Симаррон (фильм, 1960)
У этого термина существуют и другие значения, см. Симаррон.
| Симаррон | |
| Cimarron | |
 | |
| Жанр |
драма, вестерн |
|---|---|
| Режиссёр |
Энтони Манн |
| Продюсер |
Эдмунд Грэйнджер |
| Автор сценария |
Арнолд Шулмен |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Роберт Сартис |
| Композитор |
Франц Уэксмен |
| Кинокомпания |
Metro-Goldwyn-Mayer |
| Длительность |
147 мин. |
| Бюджет |
прибл. $20 млн. $ |
| Страна | |
| Год | |
«Симаррон» (англ. Cimarron) — первый фильм эпической трилогии режиссёра Энтони Манна (два другие — Эль Сид, 1961; Падение Римской империи, 1964), экранизация одноименного романа американской писательницы Эдны Фербер. Название фильма связано с рекой «Симаррон», протекающей по территории штата Оклахома.
Картина ознаменовала новый этап в карьере режиссёра, который обратился к созданию масштабных исторических фильмов-эпопей (пеплумов). «Симаррон» — характерный продукт эпохи 1950—1960-х годов. Широкоэкранный фильм, хронометражем около трех часов, который позволял охватить значительный отрезок времени (жизнь героя, отдельной семьи, государства и пр.), включавший, как правило, «звёздный» состав, — такой видели производители и прокатчики кино панацею от диктата телевидения, которое неотвратимо забирало целевую аудиторию[1]. Попытки найти компромисс между содержательной интригой сюжетной линии и зрелищностью во многом определяют ленты этого периода. В фильме «Симаррон» требуемый статус-кво достигался между жанровыми особенностями экранизируемого романа семейной саги (драма) и зрелищными сценами массовых «земельных гонок» (вестерн).
Создание
Выбор материала, не вполне характерного для Манна, был продиктован (со стороны руководства «MGM») коммерческим успехом последней экранизации саги Эдны Фарбер 1931-го года. Центральным лицом в романе, созданном писательницей, была героиня Сабра. Режиссёр первоначально планирует переработать материал и сместить в сценарии акцент на её супруга — Йэнси Крэвета. Однако в результате профессиональных разногласий с Эдмундом Грэйнджером, продюсером фильма, Манн вынужден был оставить режиссёрское кресло в середине съёмочного периода[2].
Содержание
Сюжет фильма построен вокруг жизни семьи Крэветов. Молодожены Йэнси (Гленн Форд) и Сабра (Мария Шелл) в качестве свадебного путешествия отправляются на участие в земельных гонках 1889 года. По пути к месту старта они знакомятся с Томом Уайтом, бедным фермером, также выехавшем в поисках лучшей доли. Здесь, в будущей столице штата Оклахома-Сити, Йэнси создает газету «Oklahoma Wigwam». Поскольку глава семейства перманентно стремится к приключениям, то спустя несколько лет, услышав в новых земельных гонках 1893 года, уезжает, оставив супругу и семейное печатное дело на два года. Параллельно развивается любовная линия между Йэнси и Дикси, его бывшей любовницей. О прошлых связях зритель узнаёт из диалогов персонажей, а незадолго до отъезда Йэнси следует сцена, в которой Дикси тщетно пытается обольстить его. Всюду главный герой представлен как человек слова, верный долгу и любящий жену. (В дальнейшем к этой линии авторы фильма не возвращаются.) В равной мере эскизно намечена «любовная линия» Сабры и торговца, а затем крупного коммерсанта Соула (впрочем, крайне деликатно). На существование этой больше дружеской связи, указывают детали и особенности взаимодействия актеров в кадре. Вернувшись домой и повинившись перед супругой, Йэнси воссоединяется с семьей. Тем временем на сцену выходит Том Уайт, который, следуя советам Йэнси, многие годы искал нефть на своем участке. Нефть обнаруживается, бедняк становится богачом. Из Вашингтона приходит официальный запрос-рекомендация Йэнси на должность мэра Оклахома-Сити. Однако не желающий идти на компромиссы герой отказывается от должности. Супруги разъезжаются, и Йэнси исчезает из фильма навсегда (от него придут вести — письмо — лишь в конце истории). Единственной центральной фигурой ленты становится героиня Марии Шелл. Сабра превращает издание в крупный печатный орган, заслуживает уважение друзей и признание от городской администрации. Немного позже она получает от мужа письмо, из которого узнает о его участии в Первой мировой войне на стороне Великобритании. На столе рядом с письмом лежит извещение о смерти героя. Нефтяной магнат Том Уайт строит в городе университет, а перед фасадом возвышается статуя Йэнси в бронзе, ведущего мальчика — символ переселенческого духа и великой американской мечты.
Критика
Замена режиссёра, сосредоточенного на эпической стороне постановки, и смещение акцента в сторону традиционной драмы имело предсказуемый результат. Как замечает известный отечественный киновед Е. Карцева, несмотря на попытки режиссёра удержать фильм в границах исторической достоверности, мелодраматизм и излишняя патетика победили. Руководство потребовало от Манна вставить в финале сцену с чтением письма и помпезный панорамный план статуи Йэнси. Эта попытка внутреннего цензурирования привела к ссоре режиссёра и продюсера, который после ухода Манна из проекта «вставил в картину эпизод с чтением последнего письма Йэнси. Письмо было необычайно патриотичным, рассудительным и нравоучительным, и Манн в интервью после премьеры определил его как „идиотское“»[3].
Напишите отзыв о статье "Симаррон (фильм, 1960)"
Литература
- Карцева Е. Вестерн. Эволюция жанра. М.: Искусство, 1976. - 255 с.
- Basinger J. Anthony Mann (Wesleyan Film). Middletown: Wesleyan, 2007. — 240 p. ISBN 0-8195-6845-7
- Darby W. Anthony Mann: The Film Career. McFarland, 2009. — 304 р. ISBN 0-7864-3839-8
Интересные факты
- В середине съёмок фильма Энтони Манн был уволен и заменен режиссёром Чарльзом Уолтерсом[4]. Во второй раз история с остановкой работы над фильмом и последующим увольнением повторилась при съёмках картины «Спартак» (1964) [5].
- Фильм Энтони Манна является второй экранизацией романа Эдны Фарбер. Первый фильм «Симаррон» по этому произведению американской писательницы был поставлен в 1931 году американским режиссёром Уэсли Рагглзом.
Примечания
- ↑ Basinger J. Anthony Mann (Wesleyan Film). Middletown: Wesleyan, 2007. P. 145.
- ↑ Basinger J. Anthony Mann (Wesleyan Film). Middletown: Wesleyan, 2007. P. 146.
- ↑ Карцева Е. Вестерн. Эволюция жанра. М.: Искусство, 1976. С. 135.
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0053715/trivia Cimarron (1960) - Trivia - IMDb]. Проверено 21 января 2013. [www.webcitation.org/6ECaNaztl Архивировано из первоисточника 5 февраля 2013].
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0054331/trivia Spartacus (1960) - Trivia - IMDb]. Проверено 22 января 2013. [www.webcitation.org/6ECaOT4hS Архивировано из первоисточника 5 февраля 2013].
Ссылки
- www.imdb.com/title/tt0053715/
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Симаррон (фильм, 1960)
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
