Символ веры

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Символ Веры»)
Перейти к: навигация, поиск

Си́мвол ве́ры (греч. σύμβολον) — система основополагающих догматов вероучения[1]. Термин происходит от древнегреческого наименования документов данного рода.





Христианские символы веры

В христианстве под символами веры традиционно понимали краткое изложение догматов Церкви.

Некоторые богословы обособляют собственно «символы веры» от «соборных вероизложений», то есть от изложений христианского вероучения в деяниях Вселенских соборов, или отличают, кроме того, «исповедания веры», изданные отдельными лицами. Символы веры всегда отличаются краткостью; они только излагают в аподиктической форме простых предложений или неоспариваемых фактов главные догматические положения, без доказательств, как предмет для восприятия верою.

История христианских символов веры

Основа христианской веры есть утверждение, что Бог ради спасения людей от бремени первородного греха послал своего Сына на землю, который родился от Приснодевы Марии и воплотился в человеческом образе — Иисусе Христе, был распят, умер и воскрес в третий день, победив смерть.

Первые отцы Церкви излагали пред своими учениками учение Иисуса Христа и апостолов, составлявшее ту норму их пастырской деятельности, которая обозначалась словами: πιστις κάνων αληθεία, regula veritatis, и входила в состав христианской disciplinae arcanae. Сами отцы церкви нередко замечают, что πιστις, или regula fidei, преподана апостолами, которые сами получили её от Христа. Письменное изложение некоторых деталей этой regula fidei впервые появляется около 140 года в евангельской формуле крещения («во имя Отца и Сына и Святого Духа»), у Тертуллиана, Киприана, Фирмилиана Кесарийского, в канонах церкви коптской.

Первый прообраз Символа веры появляется у апостола Павла: «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам» (1Кор. 15:3-7).

Руфин Аквилейский и Маркелл Анкирский приводят Староримский Символ веры на латинском (Руфин) и греческом (Маркелл) языках. К Староримскому восходит Апостольский Символ веры.

Руфин нашёл так называемый Апостольский Символ веры, написанный на латинском языке. В толковании на этот Символ веры Руфин утверждал, что это — подлинный текст Символа, составленного апостолами на соборе в Иерусалиме. Явившись на собор, апостолы имели каждый свой особый символ, составленный применительно к потребностям места проповеди каждого из них; затем они решили общими силами составить один образец веры, который мог бы служить для них во время проповеди руководством и правилом, охраною от возможного разногласия. Они назвали своё коллективное произведение «Символ веры», что указывает на сбор или выборку содержащегося в нём учения из проповеди всех апостолов. Найденный им символ Руфин называет Апостольским или потому, что каждое слово в нём дано апостолами (1 Кор. XI, Деян. XV), или потому, что он содержит веру, несомненно, проповеданную апостолами.

Но так как в каждом месте, где проповедовали апостолы, существовал свой символ веры, то название Апостольского Символа веры справедливо и по отношению ко многим другим символам веры.

Римско-католическая церковь считает «Апостольский Символ веры» одним из важнейших христианских символов веры, в частности, он входит в состав молитвы Розария. Слово «Апостольский» по современному толкованию означает, что Символ излагает проповеданную апостолами веру, а не принадлежность текста перу апостолов, хотя в Средние века даже предпринимались попытки предположить, какие именно слова в Апостольском Символе веры какому именно апостолу принадлежат.

Самим Руфином текст Апостольского Символа веры очищен от примесей аквилейской его редакции. Мартиньи («Dictionnaire», стр. 755) сообщает четыре текста этого Символа с разными чтениями. Современный текст Символа впервые встречается в письменных источниках VI века.

С точки зрения православия, основным документом христологии которого является Халкидонский символ веры[2], в триадологии завершительным актом в области символов веры служит Никео-Цареградский Символ веры, первая часть которого была составлена на Никейском соборе (325 год), а вторая — на соборе Константинопольском (381 год), где обе части Символа веры были соединены в один документ. Исповедание и прочтение Никео-Цареградского Символа при крещении есть неотъемлемая часть таинства; за крещаемых младенцев Символ веры читается его восприемником.

Происхождение понятия

Самое название «Символ веры» в древности церковью не применялось; в первый раз оно встречается у Амвросия Медиоланского в его «послании» (XLII) к папе Сирицию I. Вообще, обычай называть «исповедания веры» символами — обычай западный, и самое слово «Символ веры» вошло в употребление в применении к тому, что на греческом Востоке носило название «учения веры».

Восточные отцы церкви и соборы и в IV в. не давали «исповеданиям веры» имени «Символ веры», называя их «изложениями веры» или «верою». Во главе «вероизложений», сделанных отдельными богословами, Чельцов ставит рассуждение пресвитера Викентия, монаха Леринского монастыря (пис. ок. 434 г.). Вероизложения и исповедания пишутся авторитетными иерархами или другими учеными лицами вследствие особых обстоятельств, например, по просьбе какой-либо церкви, уклонившейся некогда от восточно-православного и вселенского единства.

Чельцов приводит следующие заглавия символов веры:

  • апостольская вера иерусалимской церкви;
  • церковная вера кесарие-палестинской церкви;
  • вселенская вера антиохийской церкви;
  • апостольская вера церкви кипрской и церквей малоазийских;
  • апостольские догматы александрийской церкви;
  • апостольский символ веры римской церкви.

О происхождении этих символов веры от самих апостолов свидетельствует убеждение всей древности, а также почти полное тождество всех исчисленных шести символов по содержанию.

Ириней и Тертуллиан, указывая на формы символов веры, говорят о них не как о чём-то новом, а как о предании апостольском (1 Тим. VI, 12; 1 Петр. III, 21). Символ веры, читаемый каждым взрослым при крещении, Тертуллиан называет «правилом, Христом установленным, высшим для нас всяких недоумений». Он же замечает, что крещающиеся произносят правило веры в форме ответов на вопросы, даваемые крещающим пресвитером, причем «вопрошаемые отвечают подробнее, чем Господь установил в Евангелии».

Кирилл Иерусалимский Символ веры Иерусалимской церкви, сохраненный им в надписях его огласительных поучений, называет «святою и апостольскою верою»; Макарий Иерусалимский, по свидетельству Геласия Кизического, на соборе Никейском тот же Иерусалимский Символ веры назвал «апостольскою непреложною верой, которую церковь Христова хранит изначала, по преданию от самого Господа, чрез апостолов, из поколения в поколение, и будет хранить во веки». Иоанн Кассиан, приводя текст Антиохийского Символа веры, замечает, что в нём изложена вера всех церквей, так как одна вера для всех. Александр, епископ Александрийский, называет Александрийский Символ веры «апостольскими догматами Церкви», то есть получившими начало от самих апостолов.

Символы веры в богословии

В течение почти двух тысячелетий существования христианства в мире каждое христианское общество вырабатывает свои символы веры. Возникла новая отрасль богословия — символика, изучающая сравнительно символы веры разных вероисповеданий и с большим успехом заменяющая так называемое полемическое, или обличительное, богословие старого времени. Шлейермахер называет символику «сравнительной догматикой», Пельт — средством к «познанию конфессиональных принципов всех вероисповеданий».

Апостольский Символ веры

Самым ранним символом веры, которому было дано собственное название, был Апостольский Символ веры. Христианское предание приписывает его всем двенадцати апостолам: якобы каждый из них сказал одно предложение этого символа веры. Само такое приписывание вряд ли верно, но Апостольский Символ веры сам собой довольно старый; скорее всего он был составлен на основе катехизиса, используемого в крещении взрослых, и в этом виде он мог быть составлен во II веке. Апостольский Символ веры, скорее всего, был сформулирован в противовес докетизму и другим аналогичным идеям.

Никео-Цареградский Символ веры

Составлен Первым Вселенским собором (Никея, Малая Азия) в 325 году (см. Никейский Символ веры); в 381 году расширен и дополнен Вторым Вселенским собором (Константинополь). По названиям мест, где проходили соборы, получил название Никео-Константинопольского или Никео-Цареградского Символа. Никео-Цареградский Символ веры унаследовал основные свои положения из Апостольского Символа веры. Кроме того, в него Первым Вселенским собором добавлены положения из христологии и о Троице, ставящие своей целью отторжение арианства (в частности, отдельным решением Первый Вселенский собор установил, что арианство является ересью).

Никео-Цареградский Символ веры используется как в православии, так и в католичестве. В последнем случае обычно с дополнением «филиокве» (указанием на нисхождение Святого Духа не только от Бога-Отца, но «и от Сына»). Филиокве обязательно в латинском обряде Католической церкви, однако в ряде Восточнокатолических церквей (например Греческой) филиокве не используется.

Другие христианские символы веры

Среди всего остального множества символов веры можно выделить следующие:

Символ веры в буддизме

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

К учению Будды неприменимо само понятие символа веры, но исходя из проецирования христианского понятия «веры», текстом, аналогичным христианскому символу веры в бурятском буддизме, можно назвать небольшой текст, называемый «Правило исповедания веры» (монг. итгэл явуулхын ёс; тиб. skyabs 'gro sems bkyed — «Принятие Прибежища и зарождение бодхичитты»), принятый в распространённой тибето-монгольской школе гелуг, и ежедневно читаемый в начале практически каждого из регулярных хуралов. Текст состоит в основном из цитат классических индийских сочинений буддизма Махаяны, а также текстов принятия обетов мирянина и бодхисаттвы.

В других школах тибетского буддизма существуют аналогичные тексты.

Исламские символы веры

Одной из первых попыток выразить основы ислама в кратком виде является шахада: «Нет божества кроме Аллаха, и Мухаммад — пророк Его». В исламе символ веры обычно называют свидетельством веры.

Иудейский символ веры

Общепризнанное исповедание веры в иудаизме — текст «Шма, Исраэль…» — «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь — един» (Втор 6.4).

Напишите отзыв о статье "Символ веры"

Примечания

  1. [slovari.yandex.ru/dict/religion/article/rel/rel-1423.htm Энциклопедия «Религия»](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2845 дней)).
  2. Его принципы неизменны, но не категорически запрещено, в отличие от Никео-Цареградского символа веры, Церквам изменять слова для его уточнения, как это сделала Армянская апостольская церковь в исповедании Нарсеса Шнорали; в широком смысле христология включает также экклезиологию и сакраментологию — учение о таинствах, поэтому если халкидонитам для приобщения к Православной церкви обычно достаточно причащения, то антихалкидонитам, в том числе, переходящим из Церквей, где анафематствуют Православную церковь, Халкидонский собор и Халкидонский символ веры в изложении Православных церквей, а также иудеям и язычникам, необходимо крещение.

См. также

Ссылки

  • [www.pagez.ru/lsn/0238.php Блаженный Августин Иппонский. О Символе Веры].
  • [www.archiepiskopia.be/Rus/biblioteka/krivoshein/vk-symbolbooks.htm Архиепископ Василий (Кривошеин). СИМВОЛИЧЕСКИЕ ТЕКСТЫ В ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ].
  • [www.academia.edu/20786377/%D0%98%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%B0_%D0%A1%D0%B8%D0%BC%D0%B2%D0%BE%D0%BB_%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%8B_The_Icon_Creed_ Иванова С. В. Икона «Символ веры» в русском искусстве]

Отрывок, характеризующий Символ веры

Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.