Сикорский, Иван Алексеевич

Иван Алексеевич Сикорский
Дата рождения:	26 мая 1842(1842-05-26)
Место рождения:	село Антонов, Киевская губерния Российская империя
Дата смерти:	1 февраля 1919(1919-02-01) (76 лет)
Место смерти:	Киев, Украинская Народная Республика
Страна:	Российская империя Украинская Народная Республика
Научная сфера:	Психология, публицист
Учёная степень:	доктор медицины
Альма-матер:	Киевский университет Святого Владимира

Иван Алексеевич Сикорский (26 мая 1842, село Антонов, Сквирский уезд, Киевская губерния, Российская империя — 1 февраля 1919, Киев, Украинская Народная Республика) — русский психиатр, публицист, профессор Киевского университета Святого Владимира, почётный член Киевской духовной академии. Основатель журнала «Вопросы нервно-психической медицины и психологии», Врачебно-педагогического института для умственно-отсталых детей и Института детской психопатологии. Отец выдающегося русского и американского авиаконструктора Игоря Ивановича Сикорского.

Биография

Родился 26 мая 1842 года в селе Антонов Сквирского уезда Киевской губернии в семье священника.

Окончил Киево-Софийское духовное училище и Киевскую духовную семинарию. В 1862 году экстерном сдал экзамены в Первой киевской гимназии, и поступил на естественный факультет в Киевский университет св. Владимира (ныне Университет им. Т. Шевченко). Впоследствии перевёлся на медицинский факультет (1863 год), который закончил с отличием в 1869 году. 6 марта 1872 года защитил докторскую диссертацию «О лимфатических сосудах лёгких».

В 1873 году Сикорский переехал в Петербург, где поступил на должность приват-доцента в клинике душевных болезней при Военной медико-хирургической Академии, руководил которой в то время профессор Балинский. В 1880 Иван Алексеевич был назначен на должность чиновника по особым поручениям при начальнике Главного управления военно-учебных заведений. Он совмещал государственную службу с работой в Академии до 1882, в котором был назначен штатным ординатором в психиатрической больнице святого Николая Чудотворца. В этом же году Сикорский выступил на Международном Съезде по гигиене в Женеве с докладом «О детях, трудных в воспитательном отношении».

Сикорского приглашали на руководящие должности в саратовскую, тамбовскую психиатрические лечебницы, а в 1884 году поступило предложение занять московскую кафедру. Но Сикорский, узнав что в Киевском университете решено организовать кафедру по душевным и нервным болезням, принял решение вернуться в альма-матер, и в 1885 году получил назначение профессором в университет, проработал в котором 26 лет. С 1896 года — действительный статский советник.

Смерть Сикорского

В последние годы жизни Иван Алексеевич страдал от продолжительной болезни, был прикован к постели. Умер И. А. Сикорский в 1919 году, в Киеве. На момент смерти учёного власть в городе находилась у сторонников Симона Петлюры, провозгласивших Украинскую Народную Республику. Похоронен на Байковом кладбище в Киеве.

Научная деятельность

Научные труды Сикорского первоначально относились к разным вопросам патологической анатомии, а впоследствии к клинической психиатрии и педагогике. Они рассеяны в специальных журналах, русских и иностранных. Кроме того, он написал весьма ценную монографию «О заикании» (Санкт-Петербург, 1889), переведенную также на немецкий язык. Всего учёный написал более ста научных трудов в разных областях медицины, биологии и педагогики.

Сикорский был членом Общества русских врачей, почётным членом Киевской Духовной Академии, председателем Киевского психиатрического общества, членом ряда иностранных научных обществ. Учёный был удостоен премии Юшенова от Военно-медицинской академии (1907), получил почётный отзыв от Конгресса по воспитанию в Льеже.

Вклад в изучение детей с отклонениями в развитии

Одними из первых научных работ, посвящённых изучению детей с отклонениями, были исследования И. А. Сикорского, который в своих трудах «…развивал идеи К. Д. Ушинского о принципах построения педагогики как науки, подчёркивая, что подлинной основой для научной теории воспитания является комплексное изучение ребёнка».

В 1882 году И. А. Сикорский сделал доклад в Женеве на конгрессе врачей гигиенистов «О детях трудных в воспитательном отношении». В докладе автор анализирует учеников военно-учебных заведений, отстающих в обучении. Он указывает на разные причины отставания от нормально развивающихся сверстников, среди которых: нарушение в умственном развитии, связанное с поражением ЦНС, а также умственные и нравственные нарушения, связанные с хроническим утомлением умственной работой. В докладе указывается на необходимость дальнейших исследований в этом направлении.

В этом же году выходит его работа «О лечении и воспитании недоразвитых, отсталых и слабоумных детей». В ней автор приводит кратко историю изучения, воспитания и обучения слабоумных детей за границей, показывает, каких успехов в этом направлении добились зарубежные учёные. Наряду с необходимостью глубокого изучения умственного недоразвития у детей, учёный указывает на необходимость изучения и обучения детей с преобладанием эмоционально-волевых нарушений. Среди особенностей таких детей автор называет «…аномалии чувств и характера, отсутствие гармонии душевных сил…», характеризуя их как детей с нравственным недоразвитием, утверждая, что

…изучение нравственного недоразвития и его исправление становится важнейшей новой практической задачей…

. Исследователь говорит о необходимости создания для них специализированных заведений. В 1889 году выходит фундаментальный труд И. А. Сикорского «О заикании». На примере этой работы хорошо видно, какое большое значение автор придавал глубокому медико-психолого-педагогическому изучению человека с отклонениями в развитии и каких достижений добился в ходе этого изучения. В своей работе он всесторонне осветил проблему заикания. В ней он на основании собственных наблюдений описал симптоматику, причины возникновения и особенности течения заикания. В работе детально анализируются физиологические и психологические особенности заикающихся. На основе этого анализа предлагается комплексный медико-педагогический метод преодоления заикания.

Исследования И. А. Сикорского являются одной из первых попыток антропологического обоснования воспитания и обучения детей с отклонениями в развитии в отечественной науке.

Общественная и политическая деятельность

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

С 1896 года Сикорский состоял редактором основанного им, издаваемого в Киеве журнала «Вопросы нервно-психической медицины». В 1904 году учёный основал Врачебно-Педагогический Институт для умственно-недоразвитых, отсталых и нервных детей, и до своей смерти возглавлял научную и лечебную работу в этом уникальном для своего времени заведении. В 1912 году основал Институт детской психопатологии.

В разные годы он состоял директором Киевского попечительного комитета по тюрьмам, председателем Юго-Западного общества трезвости, членом правления Киевского общества борьбы с детской смертностью, председателем Киевского общества покровительства лицам, отбывшим наказание и беспризорным детям, председателем Фрёбелевского общества для содействия делу воспитания, членом правления Общества скорой медицинской помощи в Киеве, председателем Общества вспомоществования студентам при Университете св. Владимира, консультантом при больнице имени С. А. Лихаревой.

Участвовал в работе в Киевского клуба русских националистов. Рассматривал идею национализма с биологической точки зрения. В качестве атрибутов «народной (национальной) души» считал язык, поэзию, художественное творчество, школу, прессу, религию. 12 ноября 1910 на собрании русских избирателей, посвященном выборам в Городскую думу, Сикорский произнес весьма прочувственную речь, в которой с чувством радости и удовлетворения отмечал то обстоятельство, что городские выборы впервые производились под русским национальным знаменем. Он говорил: «На Киев смотрит вся Россия. Петербург никогда не имел значения руководителя национальной жизни России. Москва после 1905 г. также утратила нравственный авторитет в глазах национально-русского общества. Значение центра русской национальной жизни начинает переходить к Киеву и на киевлянах лежит высший долг перед городом и родиной: мы должны укреплять возникшую здесь русскую твердыню. Пора нам сказать: мы — сыны великого народа и здесь в историческом Киеве, хозяева — мы! Городское управление матери городов русских должно быть русским… Мы должны решительно сказать: мы — русские, и Киев — наш… Я, как человек старый. По сравнению с большинством присутствующих здесь, могу сказать одно: „Я вас благословляю! Идите смело и дружно и никому не уступайте своего первородства“… Состав нынешней думы надо решительно обновить. Необходимо поддержать на выборах купечество. Надо, чтобы Киев богател, но богател, как национально-русский центр…».

Иван Алексеевич за свою жизнь собрал огромную библиотеку научной, художественной, справочной и другой литературы, которая по завещанию была передана в дар Киевскому университету. При жизни им был опубликован каталог этой библиотеки, состоявшей преимущественно из иностранной литературы, для облегчения доступа к ней студентам.

Иван Сикорский послужил живой моделью для образа святого Иоанна Златоуста при росписи Васнецовым алтаря во Владимирском соборе.

Участие в деле Бейлиса

В 1913 году И. А. Сикорский выступал экспертом и свидетелем от обвинения по делу Бейлиса. В первой своей экспертизе (1912 г.) Сикорский, со ссылкой на французского историка-слависта А.Леруа-Больё, назвал предполагаемые ритуальные убийства «расовым мщением, или вендеттой сынов Иакова» к субъектам другой расы". Ссылка была ложной; Леруа-Больё, узнав об этом, печатно протестовал, и из окончательного текста экспертизы этот пассаж был удален. Присутствовавший на суде писатель В. Г. Короленко так оценил выступление Сикорского: «профессор Сикорский вместо психиатрической экспертизы стал читать по тетради собрание изуверных рассказов, ничего общего с наукой не имеющих». Чиновник департамента полиции Дьяченко телеграфировал в Петербург, что «простой народ, читая экспертизу Сикорского, высказывает большую нена­висть к евреям, угрожая погромом».

Экспертиза Сикорского вызвала возмущение российского и мирового психиатрического сообщества. По словам В. П. Сербского, «в экспертизе проф. Сикорского наука с её первым и необходимым условием — добросовестностью — и не ночевала. Говоря словами самого Сикорского, его экспертиза „представляется мне не случайным или простым“ заблуждением, но „сложным квалифицированным злодеянием, которое тщательно обдумано и планомерно исполнено“». Журнал «Современная психиатрия» оценил экспертизу как «позорную и не соответствующую самым элементарным научным требованиям», «Журнал невропатологии и психиатрии» — утверждал, что «маститый русский учёный скомпрометировал русскую науку и покрыл стыдом свою седую голову». Общество психиатров особой резолюцией признало экспертизу Сикорского «псевдонаучной, не соответствующей объективным данным вскрытия тела Ющинского и не согласующейся с нормами устава уголовного судопроизводства» Весною 1913 г. XII всероссийский пироговский съезд врачей принял специальную резолюцию против экспертизы Сикорского. Осенью 1913 г. экспертиза Сикорского была осуждена международным медицинским съездом в Лондоне и 86-м съездом немецких естествоиспытателей и врачей в Вене. Зарубежные отклики на экспертизу составили целую книгу, изданную в Лейпциге в 1913 году и в том же году опубликованную на русском языке Врач-психиатр Михаил Буянов, отмечая массовое неприятие коллегами экспертизы Сикорского, пишет, что «никогда психиатры не были так единодушны и принципиальны в проявлении своего отвращения к использованию психиатрии в политических целях» Сикорский апеллировал к полиции, требуя пресечь критику. За критику экспертизы Сикорского были закрыты целый ряд медицинских обществ (Харьковское, Тверское, Вологодское и др.). Московский «Журнал невропатологии и психиатрии» писал в связи с этим, что «говорить об экспертизе Сикорского, критиковать её ста­ло почти государственным преступлением».

После дела Бейлиса Сикорский давал интервью в связи с так называемым «фастовским делом», в котором утверждал, что это тоже еврейское ритуальное убийство. Однако фастовское дело оказалось инсценировкой, на самом деле еврейский ребёнок был убит русским уголовником.

Труды

• [books.e-heritage.ru/book/10086413 Черты из психологии славян: Речь, произнесенная проф. И. А. Сикорским, в торжественном заседании Славянского благотворительного общества 14 мая 1895 года. — Киев: тип. И. И. Чоколова, 1895. — 15 с.]
• Эпидемические вольные смерти и смертоубийства в Терновских хуторах (близ Тирасполя). Психологическое исследование. (ib., 1897)
• Алкоголизм и питейное дело. (Киев, 1897)
• Об успехах медицины в деле охранения высших сторон здоровья. (ib., 1898)
• О влиянии спиртных напитков на здоровье и нравственность населения России. (ib., 1899)
• Сборник научно-литературных статей по вопросам общественной психологии, воспитания и нервно-психической гигиены. (в 5 книгах, ib., 1900)
• Всеобщая психология с физиогномикой в иллюстрированном изложении. (ib., 1904)
• Психологические основы воспитания. (ib., 1904)
• Основы теоретической и клинической психиатрии. Киев, 1910.
• Антропологическая и психологическая генеалогия Пушкина, Киев, тип. С. В. Кульженко, 1912
• [www.velesova-sloboda.org/antrop/sikorski03.html Русские и украинцы. Киев, 1913.]
• Ueber das Stottern. Berlin, Hirschwald, 1891
• Seele des kindes nebst kurzem grundriss der weiteren psychischen evolution. Leipzig : J.A. Barth, 1902
• Seelische Entwicklung des Kindes; nebst kurzer Charakteristik der Psychologie des reiferen Alters. Leipzig, Barth, 1908

Источники

• Селюков А. Г. Становление психолого-педагогического изучения умственно отсталых детей в контексте развития педагогической антропологии в конце XIX — начале XX веков // Проблемы современного общества в исследованиях молодых учёных: Сб. научных трудов аспирантов. — М.: Московский открытый социальный институт, 2007.- № 9. — С. 96-103.
• Сикорский И. А. О детях трудных в воспитательном отношении.- Киев: Типография Котомина и Кº,1882.- 7 с.
• Сикорский И. А. О заикании.- Киев: Издание Карла Риккера,1889.
• Сикорский И. А. О лечении и воспитании недоразвитых, отсталых и слабоумных детей.- 2 издание.- Киев: Лито-типография И. Н. Куршев и Кº,1904.- 80 с.
• Педагогический энциклопедический словарь/Под ред Б. М. Бим-Бада.- М.,2003.

Литература

• Тагер А. С. [ldn-knigi.lib.ru/JUDAICA/Navet.htm Царская Россия и дело Бейлиса]. — 2. — М.: ОГИЗ, 1934. — 10 000 экз.
• Менжулин В. «Другой Сикорский. Неудобные страницы истории психиатрии». 2004.

Ссылки

• [www.stoletie.ru/territoriya_istorii/sikorski_2008-06-27.htm Биография на сайте «Столетие»]
• [psymagazine.moscow/articles/200615 «Случай о самоубийстве. Глубокая печаль» случай из практики проф. И. А. Сикорского]
• [relax.ua/art/dom_sikorskogo/ Дом Сикорского в Киеве]
• [www.hrono.info/biograf/bio_s/sikorski_ia.html Биография на сайте «Хронос»]
• [russianhistory.tripod.com/4.html Экспертиза проф. И. А. Сикорского (психолого-психиатрическая экспертиза по «делу Бейлиса»)]
• [www.is.svitonline.com/v_menzhulin/Sikorsky.htm Монография В. И. Менжулина, посвященная И. А. Сикорскому]
• [mednecropol.ru/s/sikorskiy-ia/sikorskiy-ia-mog2.JPG Могила И. А. Сикорского]

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Сикорский, Иван Алексеевич

– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.