Симашко, Морис Давидович

Морис Давидович Симашко
Имя при рождении:	Морис Давидович Шамис
Род деятельности:	прозаик, переводчик
Жанр:	исторический роман
Язык произведений:	русский
[www.lib.ru/PROZA/SIMASHKO/ Произведения на сайте Lib.ru]

Морис Давидович Симашко (настоящая фамилия Шамис; 18 марта 1924, Одесса — 15 декабря 2000, Тель-Авив) — русский писатель, автор многочисленных произведений на темы среднеазиатской и российской истории.

Народный писатель Казахстана. Лауреат казахстанской Президентской премии мира и духовного согласия. Лауреат литературной премии имени Абая 1986 года за перевод на русский язык трилогии И. Есенберлина «Кочевники».

Биография

Морис Симашко родился 18 марта 1924 года в День Парижской Коммуны, поэтому и получил французское имя Морис.

Его отец — микробиолог, доктор биологических наук Давид Лазаревич Шамис (1902—1972, каз.) — был членом-корреспондентом АН КазССР (1958); основатель и первый директор Института микробиологии и вирусологии АН КазССР в Алма-Ате, заслуженный деятель науки Казахской ССР (1966). Морис служил в армии в годы войны на туркменско-иранской границе рядом с древним городом Мерв (Мары), что позже отразилось на его литературных пристрастиях. Когда он начал писать, то взял себе псевдоним, перевернув свою фамилию. После войны окончил Одесский учительский институт (1946) и заочное отделение факультета журналистики Казахского университета им. Кирова (1950). Член ВКП(б) с 1950 года.

После окончания учительского института работал школьным учителем — сначала в родной Одессе, а затем в туркменском городе Мары. После получения журналистского образования работал в качестве специального корреспондента «Туркменской искры», а затем собкором ТАСС, «Советской культуры», «Учительской газеты».

Переехав в Алма-Ату, стал работать в журнале «Простор» и издательстве «Жазушы». Состоял в Союзе писателей Казахстана, руководил казахским ПЕН-клубом. Стал видным казахстанским писателем, переводчиком с казахского языка. Особенно известен историческими романами о Средней Азии.

В 1999 году в возрасте 75 лет репатриировался в Израиль, к дочери. Там через год и умер, похоронен в городе Нетания.

Творчество

Литературная деятельность

Первая повесть Симашко «В чёрных песках» была опубликована в 1958 году журналом «Новый мир». Произведение было хорошо принято: тепло о нём отзывался Твардовский, а Панфёров не преминул отметить качество повести на своём выступлении в ходе третьего Всесоюзного съезда писателей. Спустя всего два года в этом же журнале печатается новая повесть Симашко «Искушение Фраги», посвящённая классику туркменской поэзии Махтумкули.

Исторический цикл «Повести Красных и Чёрных Песков» («Искушение Фраги» (1965), «Емшан» (1966) и др.), повесть «Гу-га» (1982) (о штрафных ротах), романы «Маздак» (1971), «Искупление дабира» (1979), «Комиссар Джангильдин» (1978), «Колокол» (1982), «Семирамида» (1988) (о Екатерине II), «Падение Ханабада» (1989).

Симашко пишет в весьма информативном, сжатом стиле, в котором заметно преобладают простые предложения.

Кинематограф

Автор сценария кинофильмов «Случай в Даш-Кале» (1963), «В чёрных песках» (1972), «Фраги — разлученный со счастьем» (1984), «Султан-Бейбарс» (1989), «Гу-га» (1990).

Библиография и фильмография

Романы

• 1971 — Маздак
• 1978 — Комиссар Джангильдин
• 1979 — Искупление дабира
• 1982 — Колокол
• 1988 — Семирамида (был выдвинут Казахстанским ПЕН-клубом на Нобелевскую премию)

Повести

• 1958 — В чёрных песках
• 1960 — Искушение Фраги
• 1966 — Емшан
• 1982 — Гу-га
• Парфянская баллада
• Хадж Хайяма (опубликована в 1966).

Сценарии кинофильмов

• 1963 — Случай в Даш-Кале (совместно с Николаем Фигуровским)
• 1972 — В чёрных песках
• 1984 — Фраги — разлученный со счастьем
• 1989 — Султан-Бейбарс
• 1989 — Гу-га

Ссылки

• Автор на [simashko-moris.librarus.ru Либрарус]
• [www.antho.net/html/jr/6.2000/07%20Simashko-06-53.htm Из книги «Четвёртый Рим» (журнальный вариант)]
• [www.sem40.ru/arts/semashko.shtml Последнее письмо Мориса Симашко (Симашко — Алфёрову)]
• Светлана Ананьева [magazines.russ.ru/neva/2015/12/22a.html Мир прозы Мориса Симашко] // Нева. — 2015. — № 12.
• Светлана Ананьева. Морис Симашко. Опыт филологического прочтения. — Караганда, 2014. — 220 с. — ISBN 978-601-210-098-3

Отрывок, характеризующий Симашко, Морис Давидович

– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.