Сикелианос, Ангелос

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ангелос Сикелианос
греч. Άγγελος Σικελιανός
Место рождения:

о. Лефкас

Род деятельности:

поэт и драматург

Годы творчества:

1909—1951

Язык произведений:

греческий

Дебют:

«Ясновидящий» (Αλαφροΐσκιωτος)

А́нгелос Сикелиано́с (греч. Άγγελος Σικελιανός; 28 марта 1884, о. Лефкас19 июня 1951, Афины) — греческий поэт и драматург.

Сикелианос — один из видных греческих поэтов XX века. Его стихи прославляют национальную историю, религиозный символизм, универсальную гармонию.





Биография

Сикелианос родился на острове Лефкас, где провёл всё своё детство. В 1900 году он поступил в юридическую школу в Афинах, но не закончил её. В последующих годах он много путешествовал, занимаясь сочинительством.

В 1907 году женился на американке Еве Палмер, которая была в то время студенткой, училась в Париже. В 1908 году они вместе переехали в Афины. В этот период Сикелианос стал общаться с представителями греческой интеллигенции. В 1909 году был опубликован его первый сборник стихов «Ясновидящий» (Αλαφροΐσκιωτος), получивший признание критиков.

Сикелианос дружил с писателем Никосом Казандзакисом, в 1914 году они провели 40 дней на горе Афон, посетив многие монастыри и ведя аскетический образ жизни. В следующем году они совершили паломничество по территории Греции. Хотя оба они были близки по духу друг другу, но всё же их взгляды на жизнь различались. Сикелианос был полон оптимизма, веры в свои способности как писателя. Казандзакис же сторонился людей, был склонен к сомнениям. Однако они были едины в своих попытках обогатить и облагородить человеческий дух с помощью литературы.

В мае 1927 года, при поддержке своей жены, Сикелианос организовал Дельфийский фестиваль как часть своего глобального замысла по возрождению «дельфийской идеи». Он верил, что принципы, которые были сформулированы древней греческой цивилизацией, если их пересмотреть с учётом современных реалий, могут помочь культурному общению между людьми.

Игры стали популярными и, несмотря на отсутствие государственной поддержки, проводились ещё. В 1930 году их проведение было надолго прервано из-за больших расходов на их организацию.

В 1950-х годах Евой Палмер предпринимались попытки организовать третий Дельфийский фестиваль. Сохранилось её письмо к Сикелианосу, в котором она излагает свои планы по поводу проведения Фестиваля и назначает год — 1953. Но смерть Сикелианоса, и, через некоторое время, самой Палмер, не дала возможности осуществить задуманное[1].

Европейский Культурный Центр в Дельфах купил и восстановил дом Ангелоса и Евы в Дельфах, сегодня в нём размещается Музей Дельфийских фестивалей.

Во время немецкой оккупации Сикелианос был источником вдохновения для греческого народа, особенно после его речи, которую он прочёл на могиле поэта Костиса Паламаса. Он составил обращение в защиту евреев, подписанное многими известными гражданами Греции, участвовал в Движении Сопротивления, был главой «Общества греческих писателей».

В 1949 году был кандидатом на получение нобелевской премии по литературе. Сикелианос трагически погиб в Афинах, по ошибке выпив дезинфицирующее средство вместо лекарства.

Библиография

  • Ясновидящий (1907, Αλαφροΐσκιωτος)
  • Пролог к жизни (1915—1917, Πρόλογος στη Ζωή)
  • Матерь Божья (1917, Μήτηρ Θεού)
  • Пасха греков (1918, Πάσχα των Ελλήνων)
  • Дельфийское слово (1927)
  • Сивилла (1940, Σίβυλλα)
  • Христос в Риме (1946, Χριστός στη Ρώμη)
  • Смерть Дигениса (1947, Θάνατος του Διγενή)

Напишите отзыв о статье "Сикелианос, Ангелос"

Примечания

  1. Eva Palmer-Sikelianos. Upward Panic: The Autobiography of Eva Palmer-Sikelianos. — 1993.

Библиография

  • «Сикелианос Ангелос». БСЭ, 3-е издание.

Литература

  • «Sikelianós, Angelos». Encyclopædia Britannica from Encyclopædia Britannica 2007 Ultimate Reference Suite (2007).

Ссылки

  • [slovari.yandex.ru/~книги/Лит.%20энциклопедия/Сикельянос/ Статья в Литературной энциклопедии](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2844 дня))
  • [feb-web.ru/feb/ivl/vl8/vl8-5032.htm ФЭБ. Греческая литература].
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:567009 Сикелианос, Ангелос] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
    • [www.olkomkov.narod2.ru/poeticheskie_perevodi/iz_angelosa_sikelianosa_1884_-_1951 Поэзия Ангелоса Сикелианоса в переводах Олега Комкова]

    Отрывок, характеризующий Сикелианос, Ангелос

    – Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
    Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
    Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
    Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
    Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


    Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
    Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.