Сидэхара, Кидзюро
Кидзюро Сидэхара 幣原 喜重郎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> | ||||
| ||||
---|---|---|---|---|
11 февраля 1949 — 10 марта 1951 | ||||
Предшественник: | Мацуока Комакичи | |||
Преемник: | Джоджи Хаяси | |||
| ||||
9 октября 1945 — 22 мая 1946 | ||||
Монарх: | Сёва | |||
Губернатор: | Дуглас Макартур | |||
Предшественник: | Принц Нарухико | |||
Преемник: | Сигэру Ёсида | |||
| ||||
14 ноября 1930 — 10 марта 1931 | ||||
Монарх: | Сёва | |||
Предшественник: | Осати Хамагути | |||
Преемник: | Осати Хамагути | |||
Рождение: | 13 сентября 1872 Кадома (Япония) | |||
Смерть: | 10 марта 1951 (78 лет) Токио (Япония) | |||
Партия: | беспартийный | |||
Образование: | Токийский императорский университет | |||
Награды: |
|
Содержание
Биография
Ранние годы и карьера
Сидэхара родился в городе Кадома, префектура Осака. Его отец был первым президентом Тайбэйского императорского университета. Сам Сидэхара окончил в 1895 году Токийский университет по специальности юриспруденция[3][4]. После окончания университета он получает должность в Министерстве иностранных дел, там, в 1896 году, Сидэхару назначают на его первую дипломатическую должность в совет города Инчхон, Корея.
Впоследствии Сидэхара служил в Японских посольствах в Лондоне, Антверпене и Вашингтоне и, будучи послом на территории Нидерландов, в 1915 году он возвращается в Японию[3].
В 1915 году Сидэхара становится заместителем министра иностранных дел, и вплоть до 1919 года занимает эту должность при пяти различных министрах иностранных дел. В 1919 году назначен послом в Соединённых Штатах, являлся представителем японской делегации на протяжении Вашингтонской конференции. Его дипломатические действия привели к возвращению провинции Шаньдун Китаю. Несмотря на это, при Сидэхаре Соединённые Штаты ввели новые дискриминационные иммиграционные законы против японцев, что породило в Японии волну недоброжелательности[4][5].
В 1920 году Сидэхара вошёл в состав высшей японской аристократии кадзоку (яп. 華族, цветы народа) ему был присвоен титул дансяку (яп. 男爵, барон), и уже в 1925 году он занимает место в Палате пэров.
Первый срок на посту министра иностранных дел
В 1924 году Сидэхара становится министром иностранных дел в кабинете премьер-министра Като Такааки, и продолжает занимать эту должность при премьер-министре Вакацуки Рэйдзиро. Несмотря на растущие милитаристские настроения, Сидэхара пытался сохранить дружественные отношения с Великобританией и Соединёнными Штатами, и воспрепятствовать интервенционистской политике в отношении Китая. В своей вступительной речи перед японским парламентом он обязался следовать принципам Лиги Наций и недавно заключённым вашингтонским договорённостям[4].
В 20-х годах стало нарицательным понятие «дипломатия Сидэхары», которое описывало примирительную внешнюю политику Японии в этот период[1]. В октябре 1925 года он удивил делегатов Пекинской таможенной конференции настояв на признании тарифной автономии Китая. В марте 1927 года, во время нанкинского инцидента, он отказался принять подготовленный другими иностранными державами ультиматум, который грозил расплатой гоминьдановским армиям Чан Кайши за их нападение на иностранные посольства и поселения в Нанкине[4].
Военные были недовольны политикой Сидэхары, что стало одной из основных причин смещения администрации премьер-министра Вакацуки в апреле 1927 года[4].
Второй срок на посту министра иностранных дел
В 1929 году Сидэхара снова занимает пост министра иностранных дел в кабинете премьер-министра Осати Хамагути. Он предпринимает попытки по восстановлению дипломатических отношений с Чан Кайши и Гоминьданом, правительство которых, казалось бы, уже закрепились в Китае. Однако правительство Танака Гиити в предыдущие два года провело несколько удачных вторжений на территорию Китая. Поэтому политика Сидэхара опять вступала в противоречие с интересами военных, которые считали такие действия ослаблением государства. Ко всему этому, из-за принятия Сидэхарой положений Лондонской морской конференции в апреле 1930 года, его политика компромисса с Западом подверглась резкой критике, что вызвало в Японии глубокий политический кризис[4].
Когда Осати был серьёзно ранен при покушении на убийство, Сидэхара временно исполнял обязанности премьер-министра с ноября 1930 года по апрель 1931 года[1]. В сентябре 1931 года в результате маньчжурского инцидента квантунская армия без санкции правительства вторглась и оккупировала Маньчжурию. Это событие стало крахом надежд Сидэхары по мирному урегулированию отношений с Китаем, и концом его карьеры в роли министра иностранных дел[5].
В октябре 1931 года Сидэхара попал на обложку журнала «TIME» под заголовком «Японец Войны и Мира»
В дальнейшем Сидэхара сохранил место в правительстве как член Палаты пэров, он оставался в тени вплоть до окончания Второй мировой войны[4].
Премьер-министр
Несмотря на преклонный возраст и во многом благодаря своей проамериканской репутации Сидэхара назначается на пост второго послевоенного премьер-министра, он занимает эту должность с 9 октября 1945 года по 22 мая 1946 года. В качестве премьера Сидэара выступал за сохранение императорской системы в Японии[4]. В это же время Сидэхара становится президентом Прогрессивной партии Японии (яп. 日本進歩党 Нихон Симпото:).
Руководствуясь инструкциями Дугласа Макартура кабинет Сидэхары подготавливает черновой вариант конституции и 8 февраля 1946 года он передаётся на рассмотрение американского командования, которое признаёт его совершенно негодным. Конституция в этом варианте претерпела лишь косметические изменения, так, например, предусматривалось сохранение тайного совета в качестве стоявшего над правительством и парламентом консультационного органа при императоре[6]. Впрочем, Макартур утверждал, что именно Сидэхара настаивал на включение знаменитой девятой статьи в новую конституцию, однако его роль в этом вопросе до сих пор неоднозначна[1][4].
Кабинет Сидэхары ушёл в отставку на первых послевоенных выборах, когда Либеральная партия набрала большинство и премьер-министром стал Сигэру Ёсида. Годом позже, после того как премьер-министр Тэцу Катаяма формирует социалистический кабинет, Сидэхара присоединяется к либеральной партии Ёсиды. Сидэхара становится спикером Палаты представителей в 1949 году. Сидэхара умирает от сердечного приступа в 1951 году[7].
В том же 1951 году были изданы мемуары Сидэхары «50 лет дипломатии» (яп. 外交五十年 Гайко: годзю:нэн)[4].
Напишите отзыв о статье "Сидэхара, Кидзюро"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 СИДЭХАРА Кидзюро // Япония от А до Я. Популярная иллюстрированная энциклопедия. (CD-ROM). — М.: Directmedia Publishing, «Япония сегодня», 2008. — ISBN 978-5-94865-190-3.
- ↑ [www.encyclopedia.com/doc/1E1-Shidehar.html Kijuro Shidehara] (англ.). The Columbia Encyclopedia, Sixth Edition. 2008. Encyclopedia.com. Проверено 24 сентября 2009.
- ↑ 1 2 [www.ndl.go.jp/constitution/e/etc/figures.html Historical Figures] (англ.). — Сайт Национальной парламентской библиотеки Японии. Проверено 2 октября 2009. [www.webcitation.org/66lHCTt3E Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Shidehara Kijuro // Encyclopedia of Japan (CD-ROM). — Kodansha Ltd, 1999. — ISBN 978-4062099370.
- ↑ 1 2 [www.britannica.com/EBchecked/topic/540272 Danshaku Shidehara Kijūrō] (англ.). — статья из Encyclopædia Britannica Online. Проверено 14 декабря 2009.
- ↑ История Японии / Под ред. А. Е. Жукова. — М.: Институт востоковедения РАН, 1998. — Т. 2. 1868—1998. — С. 503—504. — ISBN 5-89282-073-4.
- ↑ [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,948194,00.html Milestones] (англ.) (12 июня 1978). — Некролог журнала «TIME». Проверено 4 октября 2009. [www.webcitation.org/66lHDeHTp Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
Отрывок, характеризующий Сидэхара, Кидзюро
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.
– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
- Родившиеся 13 сентября
- Родившиеся в 1872 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в префектуре Осака
- Умершие 10 марта
- Умершие в 1951 году
- Умершие в Токио
- Кавалеры ордена Цветов павловнии
- Кавалеры ордена Восходящего солнца 1 класса
- Кавалеры ордена Священного сокровища 1 класса
- Премьер-министры Японии
- Министры иностранных дел Японии
- Послы Японии в США
- Выпускники Токийского университета
- Бароны Японии
- Председатели палаты представителей Японии