Сильверсван, Николай Николаевич

Николай Николаевич Сильверсван
Дата рождения	7 января 1823(1823-01-07)
Дата смерти	1879(1879)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	артиллерия
Звание	генерал-майор
Командовал	Сибирский окр. арсенал, 21-я конно-арт. бат. Сиб. каз. войска, Туркестанская арт. бриг.
Сражения/войны	Туркестанские походы
Награды и премии	Орден Святого Владимира 4-й ст. (1867), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1867), Орден Святой Анны 2-й ст. (1867).

Николай Николаевич Сильверсван (7 января 1823—1879) — русский генерал, участник Туркестанских походов.

Родился 7 января 1823 года. Происходил из дворян Великого княжества Финляндского. Воспитание получил в 1-м кадетском корпусе, откуда 5 августа 1841 г. выпущен прапорщиком на службу в 4-ю артиллерийскую бригаду, из которой, спустя три года, переведен в 1-ю артиллерийскую бригаду; в этой последней он прослужил до чина капитана. В кампании 1854—1855 гг. находился в составе Балтийского корпуса, охранявшего берега Лифляндии и Курляндии против соединенного англо-французского флота.

Затем в 1860 году назначен командиром Сибирского окружного арсенала. Через четыре года уже командовал, в чине подполковника, конно-артиллерийской № 21 батареей Сибирского казачьего войска (впоследствии облегченная батарея Оренбургской артиллерийской бригады, а потом 2-я батарея Туркестанской артиллерийской бригады), с зачислением по полевой конной артиллерии.

В 1866 году в составе отряда генерал-майора Романовского принимал участие в экспедициях против бухарцев. За боевое отличие, оказанное в полевом деле при урочище Ирджаре, произведён в 1866 г. в полковники, а 10 февраля 1868 года назначен командиром Туркестанской артиллерийской бригады, где и оставался до производства 12 февраля 1875 года в генерал-майоры, с увольнением по болезни от службы, с мундиром и пенсионом полного оклада.

Кроме заслуг в бою под Ирджаром, Сильверсваном были оказаны отличия: 24 мая при взятии Ходжента, за что был награждён орденом св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом; 2 октября, при взятии Ура-Тюбе, за что награждён орденом св. Станислава 2-й степени с короной и мечами и 18 октября, при штурме и взятии крепости Джизака, вмещавшей 10-тысячный гарнизон с 53 орудиями и состоявшей из тройного ряда стен, достигавших 3 1/2 саж. высоты.

При подготовительных действиях к штурму этой крепости Сильверсван особенно выказал уменье, распорядительность и спокойствие. Утром 16 октября его батарея открыла по крепостным стенам в месте, предназначенном для прохода штурмовой колонны, огонь. Несмотря на все усилия гарнизона исправить повреждения в крепостных стенах, через двое суток после открытия артиллерийского огня, были пробиты широкие бреши, и большинство неприятельских орудий удачными выстрелами частью приведено в негодность, а частью, вследствие потери прислуги, было вынуждено к молчанью. За это дело Сильверсван пожалован орден св. Анны 2-й ст. с мечами.

Умер, находясь в отставке, в 1879 году.

Источники

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Сильверсван, Николай Николаевич

Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.