Симеон (апостол от 70)

Свято́й апо́стол Симео́н или Си́мон — апостол от семидесяти. Между так называемыми братьями Господними есть Симон. По мнению одних (пролог, 18 сент.), Симеон, причисленный к лику 70 апостолов, был сын Иосифа обручника и брат Иакова праведного и принадлежал к братьям Господним (Мф. XIII, 56; Мк. VI, 3). По другим — Симеон (Симон) от 70 апостолов был сын Клеопы и Марии и племянник Иосифу Обручнику; последнее мнение принято православною восточною церковью.

Жизнеописание

Свт. Димитрий, митрополит Ростовский, о двояком наименовании Симеона, в Четьи Минеи под 27 апреля (в своих комментариях) пишет:

В этот день и месяц в Прологе написано: "потому и называется блаженным, что получил два имени Симон и Симеон". Но иной был Симон, а иной Симеон. Симон был сыном Иосифа и родным братом Иакова - брата Господня. Симеон же, как уже было сказано - сын Клеопы, двоюродный брат Иакова и потому - родственник Господень, причтенный к семидесяти апостолам. По всей видимости, Симон сын Иосифов не числится в апостолах. Известно от св. евангелиста Иоанна: "Ибо и братья Его не веровали в Него." (Ин. 7:5) Св. Феофилакт говорит, что под братьями здесь следует понимать детей Иосифовых, которых евангелист Матфей называет по имени: Иаков, Иосия, Симон и Иуда (Мф. 13:55). Очевидно, что впоследствии они уверовали в Него: Иуда (он же Фаддей) стал одним из 12-ти апостолов, Иаков - первый из 70-ти, Иосия тоже один из 70-ти. Нам кажется, что Симон или не принял апостольского призвания или он преставился еще перед тем, как апостолы разошлись на проповедь по всей Вселенной, как ап. Павел пишет в 1-м послании к Коринфянам в 15-й главе, что многие очевидцы до сих пор живы, а некоторые и почили. (1Кор. 15:6)

В Западной церкви Иосиф Обручник считается девственником и именуемые братьями Господними (Иаков, Иосия, и Симон), считаются сыновьями младшего брата Иосифова Клеопы и Марии, упоминаемой в числе св. жен мироносиц . Эта Мария у ев. Иоанна называется Клеоповою, по мужу, а у еванг. Матфея и Марка—Иаковлевою и Иосиевою по своим сыновьям . Мнение о братьях Господних, как сыновьях Клеопы и Марии, обосновывается на свидетельстве блаж. Иеронима (т. IV. 112—113 стр.). Есть мнение (Дорофей) что Клеопа и Симеон одно и то же лицо, смешение в одно отца и сына, по западному верованию; или дяди с племянником, по восточному преданию. Но св. Димитрий замечает, что у него (под 4 января в соборе семидесяти апостолов)

довольно изъявлено, яко ин бе Клеопа, а ин Симеон. Клеопа отец Симеонов, а Симеон сын Клеопов, Господень не племянник, а сродник, аки бы брать двоюродный

Есть еще мнение, по которому Еммаусский спутник Господа нашего Иисуса Христа, не поименованный св. ев. Лукою, был Симон или Симеон (Ориген в сочинении «против Цельса»: св. Василий Великий в толковании на пр. Исаию VI гл. 9 ст.) говорит: «очистительным огнём горело сердце у Клеопы и Симона, когда Господь отверзал им писание» (толк. на пр. Исаию VI гл. 9 ст.).

О св. Симеоне, сроднике Господнем в новозаветных книгах не упоминается, но о нем говорит Евсевий (на основании повествования Егезиппа) следующее:

после мученической кончины Иакова и вскоре затем последовавшего падения Иерусалима, оставшиеся в живых апостолы и ученики Господни, по свидетельству предания, стеклись отовсюду: вместе с ними пришли и родственники Его по плоти: ибо из них тогда многие были в живых. Все они держали советь о том, кого надобно признать достойным преемником Иакова, — и занять престол иерусалимской Церкви единодушно удостоили Симеона сына Клеопова, о котором (то есть о Клеопе) упоминает Евангельское Писание (Ин. XIX, 25) и, который говорят, был дед Спасителя; ибо этот сын Клеопы, как повествует Егезипп, почитался братом Иосифа. (Ц. Истак как III, гл. XI). Св. Симеон был поставлен в епископа Иерусалимского не ранее 63 года по Р. X. Вскоре, по особенному откровению от Господа чрез ангела о предстоящей осаде Иерусалима, все верующие во Христа во главе со св. Симеоном переселились в заиорданскую страну — Перею и проживали в Пелле до времен императора Адриана (117—135) и таким образом спаслись от гибели во время взятия и разорения Титом Иерусалима

.

Мученическая смерть

Св. Симеон мирно управлял своею паствою до мученической своей кончины около сорока лет. О мученической кончине Симеона Евсевий, на основании Егезипповой истории, сообщает следующее:

среди глубокого мира, которым наслаждалась Церковь, они (родственники Иисуса Христа), доживают до времен Траяна (97—117), когда вышеупомянутый Симеон, сын Клеопы, дяди Господня, оклеветанный еретиками, приведен был на суд пред Аттика; в продолжение многих дней столь непоколебимо исповедовал веру во Христа, что и консул и все присутствующие крайне удивлялись мужественному терпению 120 летнего старца и наконец приказали пригвоздить его к кресту.

Аттик был консулом от 105 до 107 г., к последнему году (107) и относят кончину св. Симеона, 2-го Иерусалимскаго епископа. Память его в православной Церкви совершается 27 апреля и 18 сентября, у католиков 18 февраля (фр. La vie des Saintes, Parisiis) где говорится, что Симеон родился лет за 8 или 9 до Рождества Христова, а по преданию православной Церкви Симеон был моложе Иисуса Христа на несколько лет (5—6), так как Клеопа вступил в брак с Марией, дочерью Иосифа обручника, по возвращении из Египта. Учитывая, что Иисус Христос родился за 4 г. до н.э (по данным историков), или в 1 г. н.э., от чего и пошло современное летоисчисление, получается, что св. Симеон умер в возрасте 105-110 лет. Таким образом он с юных лет обращался с Спасителем, слушал Его божественное учение, видел совершаемые Им чудеса и, вероятно, был в числе 70 учеников, избранных Самим Господом (Лк. X, 1) и был свидетелем страданий, крестной смерти и воскресения Его из мертвых, а по вознесении Господа на небо, Симеон, вместе с апостолами удостоился получить Святого Духа и таким образом он был очевидец и свидетель всех деяний Господних, начиная с крещения Его до вознесения (Деян. I, 22).

Литература

• Архиепископ Димитрий (Самбикин). Православный собеседник. — 1906.

Отрывок, характеризующий Симеон (апостол от 70)

«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]