Сильвестр (Харунс)
| Архиепископ Сильвестр Archibishop Sylvester<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 10 октября 1962 — 1 июля 1981 | ||
| Предшественник: | Анатолий (Апостолов) Ириней (Бекиш) (в/у) | |
| Преемник: | Феодосий (Лазор) (в/у) Серафим (Сторхейм) | |
| ||
| 27 апреля 1952 — 10 октября 1962 | ||
| Имя при рождении: | Иван Антонович Харунс Ivans Haruns | |
| Рождение: | 19 января (1 ноября) 1914 Двинск, Рижский уезд, Витебская губерния, Российская империя | |
| Смерть: | 18 мая 2000 (85 лет) Равдон, провинция Квебек, Канада | |
Архиепископ Сильвестр (англ. Archibishop Sylvester; в миру Иван Антонович Харунс; 19 октября (1 ноября) 1914, Двинск, Витебская губерния, Российская империя — 18 мая 2000, Равдон, провинция Квебек, Канада) — епископ Православной церкви в Америке, архиепископ Монреальский и Канадский.
Биография
Родился в 1914 году в латышской семье. Среднее образование получил в Двинской русской гимназии.
Во время обучения в школе, в период независимости Латвии, стал участвовать в Русском Студенческом Христианском Движении. Вдохновившись лекциями отца Сергия Четверикова и других деятелей РСХД, решил посвятить свою жизнь служению Церкви. По окончании школы хотел сразу поступать в Сергиевский богословский институт в Париже, но родители удержали его, надеясь что он поступит в местный университет. Лишь год спустя, когда его желание не ослабло, родители благословили его ехать во Францию.
Большинство его родственников погибли во время занятия Латвии советскими войсками.
В 1938 году окончил Свято-Сергиевский богословский институт в Париже со степенью кандидата богословия I разряда.
Ещё до окончания Сергиевского института был пострижен в монашество митрополитом Евлогием (Георгиевским) с именем Сильвестр 8 марта 1938 года, на следующий день рукоположён во иеродиакона, а 10 апреля — во иеромонаха, с назначением в Восточную Францию. Служил в Воскресенской церкви города Бельфор.
С началом Второй мировой войны отец Сильвестр стал пастырем православных военнослужащих во французских вооруженных силах расположенных в этой области.
В 1941 году немцы стали перемещать тысячи русских из СССР на Северо-Запад Франции для работы в лагерях. Отец Сильвестр, получив официальное разрешение светских властей и благословение епископа, стал окормлять заключённых, побывав в разных лагерях. В 1944 году был оклеветан неким «православным» и заключён гестапо в одиночную камеру на шесть недель, но по расследовании был оправдан и отпущен.
После войны назначен окормлять Скорбященский храм на улице де ля Тур в Париже. Здесь он развил широкую просветительскую деятельность среди молодёжи и приход стал известен своей церковной школой.
7 января 1947 года возведён в сан игумена, 7 января 1950 года — в сан архимандрита.
Возглавлял Миссионерский отдел Западноевропейского Экзархата русских церквей Константинопольской Церкви и Иммигрантское Общество Помощи, будучи при этом редактором, совместно с Александром Шмеманом, «Вестника Епархии». Когда отец Александр отбыл в США в 1951 году, отец Сильвестр оставался единственным редактором издания ещё пять лет.
27 апреля 1952 года был рукоположён во епископа Мессинского, викария Экзархата, в институтском храме преподобного Сергия в Париже митрополитом Владимиром (Тихоницким) и епископом Кассианом (Безобразовым). Изначально он был оставлен в Париже в качестве помощника митрополита Владимира по миссионерским и издательским делам, но двумя годами позже был переведён в Ниццу с вверением надзора за приходами на Юге Франции и в Италии.
21 мая 1955 года возглавил богослужения при освящении верхней церкви Свято-Никольского храма в Бари.
С 1957 по 1962 год был настоятелем храма Христа Спасителя в Сан-Ремо.
Епископа Сильвестра приглашали служить в Северной Америке уже с конца 1950-х годов. 10 октября 1962 года Архиерейским Синодом Северо-Американской Русской Митрополии избран правящим архиереем Канадской епархии с местопребыванием в Монреале. До отъезда в Канаду проживал несколько месяцев в Покровской обители в Бюсси-ан-От.
24 января 1963 года советом профессоров Свято-Сергиевского богословского института ему было предложено назначение в качестве администратора Сергиевского подворья в Париже с целью воспрепятствовать его отъезду в Канаду, но этот проект не состоялся, и 18 апреля 1963 года он уехал в Канаду.
В Канаде он сумел быстро довершить постройку епархиальной канцелярии и епископских покоев при кафедральном соборе. Под его руководством собор скоро украсился новой иконописью в традиционном стиле. Из-за обширности своей епархии, он мог посещать отдаленные общины лишь изредка, но часто бывал в главных городах, стараясь поддерживать цельность своей епархии.
В 1966 году был возведён в достоинство архиепископа. С того же времени по 1972 год был временным управляющим Ново-Английской (Нью-Ингландской) епархии. Он также служил заведующим предсоборной комиссией и Историко-архивным отделом Церкви.
С конца 1960-х годов, когда шли переговоры о даровании Русской Православной Церковью автокефалии Православной Церкви в Америке, архиепископ Сильвестр поддержал этот шаг, убедил и умиротворил многих противников и сомневающихся.
Когда Православная Церковь в Америке приняла под свой омофор несколько приходов в Австралии, архиепископ Сильвестр был также назначен их наблюдателем с 1972 по 1981 год, для чего совершил несколько поездок в Австралию.
15 мая 1974 года был назначен временно управляющим Православной Церкви в Америке, в помощь болящему митрополиту Нью-Йоркскому Иринею (Бекишу).
Был председателем 4-й Всеамериканского Собора Американской Православной Церкви, проходившего 10-13 ноября 1975 года.
Исполнял обязанности предстоятеля до 25 октября 1977 года, когда митрополит Ириней ушёл на покой, а новым первосвятителем был избран митрополит Феодосий (Лазор). В то же время архиепископ Сильвестр был назначен вице-председателем Священного Синода, оставаясь на этом посту до ухода на покой.
Ушёл на покой 1 июля 1981 года. Многие годы он оставалася пастырем в Монреальском Петропавловском соборе и в Серафимовском храме в Равдоне, провинция Квебек. Особо радовался прибытию новых эмигрантов из бывшего СССР и привечал их. Когда слабость и болезнь лишили его возможности совершать богослужения в последние годы жизни, очень тяжело переносил это.
Скончался мирно в 2:00 ночи 18 мая 2000 года. По его желанию, отпевание состоялось по монашескому чину 23 мая в Петропавловском соборе Монреаля. Погребение последовало на Серафимовском кладбище в Равдоне, которое он сам украсил и расширил.
Напишите отзыв о статье "Сильвестр (Харунс)"
Ссылки
- [drevo-info.ru/articles/14992.html СИЛЬВЕСТР (ХАРУНС)] // Открытая православная энциклопедия «Древо»
- [zarubezhje.narod.ru/rs/s_096.htm Архиепископ Сильвестр (Харун (Харунс, Гарунс) Иван Антонович)] // РЕЛИГИОЗНЫЕ ДЕЯТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ
- [zarubezhje.narod.ru/italy/bio_24.htm Архиепископ Сильвестр (Харун Иван Антонович) (Харунс)] // Биографический словарь православных священнослужителей и церковных деятелей в Италии
- [www.pstbi.ru/bin/db.exe/no_dbpath/docum/cnt/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuFe8jgceLVsi*U87KUsCChsG06ce0h660hseuhfe8ctmY* Сильвестр (Харунс Иван Антонович)] // Новомученики и Исповедники Русской Православной Церкви XX века
- [peterpaul.sobor.ca/ru/история-прихода/архиепископ-сильвестр/ Архиепископ Сильвестр (Харун)]
Отрывок, характеризующий Сильвестр (Харунс)
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.
Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
