Симеон Иванович Гордый

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Симеон Иванович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Симеон Иванович становится великим князем Владимирским и Московским, получив ярлык от хана Узбека. Миниатюра Лицевого свода</td></tr>

Князь Московский
31 марта 1340 — 27 апреля 1353
Предшественник: Иван I Данилович Калита
Преемник: Иван II Иванович Красный
Великий князь Владимирский
1340 — 27 апреля 1353
Предшественник: Иван I Данилович Калита
Преемник: Иван II Иванович Красный
 
Рождение: 7 сентября 1317(1317-09-07)
Москва
Смерть: 27 апреля 1353(1353-04-27) (35 лет)
Москва
Род: Рюриковичи
Отец: Иван I Калита
Мать: Елена
Супруга: 1-я: Анастасия Гедиминовна
2-я: Евпраксия Фёдоровна
3-я: Мария Александровна

Семён Ива́нович (Симео́н Иоа́ннович) по прозвищу Го́рдый, в постриге Созонт (7 сентября 1317 — 27 апреля 1353) — князь московский и великий князь владимирский с 1340[1] по 1353, князь новгородский с 1346 по 1353. Старший сын великого князя Ивана Калиты и его первой супруги княгини Елены.





Великий князь

Сразу после смерти Ивана Калиты все основные русские князья выехали в Орду, к Узбек-хану. Иван за время своего княжения успел обидеть их всех (купил ярлыки на Ростовское, Углицкое, Дмитровское, Галицкое, Белозерское княжества, разорил Тверь и добился казни тверских князей, постоянно требовал новых выплат с Новгорода, пытался отобрать у суздальского князя Нижний Новгород, взял в плен ярославского князя, переманивал на свои земли как бояр, так и простых людей). И все князья Владимирской Руси, не желая наследника Калиты — Симеона Ивановича, — предлагали хану выдать ярлык на великое княжение Владимирское Константину Васильевичу Суздальскому, старшему из них по лествичному праву. Пока Симеон находился в Орде, в Москве вспыхнула первая крупная рознь между боярами, вызванная смертью московского тысяцкого Протасия Фёдоровича, который был тысяцким при Данииле Александровиче и Юрии и Иване Данииловичах. В Москве к тому времени сформировались уже две основные боярские группировки. Первую возглавлял сын умершего тысяцкого Василий Протасьевич Вельяминов. Вторую — Алексей Петрович Хвост Босоволков, сын того рязанского боярина, который изменой в 1301 году своему князю Константину Рязанскому обеспечил себе высокое место в московской боярской думе.

Через несколько месяцев раздумий хан выдал ярлык Симеону, по которому «вси князи Русскии под руце его даны». Симеон заключил с братьями договор «бысть им за один до живота и безобидно владеть каждому своим». В указанной грамоте Симеон Гордый величя великим князем всея Руси. Симеон венчался шапкой Мономаха во владимирском Успенском соборе на великое княжение. По возвращении в Москву на боярской думе прошёл суд между Василием Вельяминовым и Алексеем Босоволковым. Тысяцким стал Василий Вельяминов. Также Симеон заключил первые известные внутримосковские договоры со своими братьями о разделе владений.

Конфликт с Новгородом

Ещё в 1333 году великий князь Иван I, растратив изрядные средства в Орде, да к тому же ещё затевая к приезду митрополита Феогноста строительство нового каменного храма в Москве, потребовал от новгородцев выплаты дани в увеличенном размере. Те отказали. Войска Ивана заняли Торжок и Бежецкий Верх. Новгородский архиепископ Василий (Калика), опасаясь войск Ивана и шведов, поехал в Псков и заключил мир между Псковом и Новгородом.

Иван, после этих событий, заключил сепаратный мир с врагом Новгорода — Гедимином при помощи митрополита Феогноста, только что приехавшего в Москву. Мир скрепили браком Симеона Ивановича с дочерью Гедимина Айгустой (в крещении Анастасией).

На момент смерти его отца, Ивана Калиты, Новгородская земля и Москва находились в состоянии войны, вызванной требованием Калиты об уплате «запроса царёва». До возвращения Симеона с ярлыком великого князя из Орды новгородцы успели организовать походы на свои отторгнутые Устюжну и Белоозеро. Вернувшись из Орды, Симеон начал подготавливать активные действия против Новгорода. Был занят город Торжок, где оставлены великокняжеские наместники во главе с князем Михаилом Давыдовичем Моложским, братом ярославского князя. Затем к Торжку подошла новгородская помощь, город был занят, а великокняжеские наместники во главе с моложским князем взяты в плен.

Князья предоставили свои военные контингенты Симеону для похода на Новгород. Когда войска дошли до Торжка, к ним присоединился митрополит Феогност. В Торжке вспыхнуло народное восстание, в результате которого новгородские бояре были изгнаны, а поддерживающие их местные бояре убиты. Вскоре в Торжок с посольством прибыл новгородский архиепископ Василий (Калика). Был заключён мир. Новгород признал Симеона князем и выплатил дань как ему, так и всем князьям — участникам похода. Симеон Гордый был титульным новгородским князем с 1346 по 1353 год.

При его правлении в 1348 году произошло отложение Пскова от Новгорода, после чего псковичи получили право выбора своих посадников. Единственной причиной, по которой Псков оставался в составе Новгородской земли, были церковные вопросы (Новгородские архиепископы ставили псковских епископов). По отложении Пскова от Новгорода Псков признаёт московского князя своим главой и соглашается избирать на псковское княжение лиц, угодных великому князю.

Конфликт с Литвой

Укреплению власти способствовал поход на Торжок в 1341, с которого была взята дань в 1000 р. В том же 1341 году обеспокоенный усилением Москвы великий князь литовский Ольгерд, занявший престол после борьбы между братьями Гедиминовичами, подвел войско к Можайску, но своими силами взять его не смог. Он отправил брата Кориата в Золотую Орду к хану Джанибеку с просьбой послать войско ему на помощь. Москва не осталась в долгу:

Ольгерд опустошил твои улусы и вывел их в плен; теперь то же хочет сделать и с нами, твоим верным улусом, после чего, разбогатевши, вооружится и на тебя самого.

Хан, занятый в то время войной с улусом Хулагидов, выдал Кориата Семёну, что заставило Ольгерда просить мира у московского князя. Примерно в то же время Семён женился на дочери Александра Михайловича Тверского и даже поддержал претензии его сына Всеволода на тверское княжение. Но уже в 1349 году Ольгерд впротивовес Симеону женился на другой дочери Александра Михайловича Тверского Ульяне Александровне, а Семён выдал дочь, оказавшуюся его единственной наследницей из-за последующей смерти всех его сыновей, за сына кашинского князя Василия Михайловича. Эти династические связи предопределили расклад сил в будущей московско-литовской войне 1368-1372. В 1351 году Гордый продолжил борьбу с Литвой, предприняв поход на Смоленск и заставив Смоленское княжество "отложиться" от Литвы. [2]

Смерть

Симеон Гордый умер от неназванной в летописи болезни, позднее исследователями было высказано предположение, что причиной смерти князя и членов его семьи была чума. Известно, что эпидемия «Черной смерти» дошла до Пскова, миновав Литву и Польшу, однако достоверных подтверждений чумного мора в Москве в летописях и документах того времени не содержится.

Великий князь Симеон Гордый перед смертью (1353) постригся в монахи, приняв имя инока Созонта[3] и сделал духовное завещание, к тексту которого привешены 3 печати; одна из них, серебряная, вызолоченная, с надписью «печать Князя Великого Симеонова всея Руси», и две измятые восковые печати. Данное завещание дошло до наших дней. Когда он умирал, в живых уже не осталось ни одного из его сыновей. Но его жена Мария была беременна и поэтому он в завещании передал все жене, надеясь, что в дальнейшем власть перейдет к сыну. Похоронен в Архангельском соборе Московского Кремля.

Семья и дети

  1. Айгуста (Августа), в православном крещении Анастасия — дочь Великого князя Литовского Гедимина (ум. 1345 г.). В браке с 1333 по 1345 г. Родила двух сыновей. На её деньги в 1345 году расписана церковь Спаса на Бору. Расписал её Гойтан.
    1. Василий Симеонович (1336—1337)
    2. Константин Симеонович (1340—1340)
    3. Василиса Симеоновна — с 1349 года супруга князя Михаила Васильевича Кашинского.
  2. Евпраксия Фёдоровна — дочь дорогобужско-вяземского князя Федора Святославовича. В браке с 1345 года — около года. Отослал обратно к отцу, фактически развелся, по не совсем понятной причине уже в конце 1345 года. Выдана второй раз замуж за удельного князя Фёдора Константиновича Красного (или Большого) Фоминского, от которого у неё родились четыре сына: Михаил Крюк, Иван Собака, Борис Вепрь, Иван Уда (см. Фоминские князья).
  3. Мария Александровна— дочь Александра Михайловича Тверского. В браке с 1347 года. Родила четверых сыновей. Умерла в 1398 году, приняв монашество под именем Фотиния. Этот брак митрополит Феогност вначале отказался одобрить, но позже поддался уговорам Симеона. Побудительным мотивом всех этих действий Симеона было желание, чтобы у него появился наследник, но все его сыновья умирали в раннем возрасте. Последние два сына умерли в одно время с самим Симеоном во время эпидемии чумы в 1353 году.
    1. Даниил Симеонович (15 декабря 1347—?)
    2. Михаил Симеонович (1348—1348)
    3. Иван Симеонович (1349 — март 1353)[4]
    4. Симеон Симеонович (3 февраля 1352 — март 1353)[4]

Интересные факты

В правление Семёна в Москве появилась тряпичная бумага, которая заменила пергамент. На ней написаны его договор с братьями и завещание.

При его правлении брат его будущего духовника Стефана ещё малоизвестный монах Сергий из Радонежа основал под Москвой Троицкую обитель.

Семёну Гордому принадлежало уникальное по своему художественному оформлению Евангелие-Апостол (ныне в собрании Российской государственной библиотеки)[5].

Напишите отзыв о статье "Симеон Иванович Гордый"

Примечания

  1. См. Иван Калита#Проблема датировки смерти.
  2. [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/SEMEN_SIMEON_SOZONT_IVANOVICH_GORDI.html Лев Пушкарёв СЕМЕН (СИМЕОН, СОЗОНТ) ИВАНОВИЧ ГОРДЫЙ]
  3. Так как родился 7 декабря, «на память святого мученика Созонта», см. Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Выбор имени у русских князей в X—XVI вв. Династическая история сквозь призму антропонимики. — М.: «Индрик», 2006. — 904 с. — 1000 экз. — ISBN 5-85759-339-5.. С. 182
  4. 1 2 по Лицевому летописному своду — два сына умерли в одну неделю с митрополитом Феогностом
  5. Левочкин И. В. ДРЕВНЕЙШАЯ МОСКОВСКАЯ ВЕЛИКОКНЯЖЕСКАЯ КНИГА //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2001. № 4(6). С. 111—114.

Литература

Ссылки

  • [www.krugosvet.ru/articles/112/1011252/1011252a1.htm Симеон Гордый] — электронная энциклопедия Кругосвет.
  • [web.archive.org/web/20120111031149/tochka.gerodot.ru/rus-orda/img/05.gif Русские княжества в 1-й половине XIV века. Карта с портала «Новый Геродот»]
  • [www.naslednick.ru/articles/history/history_14958.html «Все князья руськие под руце его даны»]

Отрывок, характеризующий Симеон Иванович Гордый

– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.