Сикст IV

Сикст IV Sixtus PP. IV<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
212-й папа римский
9 августа 1471 — 12 августа 1484
Коронация:	25 августа 1471
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Павел II
Преемник:	Иннокентий VIII
Имя при рождении:	Франческо делла Ровере
Оригинал имени при рождении:	Francesco della Rovere
Рождение:	21 июля 1414(1414-07-21) Савона, Генуэзская республика
Смерть:	12 августа 1484(1484-08-12) (70 лет) Рим
Епископская хиротония:	1471
Кардинал с:	1467
Сикст IV на Викискладе

Сикст IV (лат. Sixtus PP. IV; в миру Франческо делла Ровере, итал. Francesco della Rovere; 21 июля 1414 — 12 августа 1484) — папа римский с 9 августа 1471 по 12 августа 1484 года.

Биография

Ранняя карьера

Франческо делла Ровере родился 21 июля 1414 года в Савоне, близ Генуи, в обедневшей дворянской семье, и был сыном Леонардо делла Ровере и Лукины Монлеони . Вступил во францисканский орден, который направил его для изучения юриспруденции в Падую и Болонью . В 1464 году был избран генералом ордена, а тремя годами позднее назначен кардиналом. В 1467 году он был назначен кардиналом папой Павлом II с титульной церковью Сан-Пьетро-ин-Винколи. Был автором нескольких трактатов по церковному праву. Тиару получил в результате шагов, не лишенных характера подкупа .

Избрание

После своего избрания папой делла Ровере принял имя Сикст, не использовавшееся с V века. Одним из первых его действий было объявление нового крестового похода против турок-османов. Однако после завоевания Смирны флот был распущен . Сикст также предпринял некоторые бесплодные попытки к объединению с греческой церковью.

Непотизм

Став папой, неустанно радел об интересах собственной семьи. Его племянник Пьетро Риарио стал одним из самых богатых людей в Риме и фактически вел внешнюю политику папы Сикста. В 1474 году Пьетро умер, и его роль перешла к Джулиано делла Ровере.

Идеалом делла Ровере было создание из папства (по образцу других княжеств Италии) светской монархии, управляемой кардиналами, связанными с папой родственными узами. Сикст IV возвёл в кардинальское достоинство пять своих непотов, а десять других назначил на высокие церковные должности. Папа стал продвигать своих родственников и по светской карьерной лестнице. Он помог своему племяннику Джованни стать синьором Сенигаллии, организовал его брак с дочерью Федериго да Монтефельтро, герцога Урбино, от этого союза пошла линия герцогов Урбино-делла Ровере .

Сикст покровительствовал сыну своей племянницы, кардиналу Раффаэле Риарио, который был лидером неудачного "Заговора Пацци" 1478 года с целью убийства Лоренцо Медичи и его брата Джулиано, чтобы передать власть во Флоренции другому папскому племяннику, Джироламо Риарио. Франческо Сальвиати, архиепископ Пизы и главный организатор заговора, был повешен на стенах флорентийского Палаццо Веккьо. На это Сикст IV ответил интердиктом и двухлетней войной с Флоренцией.

Согласно более поздней хронике итальянского историка Стефано Инфессуры "Дневник города Рима", Сикст был "любителем мальчиков и содомитов" - вручал бенефиции и епископские кафедры в обмен на сексуальные услуги . Однако следует помнить, что Инфессура был сторонником семьи Колонна и поэтому не был беспристрастен .

Внешняя политика

Родовое честолюбие Сикста было причиной серьёзных конфликтов с Миланом и Венецией, которые с беспокойством следили за ростом могущества семьи делла Ровере. Вмешательство короля Франции Людовика XI и неаполитанской монархии подлило ещё масла в огонь. Папская семья втянулась в различные локальные военные конфликты, которые папа не одобрял, но и ничего не делал, чтобы их предотвратить.

Так, Сикст продолжил спор с королём Людовиком XI, который оставил в силе Прагматическую санкцию (1438), согласно которой папские декреты должны были получить королевскую санкцию, прежде чем могли быть обнародованы во Франции . Этот документ был краеугольным камнем привилегий галльской церкви, а король пытался маневрировать в отношениях с папой, рассчитывая заменить короля Фердинанда I Неаполитанского французским принцем. Людовик был в конфликте с папством, и Сикст мог помешать планам короля.

1 ноября 1478 года Сикст издал папскую буллу "Exigit Sincerae Devotionis Affectus", которая создавала инквизицию в Королевстве Кастилии. Сикст согласился её издать под политическим давлением со стороны Фердинанда Арагонского. Тем не менее, папа поссорился с королём из-за прерогатив инквизиции и осудил наиболее вопиющие злоупотребления в 1482 году .

Как правитель Папской области Сикст убедил венецианцев напасть на Феррару, которую он хотел передать в руки своего племянника. Эрколе I д’Эсте, герцог Феррары, был связан с семьями Сфорца в Милане и Медичи во Флоренции, а также с королём Неаполя, который считался защитником папства. Разгневанные итальянские князья заставили Сикста IV заключить мир к его великому неудовольствию . За отказ прекратить боевые действия, которые он сам и инициировал, Сикст наложил на Венецию интердикт в 1483 году .

Церковные дела

В 1482 Сикст IV опубликовал нормы, определяющие границы деятельности инквизиции в Испании, подчиняя её управлению великого инквизитора, первым из которых стал доминиканец Торквемада. В 1482 он канонизировал Бонавентуру — средневекового францисканского теолога.

Первым объявил о введении предварительной цензуры на книги (духовного содержания) в 1471. В 1475 начал подготовку к календарным преобразованиям и исправлению пасхалии. С этой целью в Рим из Нюрнберга был приглашен выдающийся астроном и математик Региомонтан (Иоганн Мюллер, 1436—1476). В 1476 Сикст IV ввел праздник Непорочного зачатия (8 декабря).

Покровитель искусств

Большое внимание папа уделял развитию искусства. Его именем названы Сикстинская капелла при папских покоях в Ватикане и парадный зал Ватиканской апостольской библиотеки.

Сикст IV восстановил 30 ветхих церквей Рима, в том числе Сан-Витале (1475) и Санта-Мария-дель-Пополо, а также построил семь новых. В начале своего папства в 1471 году Сикст пожертвовал несколько исторически ценных римских скульптур, которые заложили основу папской коллекции искусства, которая в конечном итоге переросла в первый в мире публичный музей - Капитолийский.

В дополнение к этому, Сикст был покровителем наук. Он издал папскую буллу, позволявшую епископам передавать тела казненных преступников и неопознанные трупы врачам и художникам для вскрытия. Именно этот доступ к трупам позволил анатому Везалию завершить революционный трактат О строении человеческого тела.

Смерть

Могила папы Сикста была разрушена во время разграбления Рима в 1527 году. Ныне его останки вместе с останками его племянника папы Юлия II (Джулиано делла Ровере) похоронены в базилике Святого Петра. Простой мраморный надгробный памятник отмечает место захоронения.

Бронзовый памятник работы Антонио Полаийоло в виде гигантского ларца находится в подвале казначейства базилики Святого Петра. Верхняя его часть изображает папу в лежачем положении. По бокам - рельефные панели, изображающие аллегорические женские фигуры искусства и науки (грамматика, риторика, арифметика, геометрия, музыка, живопись, астрономия, философия и теология). Каждая фигура включает в себя дуб ("Ровере" на итальянском языке) - символ Сикста IV.

Семья

У Сикста IV был один брат, Рафаэль делла Ровере, римский сенатор, и пять сестёр. У старшей из них, Луцины, было трое сыновей от Джованни Бассо. Сикст сделал Джироламо Бассо кардиналом и архиепископом Генуи, а Антонио Бассо — графом ди Сора. Ещё одна папская сестра, Бьянка, была замужем за Паоло Риарио. Её старшего сына Джироламо называли даже не племянником, а бастардом папы. Стараниями дяди Джироламо стал сеньором Имолы и Форли и зятем миланского герцога. Его брат Пьетро был кардиналом.

Из сыновей папского брата один стал кардиналом, а позже и папой, второй — герцогом ди Сора, третий — синьором Синигальи и предком герцогов Урбинских.

Критика

Несмотря на несомненные заслуги в развитии культуры эпохи Возрождения, понтификат Сикста IV, который в большой степени способствовал обмирщению папской курии, был в целом критически оценен многими церковными писателями и историками. «Папа этот, — писал Макиавелли,— был первым, который доказал, насколько большой властью он располагает и сколько дел, которые впоследствии оказались ошибками, можно скрыть под плащом папского авторитета».

Детали

• Сикст IV — первый папа, носящий имя Sixtus. Сикст I, Сикст II, Сикст III официально носят имя Xystus. В русской литературе можно встретить оба имени — Сикст и Ксист.
• Папа Сикст IV — дядя папы Юлия II;
• Именно папа Сикст IV постановил проводить Конклав в Сикстинской Капелле Апостольского дворца.

Ссылки

• Сикст // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Сикст IV

– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…