Символ драма

Символ драма
֏
Примерный облик символа
Название символа	Armenian dram sign
Юникод	U+058F
HTML	֏
UTF-8	D6 8F
Заглавная форма	֏
Строчная форма	֏
Рукописная форма	֏
Группа в Юникоде	Armenian
Дополнительная информация
←  1421  1422  1423  1424  1425 →

Запрос «֏» перенаправляется сюда; о денежной единице см. Армянский драм.

Символ или знак драма (֏) — краткое обозначение национальной валюты Армении. Представляет собой перечёркнутую двумя горизонтальными линиями заглавную букву Դ (d), которая встречается лишь в армянском алфавите и с которой начинается слово «драм» (арм. Դրամ ), означающее национальную денежную единицу и деньги в широком смысле.

Самый ранний документ, где был использован символ, датирован 7 сентября 1995 годом. Официальное утверждение символа состоялось в 2001 году; в 2003 году знак помещён на реверс 10-тысячной банкноты; в 2007 году включён Национальным институтом стандартов Армении в стандарт АСТ 34.001-2006; в 2012 году — в стандарт Юникод (группа «Армянское письмо»; англ. Armenian): оригинальное название — Armenian dram sign  (англ.); код — U+058F.

Согласно решению тендерной комиссии ЦБ Армении официальными авторами знака одновременно считаются Карен Комендарян и Рубен Арутчян, предложившие схожие эскизы символа.

Характерные символы, представляющие драм: ֏ • դր.. Кроме того, для этого используются коды стандарта ISO 4217: AMD и 051.

Дизайн символа

Появление символа драма обусловлено необходимостью краткого обозначения армянской денежной единицы для использования там, где всегда востребован графический знак — в финансовых документах, прайс-листах, ценниках, на табло курсов валют, в компьютерных шрифтах, деловой переписке и т. д.

Утвержденный символ национальной валюты Армении основан на особенностях армянского алфавита, созданного Месропом Маштоцем и представляющего собой вариации сочетания дугообразных кривых с горизонтальными чёрточками. Он основан на перечёркнутой двумя горизонтальными линиями заглавной букве Դ, которая встречается лишь в армянском алфавите и с которой начинается слово «драм» (арм. Դրամ ), означающее национальную денежную единицу и деньги в широком смысле. Две горизонтальные черты, как и у многих других символов валют, символизируют стабильность, устойчивость, равновесие в соответствии с графикой знака «Весов».

Стоит также отметить неутвержденное предложение архитектора В. Пенесяна, основанное на первой букве в армянском слове Փող (произносится как [pokh]), которое так же означает «деньги».

• Dramsign-oiriginal-idea.jpg

  В окружении знаков других валют (1995 год)

• Arial similar to.gif

  Arial (2001 год)

• Courier similar to.gif

  Courier (2001 год)

• Times similar to.gif

  Times (2001 год)

• Dramsign-2.jpg

  Предложение Рубена Арутчяна

• Dramsign offer 3.jpg

  Предложение
  В. Пенесяна

Дата создания символа

Самый ранний документ, где был использован символ драма, датирован 7 сентября 1995 года и представляет собою страницу рабочих записей Карена Комендаряна о движении денежных средств в его частном стартапе; последующие записи документально подтверждают процесс регулярного использования знака. При этом сам автор сформулировал требования к символу следующим образом:

• знак должен иденцифицировать армянскую денежную единицу посредством графики;
• знак должен иметь вид, схожий с начертанием армянских букв;
• знак должен содержать элементы, типичные для других денежных символов;
• знак должен легко воспроизводиться несколькими штрихами;
• знак должен быть достаточно простым для восприятия и запоминания.

В 2001 году в качестве подарка республике вместе с поздравлениями в связи с празднованием 1700-летней годовщины провозглашения христианства как государственной религии Армении Карен Комендарян преподнес символ тогдашнему Президенту республики Роберту Кочаряну и Католикосу всех армян Гарегину II.

Центральный банк Республики Армения, куда было переадресовано предложение Комендаряна, провел конкурс на лучшее графическое изображение символа национальной валюты и по его итогам утвердил символ вместе с другой аналогичной разработкой: «Одобрить эскизы символа драма, представленные Кареном Комендаряном и Рубеном Арутчяном». Затем символ был передан в соответствующие государственные организации для организации процесса внедрения.

Внедрение и продвижение символа

Использование на денежных знаках

В 2003 году символ драма был впервые размещён на денежном знаке — реверсе купюры достоинством 10 000 драмов, повторные выпуски которой состоялись в 2006 и 2008 годах.

В 2008 году символ драма помещён на реверсе юбилейной монеты достоинством 5000 драмов, выпущенной к 15-летию национальной денежной единицы.

Включение в шрифты и стандарты

В 2007 году Национальный институт стандатов Армении внёс поправку в стандарт кодирования символов и букв армянского алфавита в раскладе клавиатуры АСТ 34.001-2006, заменив словосочетание armdram на графическое изображение символа. Знак драма представлен в стандарте кодом 91.

Начиная с 2008 года под эгидой Министерства культуры Армении и армянского представительства компании Microsoft проводятся конкурсы не-латинских шрифтов Granshan, в результате чего символ драма был зафиксирован в новых армянских шрифтах, обязательных к применению в государственных учреждениях (см. раздел «Дополнительные иллюстрации»).

В 2012 году символ драма окончательно утвержден в международных стандартах Unicode и ISO.

Презентации символа

Первая презентация символа драма была проведена автором в 2007 году на Первом историческом Конгрессе армянских технологий ArmTech'07 в Силиконовой долине (Сан-Франциско). С 2008 года автор прочитал лекции об истории символа (в сочетании с историей знаков доллара и евро) в Центральном банке Республики Армения, в Американских уголках (библиотеках) Еревана и Гюмри,в Библиотеке им. Исаакяна в Ереване, в Армянском государственном университете экономики и его филиале в Ехегнадзоре, в офисе CRRC, в колледже Дилижана и учебном комплексе им. Анания Ширакаци. В 2008 году знак был широко представлен в ряде местных периодических изданий и журнале Государственного университета экономики.

Дополнительные иллюстрации

• Angella Poghosova. Armenian typeface [web.archive.org/web/20111220105830/cg.scs.carleton.ca/~luc/AngellaPoghosova--Goga-2009.gif Goga] ([www.granshan.org/index.php?lang=eng&mode=competition_2009 Granshan-2009])
• Ara Baghdasaryan. Armenian font [cg.scs.carleton.ca/~luc/AraBaghdasaryan--AraRusa-2009.gif Rusa] ([www.granshan.org/index.php?lang=eng&mode=competition_2009 Granshan-2009])
• Edik Ghabuzyan. Armenian font [web.archive.org/web/20111220113819/cg.scs.carleton.ca/~luc/EdikGhabuzyan-Asparez-2009.gif Asparez] ([www.granshan.org/index.php?lang=eng&mode=competition_2009 Granshan-2009])

См. также

• Армянский алфавит
• Армянский драм
• Знаки валют
• Месроп Маштоц

Ссылки

• [unicode.org/cldr/utility/character.jsp?a=058F Unicode Utilities: ֏]
• [graphemica.com/֏ graphemica.com: ֏]
• [unicode-table.com/ru/058F unicode-table.com: ֏]
• [www.pinterest.com/RURsign/dram-sign/ Pinterest: Dram Sign]

Отрывок, характеризующий Символ драма

Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.