Сигтунский поход

Сигтунский поход 1187 года — морской поход, по некоторым свидетельствам приведший к полному уничтожению крупнейшего шведского города Сигтуны.

Национальность нападавших

В источниках нет единого мнения, кто разрушил шведскую столицу. В новгородских летописях сведения о походе отсутствуют. В западноевропейских анналах есть лишь краткие упоминания, причем национальность нападавших не упомянута. Они лишь названы pagani — язычники, но это название в то время могли применить и к православным. Наиболее старый источник, дающий более развернутое описание событий Хроника Эрика относящийся к началу XIV века, и опирающийся кроме доступных ему документов на народные предания, называет нападавших карелами, входившими в то время в состав Новгородской республики. При этом он упоминает, что разгром Сигтуны вызвал радость в сердцах карел и русских. Следующий по времени источник Хроника Эрика Олая (середина XV века) утверждает что нападение совершили карелы и русские. В некоторых более поздних источниках упоминаются эсты. Некоторые поздние авторы комбинируют вышеназванные народы в разных соотношениях. В XVI—XVII веках шведами зафиксировано предание об увозе русскими в 1187 году из Сигтуны ворот, установленных впоследствии в Софийском соборе. Это же предание зафиксировано и в Новгороде.

По мнению Шаскольского, наибольшее доверие вызывает Хроника Эрика, называющая нападавших карелами. Её автор, видимо, не имел доказательств, что в походе участвовали непосредственно русские, но считал, что поход организован с их ведома. В последующие века карелы перестали восприниматься шведами как опасный противник, способный совершить подобный поход, и другие средневековые историки стали все более выделять роль русских. Даже в некоторых позднейших списках Хроники Эрика вместо карел указаны русские, несмотря на нарушение при этом стихотворного размера. Эсты же появились из-за неправильного толкования терминов в старинных источниках.

Молчание новгородских летописей, по его мнению, объясняется тем, что поход не являлся официальным мероприятием Новгородской республики. Прямых доказательств участия в этом походе русских нет, но есть косвенные.

Разгром Сигтуны

Сигтуна в описываемую эпоху была крупнейшим торговым городом Швеции. Долгое время она была религиозным и политическим центром государства. Сигтуна находилась на берегу озера Меларен, в 60 километрах от берега Балтийского моря. Озеро было связано с морем проливом. Город был хорошо укреплен природой и человеком, путь к нему лежал через шхеры и мелкие извилистые проливы.

Несмотря на это, нападавшие, предположительно вышедшие в море из западного устья Вуоксы (где впоследствии был поставлен Выборг) сумели незаметно пересечь море, пройти протоками и 12 августа 1187 года внезапно захватить город. Был убит архиепископ Упсальский Юхан. Сигтуна была разрушена до основания, больше она никогда уже не была восстановлена.

В XIII веке ярл Биргер построил у пролива, ведущего в озеро Меларен, замок Стокгольм, чтобы не допустить повторения подобных набегов.

Сигтуна не была разрушена

Археологические раскопки, показывают, что Сигтуна продолжала расти и обогащаться и после разорения, по крайней мере до середины 1300 гг. Никакого слоя сажи, пепла и других следов пожара не обнаружено вовсе. Масштабы разрушения, если оно имело место, по крайней мере сильно преувеличены.

Последствия похода

Осенью 1188 года в некоторых городах Швеции и Готланда были схвачены купцы-новгородцы. Некоторые исследователи считают эти летописные сведения доказательством роли Великого Новгорода в походе, но научного консенсуса по этому поводу нет.

Сигтунские врата

Другим очень спорным доказательством участия новгородцев в походе является наличие в Софийском соборе Сигтунских врат. Эти ворота, основная часть которых, по мнению исследователей, была изготовлена в 1152—1154 годах в Магдебурге, для недавно построенного собора Успения Приснодевы Марии в Плоцке (на польск.) представляют собой скульптурный иконостас с католическими изображениями, включая фигуры епископов Магдебурга и Плоцка.

О том, как они оказались в Швеции, нет никаких сведений в источниках.

По публикации Ф. Аделунга 1823 года, основанной в основном на эпосе, эти врата являются воинским трофеем новгородцев, ходивших по морю в 1187 году в Сигтуну.

Эта версия также подтверждается в письме Якоба Делагарди, написанном в 1616 году шведскому канцлеру Акселю Оксеншерну:

«Относительно медных врат, которые его королевское величество желает, чтобы ему прислали из Новгорода ради их достопримечательности, тем более, что они были некогда взяты из Сигтуны, — то я очень бы желал исполнить приказание его королевского величества».

Другие предположения появления ворот в Новгороде: разграбление собора в Плоцке литовцами в XIII веке во время военного похода в Мазовии, или подарок польского духовенства новгородскому князю. По некоторым данным, они нашли свой путь в Новгород в 1170 году — уже вскоре после изготовления, по другим сведениям — не ранее середины пятнадцатого века.

Ворота, попавшие в Новгород, возможно были повреждены, или разобраны перед перевозкой — у них были утеряны некоторые элементы, местные мастера собрали их в другом порядке.

Новгородцы в описываемую эпоху захватили город Дерпт (1262 год) и поселение на месте города Або (1198 недостоверно) и сам Або (1318), но источники не упоминают вывоз ворот из этих городов, и в первом случае даже самого Або ещё не было. Кроме того, в Дерпте новгородцам не удалось захватить замок, где находился городской собор. На самих воротах есть черты, связанные с религиозным культом святого Зигфрида, особо почитаемого в Сигтуне.

Источник

• И.П. Шаскольский. [www.aroundspb.ru/history/sigtuna/sigtuna.php Сигтунский поход 1187 г.] // Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII-XIII вв. — Л.: “Наука”, 1978.
• «Сигтунские врата» // Виктор Казимирович Болдак

Отрывок, характеризующий Сигтунский поход

– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.