Сигизмунд Корибутович

Сигизму́нд Корибу́тович (Жигимонт Корибутович; около 1395, Новгород-Северский — сентябрь 1435, Вилькомир) — литовско-русский князь, участник Гуситских войн, наместник Чешского королевства. Сын удельного черниговско-северского князя Корибута-Дмитрия Ольгердовича из рода Гедиминовичей.

Биография

Родился в Новгороде-Северском. Отец — князь новгород-северский Дмитрий Корибут, мать — Анастасия, дочь великого князя рязанского Олега. С 1404 года — воспитывался при королевском дворе своего дяди Ягайло. Участвовал в битве при Грюнвальде, возглавлял 51-ю хоругвь, шедшую под знаменем с «Погоней». После Грюнвальда пользовался большим доверием короля польского Ягайло. В 1411—1417 годах имел отдельный двор в Кракове и рассматривался как возможный преемник Владислава Ягайло. От Витовта получил отцовское Новгород-Северское княжество (1418—1422).

В 1418 году вместе с князем Фёдором Острожским прибыл в Чехию к гуситам, которые выдвинули его королём. Пытался убедить Ягайло выступить на стороне гуситов, но неудачно, поэтому бежал в земли Ордена, где учил орденские войска гуситским методам ведения войны. После смерти чешского короля Вацлава в 1419 году гуситы подняли восстание против претендента на трон императора Сигизмунда I Люксембурга, и предложили чешскую корону Ягайло. После отказа Ягайло корону предложили Витовту, который хотя и согласился, но заявил, что сам выехать в Чехию не может.

14 июля 1420 года Ян Жижка разгромил войска императора Сигизмунда под Прагой (битва при Витковой горе). В 1421 году чешский сейм объявил Витовта утратившим чешский престол. В 1422 году Витовт послал в Чехию 5-тысячное войско, и назначил своим наместником в Чехии Сигизмунда Корибутовича. Под их натиском войска другого претендента на Чешский престол — императора Сигизмунда — отступили в Венгрию.

16 мая 1422 года Сигизмунд Корибутович вошёл в Прагу, где был провозглашён правителем Чехии. Главной проблемой для Сигизмунда было примирить два крыла гуситов — умеренных (чашников) и радикальных (таборитов). Чашники, пражане и умеренные табориты признали власть Сигизмунда. Тем временем Папа Римский Мартин V начал давить на Витовта и Ягайло, чтобы Сигизмунд Корибутович покинул Чехию. 24 декабря 1423 года, в соответствии с соглашением Ягайло с императором Сигизмундом, Корибут с армией покинул Прагу. С его отъездом вспыхнула гражданская война между лагерями гуситов.

В 1424 году чешские послы обратились к Витовту с просьбой отпустить к ним Сигизмунда Корибутовича, чтобы короновать его. Но Витовт, связанный договором с императором, отказал. Тогда чехи обратились напрямую к Сигизмунду, который сказал, что не может отказаться от претензий на чешский трон. 29 июня 1424 года он во главе полуторатысячного отряда снова вступил в Прагу. Там он был провозглашён королём, но коронован так и не был. За это Ягайло конфисковал все родовые поместья Сигизмунда Корибутовича, а папский легат объявил об отлучении его от церкви, Витовт публично отрёкся от него. Несмотря на это Сигизмунд и Витовт продолжали вести переписку, где первый уговаривал короля поддержать его.

Как правитель Праги Сигизмунд Корибутович распустил старый городской совет, созвал новый, что сняло противоречия между чашниками и Яном Жижкой и позволило провести успешную военную компанию против императора Сигизмунда в Моравии. После смерти Жижки Корибут стал верховным командующим гуситскими войсками, вместе с Прокопом Голым командовал в победной для гуситов битве при Усти-на-Лабе 16 июня 1426 года. Сигизмунд Корибутович начал переговоры с императором с намерением примирить католиков и гуситов. В своих письмах к Витовту он просил его стать посредником в этих переговорах. Эта тайная переписка попала в руки радикальных таборитов и в конце 1427 года Сигизмунда Корибутовича на четыре месяца заточили в тюрьму в замке Вальдштайн. Но его популярность среди народа была столь велика, что табориты, дабы избежать восстания, решили отправить его под конвоем в Польшу. Некоторое время находился в Рациборско-крновском княжестве у своей сестры Елены. Здесь он собрал своих сторонников: гуситов, поляков, русскo-литовские дружины, к нему присоединились войска Фёдора Острожского.

С апреля 1430 года Сигизмунд Корибутович участвовал в гуситском движении в Силезии, где пытался закрепиться. Он занял город Гливице, и объявил его своей резиденцией. Однако Конрад Олесницкий напал на город и сжёг его. В 1431 году новый великий князь литовский Свидригайло Ольгердович призвал Сигизмунда Корибутовича к себе на службу. Переписка попала в руки Ягайло, что позволило последнему обвинить Свидригайло в связях с гуситами.

Падение гуситского движения после битвы у Липан заставило Сигизмунда в 1434 году обходными путями (через немецкие княжества, Балтийское море и Ригу) вернуться в Великое княжество Литовское, где в то время шла гражданская война между Сигизмундом Кейстутовичем и Свидригайлом Ольгердовичем. Сигизмунд Корибутович стал на сторону Свидригайло. Согласно польскому хронисту Яну Длугошу, Сигизмунд Корибутович пытался помирить Сигизмунда Кейстутовича и Свидригайло, предлагая организовать посреднический суд под руководством папы, императора или кого-нибудь другого. В решающей битве под Вилькомиром 1 сентября 1435 года, окончившейся поражением сторонников Свидригайло, Сигизмунд Корибутович был ранен, попал в плен к полякам и был казнён по приказу великого князя Сигизмунда.

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Сигизмунд Корибутович

В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.