Сайда (город)
| Город
Сайда
صيدا
|
Са́йда[1] (араб. صيدا, Сайда — букв. «рыбный промысел»), в древности Сидо́н (финик. 𐤑𐤃𐤍, др.-греч. Σιδών) — третий по величине город Ливана. Расположен на побережье Средиземного моря, в 25 милях к северу от Тира и в 30 милях к югу от Бейрута, столицы Ливана.
Также — один из древнейших городов Финикии. Крупнейший торговый центр древнего мира в X — IX веках до н. э. В Библии упомянут как «первенец Ханаана» (Быт. 10:15), брат аморея и хетта.
В его честь названа извилина Сайда на спутнике Юпитера Европе.
История
Сидон был заселён с доисторических времён. При археологических раскопках на стоянке Сидон-II найдены каменные артефакты, относящиеся к ашёльской культуре, в то время как находки на стоянке Сидон-III включают макролитические находки времён неолита, предположительно предшествующие изобретению гончарных изделий.
Это был один из самых важных финикийских городов и, возможно, самый древний. В XII веке до н.э. Сидон был разграблен филистимлянами, но быстро оправился. Здесь и в других портах Финикии была основана великая средиземноморская торговая империя. Гомер хвалил искусство здешних мастеров, производящих стекло, пурпур, а также мастерство женской вышивки. Для него все финикийцы являются сидонянами. Именно выходцы из Сидона основали город Тир. Тир также вырос в великий город, и в последующие годы была конкуренция между этими городами, каждый претендовал на звание метрополии («Матери городов») Финикии. Окончательно гегемония в Финикии перешла к Тиру после разрушения Сидона в 677 г. до н.э. ассирийским царём Асархаддоном. Производство стекла, самое главное ремесло Сидона финикийской эпохи, имело огромную значимость; производство пурпурной краски было почти так же важно. Для извлечения пигмента использовались небольшие раковины Murex trunculus.
В 1855 году был обнаружен саркофаг царя Эшмуназара II. Из финикийской надписи на крышке становится понятным, что он был «царём Сидона», вероятно, в V веке до нашей эры, и что его мать была жрицей Астарты, сидонской богини. В этой надписи в качестве главных богов Сидона упоминаются боги Эшмун и Баал-Сидон («Властелин Сидона»).
В годы, предшествовавшие христианству, у Сидона было много завоевателей: ассирийцы, вавилоняне, египтяне, греки, и, наконец, римляне. Ирод Великий бывал в Сидоне. Сообщается, что Иисус Христос и Святой Павел тоже его посещали. Город был в конце концов завоеван арабами, а затем турками-османами.
Как и другие финикийские города-государства, Сидон пострадал от череды завоевателей. В конце персидского эпохи в 351 году до нашей эры, он был захвачен императором Артаксерксом III, а затем Александром Македонским в 333 году до н.э. При преемниках Александра он пользовался относительной автономией, проводились спортивные соревнования, в которых участвовали величайшие атлеты региона. В некрополе Сидона были сделаны важные находки, такие как Саркофаг Александра, Ликийская гробница и Саркофаг плачущих жён, которые в настоящее время выставлены в Археологическом музее Стамбула.
В июне 2013 года в городе Сайда был подавлен мятеж сторонников шейха Ахмеда аль-Асира[2].
Известные жители
- Дорофей Сидонский — астролог и поэт (I век).
- Боэт Сидонский — философ.
Города-побратимы
См. также
Напишите отзыв о статье "Сайда (город)"
Примечания
- ↑ Географический энциклопедический словарь: географические названия / Под ред. А. Ф. Трёшникова. — 2-е изд., доп.. — М.: Советская энциклопедия, 1989. — С. 407. — 210 000 экз. — ISBN 5-85270-057-6.
- ↑ [ru.euronews.com/2013/06/25/lebanon-seeks-to-quell-deadly-sectarian-violence/ Ливан: шейх Асир бежал, его сторонники жаждут крови], euronews (25 июня 2013). Проверено 31 декабря 2013.
Ссылки
- Сайда (город Ливане) — статья из Большой советской энциклопедии.
- Сидон в Библейской энциклопедии архимандрита Никифора
| ||||||||||||||||||||
| ||||||
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Сайда (город)
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
