Силы Свободной Бельгии

Силы Свободной Бельгии — бельгийские вооружённые силы во время Второй мировой войны, которые продолжали борьбу против стран Оси после капитуляции Бельгии и её последующей оккупации нацистской Германией. Бельгийцы участвовали в боях на нескольких театрах военных действий, в том числе в битве за Британию, Восточноафриканской кампании, на Средиземном море и Западном фронте.

Решение короля Леопольда III сдаться 28 мая 1940 года не признали члены бельгийского правительства в изгнании (возглавляемого премьер-министром Юбером Перло), бежавшие сначала в Париж, а затем в Лондон. Под эгидой этого правительства были организованы бельгийские вооружённые силы для продолжения военных операций в составе войск Союзников, а существующие бельгийские колониальные войска в Бельгийском Конго стали частью союзных сил.

Сухопутные войска

Сухопутные войска Сил Свободной Бельгии были сформированы из трех основных источников в ходе войны. Это были Force Publique в Бельгийском Конго (своего рода батальоны колониальной жандармерии), бельгийские солдаты, оказавшиеся после капитуляции страны в Великобритании и Канаде, а после сентября 1944 года бельгийцы, проживавшие на освобождённых в ходе кампании союзников в Нормандии территориях.

Force Publique в Африке

Три бригады пехоты были мобилизованы из так называемых Force Publique («общественных сил») в Бельгийском Конго, чтобы сражаться на стороне союзников в Африке. В 1940 и 1941 годах эти солдаты участвовали в Восточноафриканской кампании Союзников, в ходе которой Эфиопия была освобождена от оккупации фашистской Италией, а также были захвачены Эритрея и Итальянское Сомали. В конце мая 1941 года бельгийский генерал-майор Эдуард Огюст-Жильяр провёл эти войска от внутреннего Конго до Эфиопии, отрезав отступление сил итальянского генерала Пьетро Газзера в Эфиопии, и принял капитуляцию его войска, насчитывавшего 7000 человек.

После успешного завершения этой кампании бельгийские колониальные войска служили в качестве сил по поддержанию безопасности в тылу на Ближнем Востоке, в Египте и Палестине.

От Force Publique в войне также принимал участие 10-й военно-медицинский корпус. Между 1940 и 1945 годами около 350 конголезцев и 20 бельгийцев служили вместе с британцами в военно-медицинских подразделениях в Абиссинии, Сомали, Мадагаскаре и Бирме.

Бригада Пиро

Бельгийцы и некоторые люксембуржцы в Великобритании и Канаде, в том числе 163 бельгийских солдата, которые были эвакуированы из Дюнкерка, были приняты на службу 25 мая 1940 года, сформировав 1-ю бельгийскую пехотную бригаду, известную по фамилии своего командира Жана-Батиста Пиро как «бригада Пиро». Командиром бельгийских сухопутных войск в Великобритании был генерал-лейтенант Виктор ван Страйдонк Баркель. Пиро прибыл в Великобританию только в апреле 1941 года, бежав туда из оккупированной Бельгии. Пиро был в звании майора и полковника, прежде чем принять командование над бригадой. Первоначально бригада была создана как батальон, но ван Страйдонку и Пиро удалось мобилизовать дополнительные силы (в 1943 году батальон стал бригадой), и к 1944 году бригада включала три моторизованных взвода, артиллерийскую батарею, инженерный взвод, бронеавтомобильный взвод и части поддержки. Бригада была оснащена и обучена британской армией. Бригада высадилась в Арроманше, в Нормандии, 8 августа 1944 года и воевала в течение нескольких недель на побережье Нормандии в составе 1-й Канадской армии. Затем, 3 сентября, она вошла в состав 1-й Британской армии и была переведена в Бельгию, участвуя в освобождении своей родной страны и южной Голландии. В ноябре 1944 года бригада была размещена в Бельгии и реорганизована, вернувшись к боям в Нидерландах в апреле 1945 года.

Бельгийский спецназ

Из бельгийских солдат в Великобритании был также сформировано подразделение британских коммандос. Бельгийцы воевали в Норвегии, Франции, Мадагаскаре, Италии, Югославии и Германии. В конце 1944 года было образовано ещё два подобных подразделения — из бельгийцев с освобождённых территорий, которые были членами бельгийского Сопротивления. Из бельгийцев также был создан полк (размером с батальон) Особой воздушной службы, которые воевали на территории северо-западной Франции, оккупированной Бельгии и Нидерландов в 1944—1945 годах.

Стрелковые батальоны

После освобождения большей части Бельгии было сформировано 57 стрелковых (пехотных) батальонов, 4 инженерных батальона и четыре батальона разведки, а также 34 автотранспортных батальона с октября 1944 до июня 1945 года. Большая часть стрелковых батальонов использовались в качестве гарнизонов в тылу. Эта задача возросла по мере того, как в 1945 году увеличивалось количество территорий Германии, которые были оккупированы: наличие легко вооружённых бельгийских единиц позволило лучше оснащённым подразделениям Союзников продолжать боевые действия и не выделять силы для обеспечения безопасности своих коммуникаций. Тем не менее, 20 стрелковых батальонов были использованы в боевых действиях во время Арденнского наступления немцев, в Нидерландах, на плацдарме в Ремагене и в Чехословакии в Пльзене. Среди бельгийцев сегодня, 5-го батальона стрелковой Особенно запомнился его службы Армия США во время наступления Арденн.

ВМС

Во время войны в бельгийском военно-морском флоте действовали два корвета и группа тральщиков. Эти корабли участвовали в битве за Атлантику и насчитывали 350 человек экипажа в мае 1943 года.

ВВС

Первыми лётчиками в ВВС Свободной Бельгии были лётчики, которые вошли в состав британских ВВС. 29 лётчиков-бельгийцев сражались против нацистской авиации в ходе Битвы за Британию. Позже некоторые из бельгийских лётчиков вошли в состав полностью бельгийских эскадрилий: 350-й, которая была сформирована в ноябре 1941 года, и 349-й, созданной в ноябре 1942. К июню 1943 года в ВВС Свободной Бельгии несли службу 400 бельгийских лётчиков. Эти лётчики были первоначально частью сил, которые защищали воздушное пространство Великобритании, а затем были частью военно-воздушных сил, участвовавших во вторжении Союзников в Европу. В конце войны в ВВС служило около 1200 бельгийцев.

После войны

В совокупности после капитуляции Бельгии против Германии во Второй мировой войне воевало около 100000 человек, мобилизованных в Силы Свободной Бельгии. После войны были сформированы пять бригад, которые стали основой новой бельгийской армии, сформировав две дивизии, задействованные при оккупации Германии. Бельгийские коммандос, служившие в британском SAS, стали основой бельгийского спецназа, а эскадрильи Свободных Сил стали основой послевоенных бельгийских ВВС.

Литература

• La Chronique des 53.000, Lucien Champion, Bruxelles: Pierre de Meyere, 1973.
• Commonwealth Divisions 1939—1945, Malcolm A. Bellis, U.K.: John Rigby, 1999.
• Foreign Volunteers of the Allied Forces 1939-45, Nigel Thomas, London: Osprey, 1998.
• Forgotten Allies Vol. 1, J. Lee Ready, Jefferson: McFarland and Co., 1985.
• Victory in the West Vol. II, L. F. Ellis, London: HMSO, 1968.
• World Armies, John Keegan, New York: Facts on File, Inc., 1979.

Отрывок, характеризующий Силы Свободной Бельгии

Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.