Силверстайн, Шел

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сильверстейн, Шел»)
Перейти к: навигация, поиск
Эту страницу предлагается переименовать в Силверстейн, Шел.
Пояснение причин и обсуждение — на странице Википедия:К переименованию/6 мая 2016.
Возможно, её текущее название не соответствует нормам современного русского языка и/или правилам именования статей Википедии.
Не снимайте пометку о выставлении на переименование до окончания обсуждения.
Переименовать в предложенное название, снять этот шаблон
К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Сильверстайн.
Шел Силверстайн
Sheldon Alan Silverstein
Имя при рождении:

Шелдон Алан Силверстин

Псевдонимы:

Дядюшка Шелби

Место рождения:

Чикаго, Иллинойс

Место смерти:

Ки-Уэст, Флорида[1]

Род деятельности:

писатель
поэт
драматург
музыкант
автор песен
сценарист
карикатурист

Годы творчества:

1955—1999

Направление:

детская литература
юмористическая литература

Шел Силверста́йн (англ. Shel Silverstein, произносится Шел Силверстин /ʃɛl ˈsɪl.və.stiːn/[2]; 25 сентября 1930 — 10 мая 1999) — американский поэт, музыкант, карикатурист, сценарист, автор песен и детских книг, читателям последних известный как Дядюшка Шелби (англ. Uncle Shelby)[~ 1]. Некоторые свои карикатуры он подписывал инициалами S.S.

Имя Шела Силверстина стало широко известно благодаря детским книгам, которые он сам же и иллюстрировал, — прежде всего, «Пропавший кусочек», «Свет на чердаке», «Где кончается тротуар», «Щедрое дерево». Сам автор говорил, что никогда не изучал поэзию и поэтому выработал собственный стиль, расслабленный и повествовательно-разговорный, нередко с использованием нецензурных выражений и элементов разговорной речи. Кроме того, Шел Силверстин сочинял сленговую поэзию и даже переписал Гамлета в стиле рэп.

Книги Силверстина, переведённые на 20 языков, разошлись общемировым тиражом 20 миллионов экземпляров[3]





Биография

Ше́лдон А́лан Силверсти́н (англ. Sheldon Allan Silverstein) родился и вырос в Чикаго. Своим первым источником вдохновения он называл Эла Кэппа: «Первым делом я начал перерисовывать Кэппа, он действительно на меня повлиял. Он умел <здорово> вырисовывать фигурки людей, тела, руки», — говорил Силверстин в интервью Стадсу Теркелу[4]. В числе карикатуристов, оказавших на него влияние в ранние годы, Силверстин называл также Верджила Парча (англ. Virgil Partch).

В интервью Publisher’s Weekly он рассказывал:

Когда мне было лет 12-14... я предпочёл бы стать хорошим бейсболистом или иметь успех у девочек, но — в бейсбол играть не умел, танцевать — тоже. К счастью, и девчонки мною не интересовались. Поскольку ничего с этим поделать было нельзя, я начал рисовать и писать. К счастью, мне не пришлось никого копировать, я выработал собственный стиль. Я начал работать прежде, чем узнал, что есть <Джеймс> Тёрбер, <Роберт> Бенчли, <Джордж> Прайс и <Сол> Стейнберг. Я впервые увидел их работы, когда мне было уже за тридцать. К тому времени, как я начал интересовать девочек, я был уже весь в работе, и для меня этот успех потерял важность... Работа вошла в привычку.
Шел Силверстин, интервью Джин Мерсер, Publishers Weekly[5]

Силверстин поступил в Чикагский художественный институт (англ. Art Institute of Chicago), но ушёл оттуда, проучившись лишь год. Свои первые работы он опубликовал в студенческой газете Roosevelt Torch, затем, поступив на военную службу, — в тихоокеанском филиале газеты «Stars and Stripes»; здесь, в частности, увидел свет его первый сборник комиксов Take Ten (1955). Вернувшись после демобилизации в Чикаго, Силверстин начал работать фриланс-карикатуристом для разных журналов (подрабатывая при этом торговлей хот-догами в парках у стадионов). Его карикатуры публиковали журналы Look, Sports Illustrated и This Week[6]. В 1956 году Силверстин впервые вышел на массовый рынок: книга «Take Ten» была перепечатана издательством Ballantine Books под названием «Grab Your Socks!» (с предисловием Билла Молдина).

В 1957 году Силверстин стал одним из ведущих карикатуристов журнала Playboy, в качестве корреспондента которого отправился в кругосветное путешествие. В общей сложности здесь вышли 23 выпуска его серии «Shel Silverstein Visits…». Эти путевые карикатурные эссе были собраны в одном сборнике «Playboy’s Silverstein Around the World» (2007), с предисловием Хью Хефнера и введением от музыкального журналиста Митча Майерса[7]. Карикатуры Силверстина публиковались в «Плейбое» ежегодно начиная с 1957 года до середины 1970-х годов; один из выпусков был расширен и вышел отдельным изданием под заголовком Uncle Shelby’s ABZ Book (Simon & Schuster, 1961); это был первый его сборник предназначенный исключительно для взрослых.[6] В 1960 году один из самых известных рисунков Силверстина был опубликован на обложке сборника карикатур «Now Here’s My Plan: A Book of Futilities», вышедшего в издательстве Simon & Schuster.

Книги для детей

Силверстин начал писать для детей по настоятельной рекомендации своего редактора издательства Harper & Row (ныне HarperCollins), Урсулы Нордстрем (англ. Ursula Nordstrom). Publishers Weekly (описывая автора как «сильного, мускулистого, тренированого мужчину, ветерана Корейской войны»), задал ему вопрос о том, как он пришёл к решению начать писать для детей. Силверстин отвечал:

А я к нему и не приходил. Я никогда не собирался ни писать, ни рисовать для детей. Это мой друг Томи Унгерер практически насильно затащил меня, визжащего и упирающегося, в офис Урсулы Нордстрем. И она убедила меня в том, что Томи прав: я вполне могу писать детские книги.

В числе самых известных детских работ Силверстина — бестселлер «Щедрое дерево» (The Giving Tree), «Uncle Shelby’s ABZ», «Полтора жирафа» (A Giraffe and a Half), «Лафкадио, или Лев, который отстреливался» (Lafcadio, the Lion Who Shot Back) — последнюю он называл своей любимой[5][8].

Отто Пенцлер в предисловии к антологии детективного романа «Murder for Revenge» (1998)[~ 2] писал о необычайной разносторонности Силверстина, автора поп-хитов, карикатур, детский рассказов и взрослой юмористической прозы, отмечая, что A Light in the Attic провел два года в списках бестселлеров New York Times, чего не могли достичь ни Стивен Кинг, ни Джон Гришем ни Майкл Крайтон.

Песенное творчество

Интерес к музыке возник у Шела Силверстина ещё в бытность его студентом Chicago College of Performing Arts при Университете Рузвельта. Впоследствии его песни исполняли Томпалл Глейзер («Put Another Log on the Fire»), Лоретта Линн («One’s on the Way»), The Irish Rovers («The Unicorn»), Джонни Кэш («25 Minutes to Go», «A Boy Named Sue»), Бобби Бэйр («Rosalie’s Good Eats Cafe», «The Mermaid», «The Winner», «Tequila Sheila»). Особый успех имело сотрудничество Силверстина с рок-группой Dr. Hook & The Medicine Show[7], для которой он написал песни, ставшие хитами: в частности, «Sylvia's Mother» и «The Cover of the Rolling Stone»[7].

С Бакстером Тейлором Силверстин написал песню «Marie Laveau», за которую авторский дуэт в 1975 году был удостоен BMI Award. Песня Силверстина «The Ballad of Lucy Jordan», впервые записанная Dr. Hook в 1975 году, позже была исполнена Марианн Фэйтфул (1979) и Белиндой Карлайл (1996), а позже была использована в саундтреках к фильмам Montenegro и Thelma & Louise. Песню «Queen of the Silver Dollar» (Dr. Hook, 1972) исполняли позже Дойль Холли (1973), Эммилу Харрис (1975) и Dave & Sugar (1976). Его же «In the Hills of Shiloh» записывали The New Christy Minstrels и Джуди Коллинз. В фильме Нед Келли (1970) песни Силверстайна исполняли, в числе прочих, Уэйлон Дженнингс и Крис Кристофферсон[6].а

См. также

Библиография

Дискография

Альбомы

  • Hairy Jazz (Elektra Records, 1959)
  • Inside Folk Songs (Atlantic Records, 1962)
  • I'm So Good That I Don't Have to Brag (Cadet Records, 1965)
  • Drain My Brain (Cadet Records, 1967)
  • Boy Named Sue and Other Country Songs (RCA Records, 1969)
  • Ned Kelly (United Artists, 1970) саундтрек
  • Who Is Harry Kellerman and Why Is He Saying Those Terrible Things About Me? (Columbia/CBS Records, 1971) саундтрек
  • Freakin' at the Freakers Ball (Columbia/CBS Records, 1972)
  • Crouchin' on the Outside (Janus Records, collection of I'm So Good... and Drain My Brain, 1973)
  • Songs and Stories (Parachute Records, 1978)
  • The Great Conch Train Robbery (Flying Fish Records, 1980)
  • Where the Sidewalk Ends (Columbia/CBS Records, 1984)
  • A Light In the Attic (Columbia/CBS Records, 1985)
  • Underwater Land (with Pat Dailey) (Olympia Records, 2002) (выпущен посмертно)
  • The Best of Shel Silverstein: His Words His Songs His Friends (Legacy/Columbia/SBMG Records, 2005) (выпущен посмертно)
  • Twistable, Turnable Man: A Musical Tribute to the Songs of Shel Silverstein (Sugar Hill, 2010) (трибьют альбома)

Напишите отзыв о статье "Силверстайн, Шел"

Примечания

Комментарии
  1. ↑ Отсюда берёт начало ошибочная версия, согласно которой его настоящее имя — Shelby Silverstein.
  2. ↑ Эта антология была третьей в серии, куда входили также Murder for Love (1996) и Murder and Obsession (1999).
Источники
  1. ↑ Honan, William H.. [www.nytimes.com/1999/05/11/books/shel-silverstein-zany-writer-and-cartoonist-dies-at-67.html Shel Silverstein, Zany Writer and Cartoonist, Dies at 67], The New York Times (11 мая 1999), стр. B10. Проверено 16 декабря 2009.
  2. ↑ [www.loc.gov/nls/other/sayhow/qrst.html#s NLS: Say How, Q-T]. Библиотека Конгресса США. Проверено 9 мая 2016.
  3. ↑ Rogak, Lisa. — A Boy Named Shel: The Life and Times of Shel Silverstein. Thomas Dunne Books (imprint of St. Martin’s Press), 2007. ISBN 0-312-35359-6
  4. ↑ Studs Terkel interview, WFMT, December 12, 1963.
  5. ↑ 1 2 Mercier, Jean F. «Shel Silverstein», Publishers Weekly, February 24, 1975).
  6. ↑ 1 2 3 [www.legacyrecordings.com/Shel-Silverstein.aspx Shel Silverstein's Music (Legacy Recordings)]. www.legacyrecordings.com. Проверено 1 июля 2010. [www.webcitation.org/68AeLcxlu Архивировано из первоисточника 4 июня 2012].
  7. ↑ 1 2 3 [shelsilverstein.tripod.com/DrHook/dh110972.html Cahill, Tim. «Dr. Hook’s VD and Medicine Shows.» Rolling Stone, November 9, 1972.]
  8. ↑ [worldcat.org/identities/lccn-n79-45309 WorldCat]

Отрывок, характеризующий Силверстайн, Шел

Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Силверстайн,_Шел&oldid=78336489»