камергер Зриньи, который описал весь ход осады. Его подробный доклад, опубликованный на хорватском, немецком и латинском, содержал горькое описание последних часов перед поражением.
Битва задержала нападение Османской империи на Вену в этом году. Старый султан скончался, не выдержав долгого путешествия[3]. Это означало, что любое принятие серьёзных решений (как нападение на Вену) должно было быть оговорено с новым султаном; для этого визирь Мехмед-паша отправился в Стамбул, где уже и встретился с преемником Сулеймана Селимом II.
Напишите отзыв о статье "Сигетварская битва"
Примечания
- ↑ Turnbull, Stephen. The Ottoman Empire 1326—1699. New York: Osprey, 2003. 57
- ↑ [www.rarenewspapers.com/view/548456] Timothy Hughes Rare & Early Newspapers, Item 548456
- ↑ 1 2 3 4 5 Stephen Turnbull. The Ottoman Empire 1326—1699. New York: Osprey, 2003. 55
- ↑ N. Sakaoğlu. Bu Mülkün Sultanları (Sultans of this Realm), Oğlak, 1999. p.140-141
- ↑ N. Sakaoğlu, Bu Mülkün Sultanları (Sultans of this Realm), Oğlak, 1999 p.141
- ↑ Dupuy, R. Ernest and Dupuy, Trevor. The Encyclopedia of Military History., 501 New York: Harper & Row, 1970. ISBN 0-06-011139-9
Отрывок, характеризующий Сигетварская битва
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
