Сидон (эялет)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эялет Сидона
осман. ایالت صیدا
тур. Eyālet-i Ṣaydā
араб. إيالة صيدا
Страна

Османская империя

Статус

Эялет

Включает

7 санджаков

Административный центр

Цфат (1660)
Сидон(1660-1775)
Акра(1775-1841)[1]
Бейрут(1841-1864)

Дата образования

1660 год

Дата упразднения

1864 год

Координаты: 33°33′ с. ш. 35°23′ в. д. / 33.550° с. ш. 35.383° в. д. / 33.550; 35.383 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=33.550&mlon=35.383&zoom=12 (O)] (Я)

Эялет Сидона (осман. ایالت صیدا[2], тур. Eyālet-i Ṣaydā, араб. إيالة صيدا‎) был одним из эялетов Османской империи.

В XIX веке, эялет простирался от границы с Египтом до залива Кесерван, включая Палестинскую равнину (израильская прибрежная равнина), Изреельскую долину и горные районы Галилеи[3].

В зависимости от расположения своей столицы, он был также известен как эялет Сафада, Бейрута или Акры[3].





История

Османское правительство планировало создание беглярбегства еще в 1585 году. Районы Бейрута и Сидона — Цфата (охватывающий большую часть Галилеи) были объединены под властью эмира Фахр-ад-дина Маана[4]. Провинция была на короткое время воссоздана во время изгнания Фахр аль-Дина II в 1614 −15, и вновь воссоздана в 1660 году[4][5]. Эялет продолжал быть подчинен в некотором смысле, например в финансовых и политических вопросах эялету Дамаск, из части которого он был создан[4].

Несмотря на конфликты в 1660-е годах, семья Маан «играла ведущую роль в управлении внутренними делами этого эялета до конца XVII века, возможно, потому что не возможно было управлять провинцией, тем более санджаками Сидона и Бейрута — без них»[6]. Маанов сменили Шехабы, правящий род в Сидоне — Бейруте в последние годы XVII-го века и до XIX-ого века[6]. Мааны впервые были признаны" эмирами в 1592 году, когда Фахр аль-Дин Маан был назначен (почетным) губернатором санджака Сафада, и оба рода, Мааны и Шехабы были признаны османами как «дружественные» эмиры. Они никогда не осуществляли каких-либо административных функций более, чем в качестве мультазима (откупщика) в нескольких горных районов эялета Сидона (в Шуфе). В 1763 году также Шехабы вкладывали средства в развитие эялета Триполи, которым ранее владел шиитский род Хамадов, обозначив таким образом начало суверенитета «эмирата» и всего Горного Ливана.

В 1775 году, когда Джаззар-паша получил должность наместника эялета Сидона, он перенес столицу в Акру[7]. В 1799 году он оборонялся в Акре во время осады города Наполеоном Бонапартом[7].

Во время египетско-турецкой войны (1831—1833), египетский Ибрагим-паша взял Акко после тяжелой осады 27 мая 1832 года. Египетская оккупация усилила противостояние между друзами и маронитами, а Ибрагим-паша открыто принимал христиан в его администрацию и армию[8]. В 1840 году наместник Сидона перенес свою резиденцию в Бейрут, фактически сделав его новой столицей эялета[9]. После восстановления власти Османской империи в 1841 году, друзы изгнали Башира III аль-Шихаба, которому султан вручил титул эмира[8].

В 1842 году правительство Османской империи предоставила двухместный каймакам, в результате чего Ливанские горы должны были управляться маронитами, а более южные регионы Кесерван и Шуф, друзами. Обе части должны были оставаться под непрямым правлением наместника Сидона[8]. Этот раздел оказался ошибкой. Враждебность между религиозными сектами увеличилась, и в 1860 году она переросла в полномасштабную межрелигиозную войну[8]. Во внутриливанском конфликте 1860 года тысячи христиан были убиты в массовых убийствах, кульминацией которых стали беспорядки в Дамаске в июле 1860 года[8].

После волны международных протестов вызванных массовыми расправами, французские войска высадились в Бейруте, турки отменили неработоспособную систему каймакама и создали вместо её мутасаррыфат (широкую автономию), на основе системы конфессионального представительства, которая является прямой предшественницей политической системы, существующей в Ливане по сей день[8]. С внедрением нового механизма управления закончилась смута, и регион процветал в последние десятилетия существования Османской империи[8].

Правители

Правители эялета:[10]

  • ряд османских правителей (1660—1772) (например Мехмед Суреыйя Сицилл-и Османи)
  • Захир ал-‘Амр аз-Зейдани (1772—1775)
  • Ахмед Аль-Джаззар (1775—1804)
  • Сулейман паша (1804—1809)
  • Измаил (18.. — 18..)
  • Абдуллах паша (1820—1831)
  • Египетское правление (27 мая 1832 — 10 октября 1840)
  • Кёсэ Ахмед Зекерыйя паша (ноябрь 1840 — март 1841)
  • Энесте/Хасеки Мехмед Селим паша (март 1841 — декабрь 1841)
  • Мехмед Иззет паша (декабрь 1841 — июль 1842)
  • Мустафа паша (1842)
  • Селим паша (1842)
  • Умар паша (Михаило Латтас) (1842 — 7 декабря 1842)
  • Аясли Асад Мехмед Мухлис паша (август 1842 — 9 апреля 1845)
  • Йозгатлы Мехмед Вецыхи паша (9 апреля 1845 — январь 1846)
  • Мюхендыс Мехмед Камил паша (январь 1846 — сентябрь 1847)
  • Мустафа Шерифы паша (сентябрь 1847 — июль 1848)
  • Серхалифи-заде Вамик (Фемик) Салих паша (август 1848 — сентябрь 1851; 1 раз)
  • Пепе Мехмед Эмин паша (сентябрь 1851 — сентябрь 1852)
  • Серхалифи-заде Вамик (Фемик) Салих паша (сентябрь 1852 — март 1855; 2 раз)
  • Махмуд Недим-паша (март 1855 — декабрь 1855)
  • Серхалифи-заде Вамик (Фемик) Салих паша (декабрь 1855 — июль 1857; 3 раз)
  • Арнавуд Мехмед Куршыд паша (июнь 1857 — 17 июля 1860)
  • Фуад паша (17 июля 1860 — 9 июня 1861)
  • Шарль-Мари-Наполеон де Бофорт д’Отпюль (16 августа 1860 — 5 июля 1861; французский губернатор территории во время французской сирийской экспедиции)
  • Кайсарлы Ахмад паша (август 1860 — февраль 1863)
  • Мехмед Кабули паша (февраль 1863 — февраль 1864)
  • Мехмед Куршыд паша (февраль 1864 — апрель 1865)

Административное деление

Санджаки в начале XIX века:[11]

  1. Санджак Акры
  2. Санджак Бейрута
  3. Санджак Сидона
  4. Санджак Тира
  5. Санджак Наблуса
  6. Санджак Назарета
  7. Санджак Табариха

Напишите отзыв о статье "Сидон (эялет)"

Примечания

  1. Macgregor John. [books.google.com/books?id=-70sAQAAIAAJ&pg=PA12 Commercial statistics: A digest of the productive resources, commercial legislation, customs tariffs, of all nations]. — Whittaker and co., 1850. — P. 12.
  2. [www.geonames.de/coutr-ota-provinces.html Some Provinces of the Ottoman Empire]. Geonames.de. Проверено 25 февраля 2013.
  3. 1 2 McLeod Walter. [books.google.com/books?id=A6ICAAAAQAAJ&pg=PA52 The geography of Palestine]. — Longman, Brown, Green, Longmans, & Roberts, 1858. — P. 52.
  4. 1 2 3 Winter Stefan. The Shiites of Lebanon under Ottoman rule, 1516-1788. — Cambridge University Press. — P. 120. — ISBN 978-0-521-76584-8.
  5. Kais Firro. [books.google.com/books?id=usEUXYnYWxAC&pg=PA45 A History of the Druzes]. — BRILL, 1992. — P. 45. — ISBN 978-90-04-09437-6.
  6. 1 2 Abu-Husayn, Abdul-Rahim (1992). «[journals.cambridge.org/action/displayAbstract?fromPage=online&aid=2877608 Problems in the Ottoman Administration in Syria During the 16th and 17th Centuries: The Case of the Sanjak of Sidon-Beirut]». International Journal of Middle East Studies 24 (04): 665–675 [673]. DOI:10.1017/S002074380002239X. Проверено 2011-04-11.
  7. 1 2 [books.google.com/books?id=QjzYdCxumFcC&pg=PA9 Encyclopedia of the Ottoman Empire]. — Infobase Publishing, 2009. — P. 9. — ISBN 978-1-4381-1025-7.
  8. 1 2 3 4 5 6 7 [books.google.com/books?id=QjzYdCxumFcC&pg=PA330 Encyclopedia of the Ottoman Empire]. — Infobase Publishing, 2009. — P. 330. — ISBN 978-1-4381-1025-7.
  9. [books.google.com/books?id=QjzYdCxumFcC&pg=PA87 Encyclopedia of the Ottoman Empire]. — Infobase Publishing, 2009. — P. 87. — ISBN 978-1-4381-1025-7.
  10. [www.worldstatesmen.org/Lebanon.htm World Statesmen — Lebanon]
  11. [www.archive.org/stream/systemofuniversa02balbiala#page/647/mode/1up System of universal geography founded on the works of Malte-Brun and Balbi] — Open Library (p. 647)

Отрывок, характеризующий Сидон (эялет)

– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…