Сигиберт III

Сигиберт III лат. Sigibertus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Солид Сигиберта III.</td></tr>
король Австразии
632 — 1 февраля 656
Предшественник:	Дагоберт I
Преемник:	Хильдеберт Приёмный
Рождение:	между 9 октября 630 и 19 января 631
Смерть:	1 февраля 656(0656-02-01)
Место погребения:	монастырь Сен-Мартин, Мец
Род:	Меровинги
Отец:	Дагоберт I
Мать:	Рагнетруда
Супруга:	Химнехильда
Дети:	сын: Дагоберт II дочь: Билихильда

Сигиберт III (фр. Sigebert III; между 9 октября 630 и 19 января 631 — 1 февраля 656) — король франков в 632—656 годах из династии Меровингов. Святой Римско-Католической Церкви. Правил в Австразии. Сын Дагоберта I и Рагнетруды.

Имя Сигеберт переводится с франкского как «Блистательный победитель».

Биография

Правление под опекой Пипина Ланденского

Сигиберт III родился между 9 октября 630 года и 19 января 631 года от девушки по имени Рагнетруда, которую Дагоберт взял в свою постель, совершая королевский объезд Аквитании на 8-м году своего правления в 629 году. Крёстным отцом мальчика стал его дядя, король Аквитании Хариберт II. Был поставлен отцом королём Австразии в 632 году по просьбе местной аристократии. За малолетнего Сигиберта, которому к моменту вступления на престол было всего 2 года, правили архиепископ Кёльнский Куниберт и герцог Адальгизель.

После смерти Дагоберта I майордом Австразии Пипин Ланденский, возвратившийся из Парижа, где он долгое время находился вместе с королём, и другие австразийские герцоги, которые прежде были подданными Дагоберта, единодушно провозгласили своим королём Сигиберта. Пипин и Куниберт, которые и раньше были добрыми друзьями, опять объединились и договорились всегда помогать и поддерживать друг друга. Опираясь на австразийских ноблей, они от имени короля Сигиберта III послали посольство просить королеву Нантильду и короля Нейстрии Хлодвига II выдать им долю, соответствующую доле Австразии из казны Дагоберта]. Королевская казна по приказу Нантильды и Хлодвига и с согласия майордома Эги была разделена на три равные части. Королеве Нантильде досталась одна третья часть всего, что накопил Дагоберт, вторую часть получил король Нейстрии Хлодвиг II, а Куниберт и Пипин Ланденский доставили долю Сигиберта в Мец, где она была представлена королю и принята им.

Майордом Пипин умер спустя примерно год (ок. 640 года). Его смерть повергла в глубокое горе всех австразийцев, которые любили его за заботы о справедливости и за его добродетели. Король же предпочёл доверить пост майордома не его сыну Гримоальду Старшему, а человеку, бывшему наставником государя, — Оттону, члену семейства Вейсембургов, враждебного Пипинидам. К несчастью Оттон, не имевший достаточного числа сторонников, оказался не в состоянии противостоять мятежам, вспыхнувшим среди зарейнских народов после смерти Дагоберта I.

Мятежи на востоке

Сначала в 640 году выступили тюринги, под предводительством своего герцога Радульфа, хотя тот и был ставленником Дагоберта I. Имея всего одиннадцать лет от роду, король лично возглавлял своё войско. Он перешел со своей армией Рейн, и к нему присоединились все те люди его королевства, которые жили за рекой. Вначале армия Сигиберта разбила сына Хродоальда по имени Фара, сообщника Радульфа. Сам Фара был убит, а все его люди, которые смогли избежать смерти, были обращены в рабство.

После этого австразийская армия скорым маршем двинулась в Тюрингию. Узнав об этом, Радульф огородил свои позиции на возвышенном берегу Унструта крепким тыном и, собрав внутри своё войско и свою семью, приготовился к осаде. Сигиберт приблизился со своей армией и разбил лагерь. Однако сама битва из-за молодости Сигиберта и отсутствия единого командования у франков сложилась не в их пользу. Радульф предпринял неожиданную вылазку и разгромил франков. Пало несколько тысяч франков, большая часть их армии. «Хроника Фредегара» сообщает, что разбитые франки, обратившись в бегство, бросили Сигиберта плачущим в своем седле. Только вмешательство герцогов Гримоальда и Адальгизела спасло короля от гибели.

На следующий день Сигиберту и его людям ничего не оставалось делать, как заключить мир на условиях Радульфа и вернуться за Рейн. Радульф же стал считать себя королём Тюрингии, заключил договор о союзе с вендами и начал переговоры с другими соседними народами. Хотя он и не отвергал сюзеренитет Сигиберта, но на деле сделал всё, что мог, для ослабления его власти.

Затем тюрингов поддержали и алеманны. Они и покончили с Оттоном, павшим под ударами алеманского герцога Леутара (Летуариса). Таким образом, Гримоальду был открыт путь, и он беспрепятственно завладел должностью майордома и контролем за всем королевством (ок. 642 года). Фризы во главе с королём Радбодом захватили Дорштадт, а затем и Утрехт.

Сигиберт усыновляет сына Гримоальда

Поскольку у Сигиберта не было детей, майордому Гримоальду удалось убедить короля усыновить одного из своих детей. Его нарекли королевским именем Хильдеберт. Но именно в этот момент королева Химнехильда родила «чудом посланного» ребёнка, названного Дагобертом. Казалось, это должно было решительным образом закрыть перед усыновлённым Хильдебертом дорогу к власти. Но у Гримоальда на этот счёт было другое мнение. И когда Сигиберт III умер в 656 году, завоевав репутацию святого, что породило, во всяком случае, в Лотарингии, настоящий его культ, то майордом поспешил постричь маленького Дагоберта в монахи, передав его Дидону, епископу Пуатье. Тот увёз мальчика в один из монастырей далекой Ирландии. Сын Гримоальда, Хильдеберт, был провозглашён королём.

Смерть и канонизация Сигиберта

Сигиберт основал многочисленные монастыри, в том числе аббатство Ставело (Stavelot, восточная Бельгия) и Сен-Мартин в Меце. Папа Мартин I обращался к нему за поддержкой в своей борьбе против монофелитства (христологическое лжеучение).

Правил Сигиберт III 24 года и был убит в результате заговора 1 февраля 656 года на 26-м году жизни. Погребен в монастыре Сент-Мартин в Меце. Останки Сигиберта, осквернённые во время Французской революции, пребывают в кафедральном соборе города Нанси.

Хотя Сигиберт и не был успешным королём, его почитают как основателя ряда монастырей, лечебниц и церквей. Католическая церковь причислила его к лику святых, он является святым покровителем города Нанси. В целом, Сигиберта по праву считают первым из числа так называемые ленивых королей Меровингской династии.

Династия Меровингов
Предшественник Дагоберт I	Король Австразии 632 — 656	Преемник Хильдеберт Приёмный

Литература

• Фредегар. [www.vostlit.info/Texts/rus4/Fredegar/frametext.htm Хроника, кн. IV] / / The Fourth Book of the Cronicle of Fredegar with its continuations. — London: Thomas Nelson and Sons Ltd, 1960.
• [www.vostlit.info/Texts/rus/Gesta_Fr/frametext.htm Книга истории франков] = Das Buch von der Geschiche der Franken. // Quellen zur Geschichte des 7. und 8. Jahrhunderts. Ausgewaehlte Quellen zur deutschen Gechichte des Mittelalters. — Darmstadt, 1982. — Т. 4a.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/MEROVINGIANS.htm#_Toc184188205 DAGOBERT I 629—639, SIGEBERT III 634—656, DAGOBERT II 676—679] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 6 февраля 2012.
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/merowinger/sigibert_3_frankenkoenig_656.html Sigibert III von Frankenkoenig] (нем.). Genealogie Mittelalter: Mittelalterliche Genealogie im Deutschen Reich bis zum Ende der Staufer. Проверено 6 февраля 2012. [www.webcitation.org/67lfiLwgl Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].

Предки Сигиберта III

16. Хлотарь I, король франков

8. Хильперик I, король франков

17. Арнегунда Тюрингская

4. Хлотарь II, король франков

18. неизвестно

9. Фредегонда

19. неизвестно

2. Дагоберт I, король франков

20. Беттон Реймский

10. Рикомер

21. Острегильда Орлеанская

5. Бертетруда

22. Теобальд Баварский

11. Гертруда Баварская

23. неизвестно

1. Сигиберт III, король франков

24. Оберон де Эно

12. Вальберт де Эно

25. неизвестно

6. Брунульф II, граф Арденн

26. неизвестно

13. Люсилла

27. неизвестно

3. Рагнетруда

28. неизвестно

14. неизвестно

29. неизвестно

7. неизвестно

30. неизвестно

15. неизвестно

31. неизвестно

Отрывок, характеризующий Сигиберт III

– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.