Порт-Джэксон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сидней-Харбор (бухта)»)
Перейти к: навигация, поиск
Порт-ДжэксонПорт-Джэксон

</tt> </tt>

</tt>

</tt> </tt> </tt> </tt> </tt> </tt>

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Порт-Джэксон
англ. Port Jackson
Залив Порт-Джэксон
33°51′30″ ю. ш. 151°14′00″ в. д. / 33.85833° ю. ш. 151.23333° в. д. / -33.85833; 151.23333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-33.85833&mlon=151.23333&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 33°51′30″ ю. ш. 151°14′00″ в. д. / 33.85833° ю. ш. 151.23333° в. д. / -33.85833; 151.23333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-33.85833&mlon=151.23333&zoom=9 (O)] (Я)
Вышестоящая акваторияТасманово море
СтранаАвстралия Австралия
Типзалив
Площадь55 км²
Длина береговой линии317 км
Впадающая рекаМидл-Харбор-Крик, Лейн-Ков, Парраматта, Дак
К:Водные объекты по алфавиту

Порт-Джэ́ксон[1] (англ. Port Jackson) — трёхрукавный залив в юго-восточной части побережья Австралии, включающий в себя протяжённую Сиднейскую бухту (англ: Sydney Harbour) длиной 20 км при ширине 1—3 км и глубиной до 60 м (это южный и самый большой рукав залива, изогнутый и потому защищённый от океанских волн), а также менее протяжённые залив Мидл-Харбор (англ: Middle Harbour — Средняя бухта) и бухту Норт-Харбор (англ: North Harbour — Северная бухта), имеющие общий пролив шириной 1,4 км с Тихим океаном.

Порт-Джэксон был открыт (но детально не обследован) Дж. Куком во время его плавания вдоль восточного побережья Австралии в 1770 году. Залив послужил местом основания первой европейской колонии в Австралии, когда сюда перешёл Первый флот, первоначально пришедший в расположенную южнее бухту Ботани.

Порт-Джэксон является природной бухтой для Сиднея и является удобнейшим местом для строительства портов. Со времени основания первых европейских поселений в Австралии бухта продолжает играть ключевую роль в истории Сиднея и всей страны.

Порт-Джэксон известен такими архитектурными памятниками, как Сиднейский оперный театр и мост Харбор-Бридж.

В Порт-Джэксоне начинается яхтовый маршрут Сидней — Хобарт (Тасмания) и проходит ежегодное новогоднее шоу с фейерверками.

Панорама залива Порт-Джэксон и Сиднея с круизного судна Rhapsody of the Seas


История

Земли вокруг Порт-Джэксона (и Сиднейской бухты, как его части) до их европейской колонизации активно заселялись местными племенами австралийских аборигенов, такими как гадигалы, эора и другие. Доподлинно неизвестно происхождение многих из них. Гадигалы, например, имели ареал своего проживания на южном берегу этого залива.

В 1770 году залив увидел знаменитый британский исследователь и путешественник Джеймс Кук. Принято считать, что он был первым европейцем, зафиксировавшим положение этого залива на карте. Подойдя от обследованной им Новой Зеландии к юго-восточной части Австралии (открытой им новой земли, названной им Новый Южный Уэльс), Джеймс Кук после тщательного обследования залива Ботани пошёл вдоль берега новой открытой земли на север. Через 12 км он обнаружил ещё один большой залив. Джеймс Кук обозначил его на карте как «Порт-Джэксон», в честь сэра Джорджа Джексона — спонсора британского Адмиралтейства[2], но детально этот залив не обследовал, в отличие от бухты Ботани.

В 1788 году 26 января сюда из залива Ботани перешёл Первый флот. И на берегу вокруг небольшой круглой бухточки, названной Сидни-Ков (англ: Sydney Cove) в центральной части Сиднейской бухты (Sydney Harbour) — южного протяжённого изогнутого рукава (то есть защищённого от прямых волн со стороны океана) залива Порт-Джэксон — основано первое постоянное поселение Сидней на континенте Австралия.

В 1932 году в историческом центре Сиднея через Сиднейскую бухту (южный рукав залива Порт-Джэксон) был переброшен знаменитый мост Харбор-Бридж.

В 1942 году в заливе Порт-Джэксон началась широкомасштабная кампания строительства сооружений против проникновения в залив японских подводных лодок[3].

В 1975 году ещё нетронутые человеком территории бухты объединены в национальный парк Сидней-Харбор.

На входе в Порт-Джэксон с южной стороны пролива, отделяющего Порт-Джэксон от Тасманова моря, на полуострове Саут-Хед (Южная Голова) расположен маяк Маккуори — старейший в Австралии.

Напишите отзыв о статье "Порт-Джэксон"

Примечания

  1. Русская транскрипция Порт-Джэксон подтверждается следующими источниками:
    • Словарь географических названий Австралии. — М.: ЦНИИГАиК, 1986
    • Атлас мира. — 3-е изд. — М.: Федеральная служба геодезии и картографии России, 2002. — 563 стр. ISBN 5-85120-055-3
  2. [McDermott, Peter Joseph (1878-11-06). «Pacific Exploration». The Brisbane Courier (Brisbane Newspaper Company Ltd): pp. 5. Retrieved 2008-11-05]  (англ.)
  3. en:File:WatsonsBay0201.JPG (англ.)


Отрывок, характеризующий Порт-Джэксон

Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».