Симеон I

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Симеон I Великий»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Симеон.
Симеон I Великий
Симеон I Велики
Первый царь Болгарии
893 — 27 мая 927
Предшественник: Владимир Расате
Преемник: Пётр I
 
Рождение: 864(0864)
Смерть: 27 мая 927(0927-05-27)
Преслав
Род: Крумова династия
Отец: Борис I

Симео́н I Вели́кий (болг. Симеон Велики, 864—927) — князь Болгарии c 893 года, с 918 года — царь[1]. Третий сын князя Бориса I, отец Петра I. Пришёл к власти после того, как Борис I сверг своего царствующего сына Владимира Расате, возглавившего языческую реакцию.

С именем царя Симеона связан Золотой век болгарского государства. Его военные кампании против Византийской империи, венгров и сербов, довели болгарское государство до территориального апогея, сравнимого только с эпохой Крума[2]. Болгария превратилась в самое могущественное государство на Балканах и во всей Восточной Европе[3].

В его времена Болгария простиралась от Будапешта, северных склонов Карпат и Днепра на севере до Адриатического моря на западе, Эгейского моря на юге и Чёрного моря на востоке[4].

Эпоха Симеона I характеризовалась беспрецедентным культурным подъёмом, названным впоследствии золотым веком болгарской цивилизации[5].

Новая столица Великий Преслав была сравнима с Константинополем[6][7].

Болгарская православная церковь стала первой патриаршей после пентархии в христианстве (главенства пяти патриархов церквей: Римской, Константинопольской, Александрийской, Антиохийской и Иерусалимской). Это была первая самостоятельная (автокефальная) национальная церковь в Европе, во главе которой стоял патриарх[8].

Глаголические переводы на болгарский язык священных текстов распространились по всем славянским землям и превратили староболгарский язык в литургический, известный как церковнославянский[9][10][11].

В эту эпоху в Преславской книжной школе была создана и новая азбука, названная в честь св. Кирилла кириллицей, которая начала заменять созданную Кириллом и Мефодием глаголицу[12][13][14][15].

В середине своего правления Симеон заменил свой титул «князь» на «царь» (император, василевс)[16]. Византийская империя была вынуждена признать царский титул Симеона[17][18]. Это был второй подобной случай после Карла Великого.

Государственная концепция, которую утвердил Симеон, заключалась в построении цивилизованного, христианского и славянского государства во главе с императором (царем), самостоятельная (автокефальная) национальная церковь во главе с патриархом и значимые книжные школы.





Ранние годы

Симеон родился в 864 (или 865), когда Болгария уже была христианской.[19] Он был третьим сыном княза Бориса[20] и потомком хана Крума.[21] Поскольку престол предназначался его старшему брату Владимиру, Симеона готовили стать главой болгарской церкви.[22] Он получил блестящее образование в Магнаурской школе в Константинополе.[19][23] Около 888 Симеон возвратился в Болгарию и ушёл в Преславский монастырь.

Тем временем (889) князь Борис I также ушёл в монастырь, а воцарившийся Владимир Расате попытался восстановить язычество.[24]

Борис покинул монастырь, сверг с престола и ослепил своего старшего сына (893)[25][26], после чего созвал церковно-народный собор.

Собор принял три важных решения: объявил болгарский (церковнославянский) язык официальным и единственным языком церкви и государства, переместил столицу из Плиски в Велики-Преслав и возвёл Симеона I на болгарский трон.[20][27][28]

Торговая война с Византией и нападение венгров (893—895)

Непосредственно после коронации Симеона болгаро-византийские отношения начали осложняться. Византийский император Лев VI Философ переместил торговлю болгарских купцов из Константинополя в Салоники и увеличил таможенные пошлины.[22] Попытки Симеона I решить проблему мирным путём не увенчались успехом.[29][30] Император полагался на неопытность нового правителя Болгарии, но ошибся.

Осенью 894 Симеон I вторгся в Восточную Фракию (в средние века эта область называлась Македония) и в битве в окрестностях Адрианополя разгромил византийскую армию.[31] Ромейский полководец Кринит был убит, а императорская гвардия, состоявшая из хазар, была захвачена в плен. Болгарский князь приказал отрезать носы гвардейцам и отпустить их к императору.[22][32] Эти события были позже названы болгарскими историками «первой торговой войной в средневековой Европе».[32]

Лев VI прибег к традиционному приёму византийской дипломатии: натравить врага на своего врага. Щедрыми подачками он убедил венгров напасть на болгар.[33][34] В то же время был отозван из Италии и весной 895 возглавил византийскую армию прославленный полководец Никифор Фока Старший[en] (840—900)[35].

Симеон немедленно выступил в поход против Никифора, но ромеи предложили мир и начали переговоры.[36] Не доверяя византийцам, Симеон I бросил в тюрьму императорского посланника Льва Хиросфакта, оставил большую часть своего войска на юге против Византии, а сам выступил на север воевать с венграми.[37] Эта кампания началась неудачно для болгар и самому князю пришлось искать убежища в крепости Дристр. В итоге Симеон заключил перемирие с Византией, чтобы сосредоточиться на войне с венграми.[38]

Венгерская кампания и новые войны с Византией (895—904)

Князь Симеон оказался достойным учеником византийской дипломатии и заключил антивенгерский договор с печенегами.

Весной 896 Симеон стремительно двинулся на север и встретил венгров в решительной битве на Южном Буге (современная Украина). В ожесточенном бою венгры (вероятно во главе с легендарным Арпадом) потерпели тяжелое поражение. Разбитых венгров печенеги гнали далеко на запад, в результате чего они и поселились в современной Венгрии.[39][40][41] Некоторые историки утверждают, что решающая битва состоялась годом ранее (895) к югу от Дуная, а в 896 болгары провели карательный поход на Южный Буг.[42]

Симеон «вернулся гордый победой и торжествующий» и стал «ещё надменнее» (Иоанн Скилица и Лев Граматик). Летом 896 он снова двинулся на юг, полностью уничтожил ромейские войска в битве при Булгарофигоне [en.wikipedia.org/wiki/Battle_of_Boulgarophygon] и осадил Константинополь.[22][43]

Византии пришлось подписать мир, уступить Болгарии территории между современной Странджей и Чёрным морем и платить ей ежегодную дань. Болгарские купцы вернулись в Константинополь.[44][45]

Тем временем болгарский правитель установил свой контроль и над Сербией в обмен на признание Петара Гойниковича сербским князем.[46]

Симеон постоянно нарушал мирный договор и нападал на Византию, захватывя всё новые территории.[47]

Новый мирный договор (904) установил болгарский суверенитет над Северной Грецией и большей частью современной Албании.[6][48] Граница между Болгарией и Византией проходила в 20 км севернее Салоник.[49]

Признание Симеона царём (913)

В мае 912 года скончался Лев VI Философ и престол был занят его братом Александром как регентом при малолетнем Константине VII Багрянородном. Весной 913 года он отказался платить ежегодную дань Болгарии.[26] Симеон начал военные приготовления, но Александр умер прежде, чем болгары перешли в наступление, оставив империю в руках регентского совета во главе с патриархом Николаем Мистиком. Патриарх приложил большие усилия, чтобы убедить Симеона не нападать на Византию, но попытки решить дело миром не увенчались успехом.

В июле — августе 913 года болгарская армия осадила Константинополь.[50] Новые переговоры утвердили возобновление дани[51] и женитьбу Константина VII на одной из дочерей болгарского правителя, что превратило бы Симеона в василеопатора (тестя императора) и дало бы ему возможность править Византией.[22][52]

Но самая значимая часть договора — это официальное признание Симеона царём и императором болгар от ромейского патриарха Николая Мистика во Влахернском дворце в Константинополе[17][18][53] (август 913 года).

Акт имел огромное значение и представлял собой переворот в византийской экуменической доктрине, в соответствии с которой есть только один Бог на небе и только один император на земле — император Византии. Он призван быть подлинным хозяином и отцом всех народов, а другие правители — лишь его сыновья, и властью могут наделяться исключительно по императорскому соизволению.

В феврале 914 года Зоя Карбонопсина, мать Константина VII, упразднила регентский совет и захватила власть в Византии. Она сразу отреклась от признания императорского титула Симеона[54] и отказалась от возможного брака между своим сыном и дочерью Симеона.[55]

Война была единственной альтернативой для болгарского царя. Симеон снова вторгся во Фракию и овладел Адрианополем. Византия начала подготовку к решающей войне с Болгарией.

Ахелой и Катасирты (917)

Весной 917 года подготовка Византии к войне была в разгаре[56]. Ромеи вели переговоры одновременно с печенегами, венграми и сербами для совместной борьбы с Болгарией.[57] В июне 917 года был заключен мир с Арабским халифатом, что позволило Византии сконцентрировать все свои ресурсы на войне против болгар.[58] Элитные войска и способные офицеры со всех провинций от Армении до Италии сосредоточились в Константинополе.[59] Болгары должны были испытать всю мощь Империи.[60]

После торжественного молебна вынесли чудотворный крест, пред которым все преклонились и поклялись победить или умереть. Чтобы сильнее поднять дух солдат деньги им выплатили вперёд. Императрица и патриарх сопроводили войска до городских ворот. Византийцы выступили на север вдоль берега Чёрного моря.[61] Армия была под командованием магистра Льва Фоки, а флот — будущего императора, друнгария флота (адмирала) Романа Лакапина.

20 августа 917 года к северу от порта Анхиало на реке Ахелой[62] ромеи и болгары встретились в решительном сражении. Это несомненно была одна из величайших битв Средних веков.[63] По сведениям летописцев можно заключить, что болгары применили традиционный для них манёвр — наступление, ложное отступление и решительное контранаступление (Маркели 792 год, Версиникия 813 год, Салоники 996 год, Адрианополь 1205 год). Когда византийцы увлеклись преследованием отступающих болгар, теряя строгий порядок и открывая свой левый фланг, Симеон бросил с северо-запада тяжелую конницу, а всё болгарское войско обратилось в контранаступление.[64] Кавалерийская атака, под предводительством самого царя (конь Симеона был убит), была настолько стремительной и неожиданной, что сразу смела левый фланг и вышла в тыл византийцев.[65][66] Оттесненные к морю и атакованые с трех сторон ромеи были полностью уничтожены.[67] Главнокомандующий Лев Фока едва сумел бежать, а остальные византийские полководцы погибли.[68] Битва была, по словам летописца Симеона Логофета, «какой от века не бывало». Лев Диакон, посетивший место сражения спустя 50 лет, отметил: «И сегодня можно видеть около Ахелоя кучи костей позорно избитого тогда, бежавшего ромейского войска».[69] Болгарская армия бросилась в обычное для неё решительное стратегическое преследование (после победы при Онгле (680 год) болгары преследовали византийцев 150—200 км.).

Печенего-венгрское нападение с севера потерпело неудачу.[70][71] Сербы также не посмели противостоять Болгарии.

Византия не получила помощи, а болгарская армия уже приближалась к её столице. В отчаянной попытке остановить болгар Империя собрала все войска, что ещё у неё оставались и, присоединив остатки разбитой ахелойской армии, вышла против болгарского войска. По сведениям ромейского летописца Продолжителя Феофана, византийская армия была многочисленной. Главнокомандующим ромеев был жаждущий реванша Лев Фока со своим помощником Николаем сыном Дуки.

Так состоялась битва при Катасиртах, рядом с Константинополем. Это было ночное сражение, в котором болгары напали на византийцев и снова разбили их. Лев Фока опять бежал, а Николай погиб.[72] Путь к Константинополю был открыт для войска царя Симеона.[73][74]

Однако, болгарская армия вернулась обратно в Болгарию. Как после битвы при Каннах, когда Ганибал не продолжил наступление на Рим, историки не могут удовлетворительно объяснить, почему Симеон не пошёл на Константинополь.

Амбиция Болгаро-Византийской империи (917—927)

Сразу по окончании кампании против Византии, Симеон сверг с сербского престола и бросил в темницу Петара Гойниковича, который пытался ему изменить. На его место царь поставил своего протеже Павла Брановича.[57][75]

По инициативе Симеона был созван церковный собор (917 или 918), провозгласивший самостоятельность Болгарской церкви,[76] а новоизбранный патриарх совершил освящение Симеонова титула «Симеон, волею Христа Бога самодержец всех болгар и ромеев».[6][77]

В 918 году болгарское войско совершило поход в Элладу и захватило Фивы.[78][79]

Непрерывные поражения привели в 919 году к перевороту в Византии. Друнгарий флота Роман Лакапин сменил императрицу Зою на посту регента, и сослал её в монастырь, после чего сосватал свою дочь Елену за малолетного Константина VII и в 920 году стал со-императором, узурпировав реальную власть в империи.[80]

Именно это Симеон пытался сделать уже семь лет.[81] Взойти на византийский трон дипломатическими способами стало невозможно, и Симеон принял решение начать новую войну.

В 920—922 болгарская армия предприняла одновременное наступление на два фронта: на востоке она преодолела пролив Дарданеллы и осадила город Лампсак в Малой Азии,[22][82][83] на западе же завладела всей территорией до Коринфского перешейка. В 921 болгары снова овладели Адрианополем, который Симеон продал Зое в 914 году, и опять подступили к Константинополю.

Тем временем (921) ромейская дипломатия попыталась взбунтовать сербов во главе с Павлом Брановичем против Симеона, но болгарский самодержец заменил на сербском престоле Павла на Захария и бунт провалился.[84]

На востоке болгарское войско, маневрировавшее около Константинополя между 11 и 18 марта 922, встретилось с византийским при Пигах.[85] Ромейская армия была под командованием ректора Иоанна и Пота Аргира. В её состав входила и императорская гвардия. Фланги византийцев поддерживал флот во главе с друнгарием флота Алексеем Муселе.

В битве ромеи не смогли удержать стремительного наступления болгар. Часть византийских солдат была убита, остальные в том числе Алексей утонули в бухте Золотой рог.[84][86][87]

У Симеона была могучая армия, но он понимал, что для завоевания Константинополя нужен и сильный флот, чтобы нейтрализовать византийский и окружить великий город с моря. Царь обратился к арабам, у которых в то время были мощные морские силы. В 922 болгарское посольство было послано к халифу Убайдаллаху аль-Махди в столицу Фатимидского халифата Кайруан (в современном Тунисе). Халиф согласился на предложение о совместной нападении на Константинополь с суши и с моря, и послал в Болгарию своих людей для уточнения подробностей. Однако, на обратном пути их захватили византийцы в Калабрии (Южная Италия). Симеон предпринял вторую попытку, на этот раз с аль-Дулафи, но и она провалилась.[22][88]

Под византийским влиянием сербский жупан Захарий восстал против Болгарии. В 924 Сербия была завоевана и присоединена к болгарскому царству, а Захарий сбежал в Хорватию, провозглашённую в 925 королевством и бывшую союзницей Византии.[89] Болгарский корпус под предводительством Алогоботура вторгся в Хорватию (926), но попал в засаду в горах Боснии и был разбит.[6] Опасаясь болгарского ответа, первый король Хорватии Томислав I согласился расторгнуть союз с Византией и подписать мир на основе status quo.[90] После заключения мира папа Иоанн X послал в Велики-Преслав своих легатов герцога Иоанна и епископа Мадалберта, которые признали (осенью 926) императорский титул Симеона и патриаршество главы болгарской церкви.[91][92][93]

C начала 927, несмотря на отчаянные призывы к миру Романа Лакапина, Симеон начал широкомасштабную подготовку к осаде Константинополя. Однако, осада эта так и не состоялась.[83][94] 27 мая 927 Симеон I Великий умер от сердечной недостаточности в своем дворце в Преславе.[95]

На болгарский трон взошёл сын Симеона Пётр I (927—969). Дабы утвердиться как истинный сын великого отца, он сразу же вторгся в Восточную Фракию, захватив крепость Визу.[83]

В октябре 927 года был заключен мир, который подтвердил большую часть завоеваний Симеона. Византийская империя обязалась платить ежегодную дань Болгарии.

Но самое значимое было то, что с этого договора Византийская империя официально признавала императорское достоинство болгарского правителя и патриаршеский статус главы болгарской церкви[96][97][98][99].

Был также оговорен брак царя Петра и внучки византийского императора Романа Лакапина Марии, которая была крещена под именем Ирина в честь мира.

Этот брак был крупной победой для авторитета Болгарии. Впервые за полутысячелетнюю историю Византии девушка из потомства императора выдавалась замуж за пределы Империи.[100][101]

Все эти результаты расцениваются историками как плоды гения царя Симеона I.[102]

«Pax Simeonica»

Основная статья: Золотой век Симеона

Симеон намеревался заменить «Pax Byzantina» на «Pax Bulgarica», но понимал, что для этого нужны не только людские ресурсы, но и соответствующая культурная основа.

Под его властью расцвела столица Великий Преслав и превратилась в престижный религиозный и культурный центр.[103]

Со своими многочисленными церквями и монастырями, впечатляющим царским дворцом и Золотой церковью, Преслав был настоящей имперской столицей. Современник строительства Иоанн Экзарх описывает столицу глазами иностранца: «Когда он входит во Внутренний город и видит высокие палаты и церковь, украшеные снаружи камнями, деревом и красками, а изнутри мрамором и медью, серебром и золотом, он не знает с чем их сравнить.»

Особенно впечатляющим был книжный расцвет.[5] Книжные школы в Охриде во главе со св. Климентом Охридским и в Плиске (в 893 году она переместилась в Преслав) были основаны ещё св. князем Борисом I, но Симеон продолжил дело своего отца, и во время его царствования болгарская литература достигла своего расцвета.[104]

В эту эпоху в Преславе была создана новая азбука — кириллица,[12][13][14][15] развилась первая славянская литература, которая оказала большое влияние на весь славянский мир и превратила болгарский язык IX века в литургический.[9][10]

Царь-книголюб, «новый Птолемей», подхватил Кирилло-Мефодиевскую эстафету: от языческих «черт и резов» через глаголическую письменность к кириллице, на которой составлялись многочисленные оригинальные и переводные сочинения. Самыми известными произведениями круга единомышленников Симеона стали «Учительное евангелие», первая часть которого известна как «Азбучная молитва», «Проглас к Евангелие», «Историкии» Константина Преславского, «Сказание о писменех» Черноризца Храброго, «Шестоднев» Иоанна Экзарха, «Слова» Климента Охридского, «Похвала царю Симеону» анонимного автора, «Златоструй», так называемый «Симеонов сборник» и др.[105] Другие видные книжники были: Наум Преславский, Тодор Доксов, Иоанн Пресвитер и Григорий Пресвитер. Этот золотой фонд болгарской литературы обеспечил будущее развитие просвещения славянских народов.[106]

Другими элементами «Pax Bulgarica» или, точнее, «Pax Simeonica» были императорское достоинство болгарского правителя, автокефалия Болгарской православной церкви и возведение её в ранг Патриархата (провозглашены в 918 году и окончательно признаны Византией и Вселенской патриархией в 927 году).[107]

Симеон неповторимо сочетал силу слова и меча. Французский историк Альфред Рамбо оценивает его следующим образом: «Царь Симеон был Карлом Великим для Болгарии, но более образованым нежели наш Карл Великий и гораздо более успешным, ибо заложил основы единой национальной литературы.»[108]

Семья

 
 
 
Борис I
правил 852 - 889
 
 
 
Мария
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Владимир
правил 889 - 893
 
Гавриил
 
 
Яков
 
Евпраксия
 
Анна
 
 
 
 
 
 
 
 
 
неизвестная жена
 
 
 
Симеон I
правил 893 - 927
 
 
 
Мария Сурсувул
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Михаил
 
Пётр I
правил 927 - 969
 
Иван
 
Вениамин(Боян)
 
неизвестные дочери


По неизвестной причине Симеон лишил своего старшего сына Михаила прав на престол и отправил его в монастырь. Впоследствии, во время правления царя Петра Михаил принимал участие в мятеже против брата. В аналогичном мятеже принимал участие и другой сын Симеона — Иван.

Первоисточники

  • [www.vostlit.info/Texts/rus/Liut_Kr/text6.phtml Книга Воздаяния], Лиутпранд Кремонский
  • [www.vostlit.info/Texts/rus5/TheophCont/text61.phtml Жизнеописание царей], Продолжатель Феофана
  • [pstgu.ru/download/1286797721.nikilov.pdf Николов, А. Идея о благочестии и мудрости правителя в политической идеологии и публичной пропаганде болгарских государей в первое столетие после принятия христианства в Болгарии (864—971). — В: XVII Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Т. 1. Москва, 2007, 124—130]
  • [www.academia.edu/3111271/Nikolov_A._Making_a_new_basileus_the_case_of_Symeon_of_Bulgaria_893-927_reconsidered._-_In_Rome_Constantinople_and_Newly_converted_Europe._Archeological_and_Historical_Evidence._Vol._I._Ed._by_M._Salamon_M._Woloszyn_A._Musin_P._Spehar._Krakow-Leipzig-Rzeszow-Warszawa_2012_101-108 Nikolov, Angel. "Making a new basileus: the case of Symeon of Bulgaria (893—927) reconsidered, " in Rome, Constantinople and Newly converted Europe. Archeological and Historical Evidence. Vol. I. Ed. by M. Salamon, M. Wołoszyn, A. Musin, P. Špehar. Kraków-Leipzig-Rzeszów-Warszawa, 2012, 101—108]

Напишите отзыв о статье "Симеон I"

Примечания

  1. ↑ Lalkov, Rulers of Bulgaria, стр. 23-25.
  2. ↑ Enciklopedija Bǎlgarija. Akademično izdatelstvo «Marin Drinov». 1988. OCLC 75865504.
  3. ↑ The First Bulgarian Empire". Encarta. encarta.msn.com/encyclopedia_761556147_8/Bulgaria.html#p48.
  4. ↑ Weigand, Gustav (1924). «1 Istoriko-geografski obzor: 4 Srednovekovie» (болг.). Etnografija na Makedonija. trans. Elena Pipiševa. Leipzig: Friedrich Brandstetter. knigite.abv.bg/gw/gw_1_4.html.
  5. ↑ 1 2 Hart, Nancy (PDF). Bulgarian Art and Culture: Historical and Contemporary Perspectives. University of Texas at Austin. стр. 21. www.utexas.edu/cola/centers/creees/content/outreach/fulbright/final_projects/hart.pdf.
  6. ↑ 1 2 3 4 Bakalov, Istorija na Bǎlgarija, «Simeon I Veliki».
  7. ↑ «About Bulgaria» (PDF). U.S. Embassy Sofia, Bulgaria. sofia.usembassy.gov/uploads/images/9slwbq67Sfo4dBuR2WMVfg/about_bulgaria1.PDF.
  8. ↑ Castellan, Georges (1999) (болг.). Istorija na Balkanite XIV—XX vek. trans. Liljana Caneva. Plovdiv: Hermes. pp. 37. ISBN 954-459-901-0.
  9. ↑ 1 2 Encyclopædia Orbis Latini, www.orbilat.com/Encyclopaedia/O/Old_Church_Slavonic.html
  10. ↑ 1 2 Orthodox, orthodoxwiki.org/Old_Church_Slavonic
  11. ↑ Encyclopedia Britannica, www.britannica.com/EBchecked/topic/84067/Bulgar.
  12. ↑ 1 2 Paul Cubberley (1996) «The Slavic Alphabets». In Daniels and Bright, eds. The World’s Writing Systems. Oxford University Press. ISBN 0-19-507993-0.
  13. ↑ 1 2 Curta, Florin, Southeastern Europe in the Middle Ages, 500—1250 (Cambridge Medieval Textbooks), Cambridge University Press (September 18, 2006), стр. 221—222.
  14. ↑ 1 2 Fact-archive, www.fact-archive.com/encyclopedia/Old_Church_Slavonic#History
  15. ↑ 1 2 [wapedia.mobi/en/Preslav_Literary_School Wapedia — Wiki: Preslav Literary School]
  16. ↑ «Цѣсарь Блъгаромъ». Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 367.
  17. ↑ 1 2 Fine, The Early Medieval Balkans, стр. 144—148.
  18. ↑ 1 2 Ostrogorsky, George (1935). «Avtokrator i samodržac» (серб.). Glas Srpske kraljevske akademije (CLXIV): стр. 95-187.
  19. ↑ 1 2 Fine, The Early Medieval Balkans, стр. 132.
  20. ↑ 1 2 Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 280.
  21. ↑ Dimitrov, Božidar. «Hramǎt „Sveti Četirideset mǎčenici“(болг.). National Historical Museum. www.historymuseum.org/upload/fck_editor/40%20mazenizi(6).htm.
  22. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Delev, Bǎlgarskata dǎržava pri car Simeon.
  23. ↑ „Hunc etenim Simeonem emiargon, id est semigrecum, esse aiebant, eo quod a puericia Bizantii Demostenis rhetoricam Aristotelisque sillogismos didicerit“. Liutprand of Cremona. Antapodosis, cap. 29, стр. 66. Cited in Drinov, Marin (1876). Južnye slavjane i Vizantija v X veke. стр. 374.
  24. ↑ Annales Fuldenses, стр. 408. Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 133. (англ.)
  25. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 283.
  26. ↑ 1 2 Todt, Biographisch-Bibliographisches Kirchenlexikon.
  27. ↑ Crampton, R.J. (2005). „The Reign of Simeon the Great (893–927)». A Concise History of Bulgaria. Cambridge University Press. стр. 16вЂ"17. ISBN 0-521-85085-1.
  28. ↑ Kalojanov, AnДЌo (2005-05-11). «Slavjanskata pravoslavna civilizacija» (англ). liternet.bg/publish/akaloianov/civilizacia.htm.
  29. ↑ John Skylitzes. Skylitzes-Kedrenos, II, стр. 254.
  30. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 144—145.
  31. ↑ Theophanes Continuatus, стр. 312., Vasilev, A. (1902). Vizantija i araby, II. стр. 88, стр. 104, стр. 108—111.
  32. ↑ 1 2 Canev, Bǎlgarski hroniki, стр. 198.
  33. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 289—291.
  34. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 145.
  35. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 146.
  36. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 295.
  37. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 296—299.
  38. ↑ Bakalov, Istorija na Bǎlgarija, «Simeon I Veliki».
    • Delev, Bǎlgarskata dǎrjava pri car Simeon.
    • Canev, Bǎlgarski hroniki, стр. 199.
  39. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 147.
  40. ↑ Annales Fuldenses, p.413
  41. ↑ Harimannus Augiensis, p.111
  42. ↑ Димитър Ангелов, Стефан Кашев, Борис Чолпанов, Българска военна история, стр. 259
  43. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 316.
  44. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 148.
  45. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 318—321.
  46. ↑ Fine, The Early Medieval Balkans, стр. 141.
  47. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 152.
  48. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 334—337.
  49. ↑ «In the year 6412 since the creation of the world, indict 7 (904). Border between Byzantines and Bulgarians. In the time of Simeon, by the grace of God Prince of the Bulgarians, under Olgu Tarkan Theodore and under Komit Drista.» Border marking inscription from Narǎš (modern Greece). Успенский Ф. И. (1898). «Пограничный столб между Болгарией и Византией при Симеоне». Известия русского археологического института в Константинополе: стр. 184—194.
  50. ↑ Todt, Biographisch-Bibliographisches Kirchenlexikon.
    • Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 155.
    • Canev, Bǎlgarski hroniki, стр. 212
  51. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 157.
  52. ↑ Bǎlgarite i Bǎlgarija, 1.2.
  53. ↑ Stephenson (2004), стр. 22.
  54. ↑ Loud, G.A. (1978). «A re-examination of the ‘coronation’ of Symeon of Bulgaria in 913». The Journal of Theological Studies (Oxford University Press) xxix (XXIX): стр. 109—120. doi:10.1093/jts/XXIX.1.109.
  55. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 367—368.
  56. ↑ Ioannes Skylitzes. Historia, 2, стр.283-284
  57. ↑ 1 2 Constantinus Porphyrogenitus. De administrando imperio, § 32, стр.156
  58. ↑ Theophanes Continuatus. Chronographia, стр.388
  59. ↑ Leo Grammaticus. Chronographia, стр.244
  60. ↑ Georgius Monachus Continuatus. Chronicon, стр.806
  61. ↑ Theophanes Continuatus, p.389
  62. ↑ Haldon (1999), стр. 212
  63. ↑ Haldon (2008), стр. 92
  64. ↑ Theophanes Continuatus. Chronographia, стр.388-390
  65. ↑ Haldon (2008), стр. 91
  66. ↑ Leo Grammaticus. Chronographia, стр.294-296
  67. ↑ Ioannes Skylitzes. Historia, 2, стр.284-288
  68. ↑ Ioannes Skylitzes. Historia, 2, стр.288
  69. ↑ Leo Diaconus, Historia, стр. 124.
  70. ↑ Божилов, Ив. България и печенезите, стр.47-51
  71. ↑ Nicolaus Patriarcha. Epistolae, ep. 9, col. 73A
  72. ↑ Theophanes Continuatus. Chronographia, стр.290
  73. ↑ Leo Grammaticus. Chronographia, стр.296
  74. ↑ Georgius Monachus Continuatus. Chronicon, стр.808
  75. ↑ Obolensky, D. The Byzantine Commonwealth, London, 1971, стр.111
  76. ↑ Fine, The Early Medieval Balkans, стр. 156.
  77. ↑ Nicolaus Patriarcha. Epistolae, ep. 9, col. 68A
  78. ↑ Cecaumenus, 32-33, 19-20, Arethas, p.338
  79. ↑ *Vie de saint Luc le Jeune, 449 et s.
    • DIEHL, Choses et gens de Byzance, 3 et s.
    • OSTROGORRSKY, Geschichte des byzantinischen Staates, 187, 1.
  80. ↑ Oxford Dictionary of Byzantium, éd. Alexander Kazhdan, Oxford University Press, 1991.
  81. ↑ Canev, Bǎlgarski hroniki, стр. 217.
  82. ↑ PGr, ep. 95, col. 301 D
  83. ↑ 1 2 3 Cawley, Charles (2006—2007). «Bulgaria: Symeon I 893—927». Medieval Lands. Foundation for Medieval Genealogy. fmg.ac/Projects/MedLands/BULGARIA.htm#_Toc137439346.
  84. ↑ 1 2 Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 164—165.
  85. ↑ Vita S. Mariae Junioris.
  86. ↑ Ioannes Scylitzes. Historia. 2, стр.356-357.
  87. ↑ Theophanes Continuatus, стр. 401—402
  88. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 168—169.
  89. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 459.
  90. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 176
  91. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, стр. 174
  92. ↑ Innocenäus III Papa. Ep. CXV, стр. 1112—3
  93. ↑ Mladjov, Ian (1999). «Between Byzantium and Rome: Bulgaria and the West in the Aftermath of the Photian Schism». Byzantine Studies/Г‰tudes Byzantines: стр. 173—181.
  94. ↑ Zlatarski, Istorija na Pǎrvoto bǎlgarsko carstvo, стр. 489—491.
  95. ↑ Canev, Bǎlgarski hroniki, стр. 226—227.
  96. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, p. 181, pp. 301—302, www.promacedonia.org/en/sr/sr_3_1.htm#181
  97. ↑ Fine, The Early Medieval Balkans, pp. 160—161
  98. ↑ Liudprandus. Legatio, p. 186.
  99. ↑ Theophanes Continuatus, p. 415.
  100. ↑ Fine, The Early Medieval Balkans.
  101. ↑ Runciman, A history of the First Bulgarian Empire, p. 179
  102. ↑ Stephenson (2004), стр. 24-25
  103. ↑ «Risuvana keramika». Muzej Preslav. www.museum-preslav.com/colectr.html.
  104. ↑ Ivanova, «Introduction», Tǎržestvo na slovoto.
  105. ↑ Ivanova, «Pribavka ot samija hristoljubiv car Simeon», Tǎržestvo na slovoto.
  106. ↑ Delev, Zlatnijat vek na bǎlgarskata kultura.
  107. ↑ Ivan Božilov, «Tsar Simeon Veliki (893—927): Zlatnia vek na srednovekovna Bǎlgaria»
  108. ↑ Dimitrov, Bulgaria: illustrated history.

Литература

  • В. К—ов.,. Симеон, царь болгарский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.academia.edu/7084202/%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B2_%D0%90._%D0%A4%D0%B0%D0%BA%D1%82%D0%B8_%D0%B8_%D0%B4%D0%BE%D0%B3%D0%B0%D0%B4%D0%BA%D0%B8_%D0%B7%D0%B0_%D1%81%D1%8A%D0%B1%D0%BE%D1%80%D0%B0_%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B7_893_%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D0%BD%D0%B0._-_%D0%92_%D0%91%D1%8A%D0%BB%D0%B3%D0%B0%D1%80%D0%B8%D1%8F_%D0%B2_%D1%81%D0%B2%D0%B5%D1%82%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D1%82%D0%BE_%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%82%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%BE_%D0%BD%D0%B0%D1%81%D0%BB%D0%B5%D0%B4%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE._%D0%9C%D0%B0%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%B0%D0%BB%D0%B8_%D0%BE%D1%82_%D0%A2%D1%80%D0%B5%D1%82%D0%B0%D1%82%D0%B0_%D0%BD%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%BD%D0%B0_%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D1%84%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%BD%D1%86%D0%B8%D1%8F_%D0%BF%D0%BE_%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F_%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B5%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D1%8F_%D0%B8_%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B5%D0%BD_%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B8%D0%B7%D1%8A%D0%BC_%D0%9F%D1%8A%D1%82%D1%83%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B5_%D0%BA%D1%8A%D0%BC_%D0%91%D1%8A%D0%BB%D0%B3%D0%B0%D1%80%D0%B8%D1%8F_-_%D0%A8%D1%83%D0%BC%D0%B5%D0%BD_17-19._05._2012_%D0%B3._%D0%A1%D1%8A%D1%81%D1%82._%D0%A2._%D0%A2%D0%BE%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2._%D0%A8%D1%83%D0%BC%D0%B5%D0%BD_2014_229-237 Николов, А., Факти и догадки за събора през 893 година. — В: България в световното културно наследство. Материали от Третата национална конференция по история, археология и културен туризъм «Пътуване към България» — Шумен, 17-19. 05. 2012 г. Съст. Т. Тодоров. Шумен, 2014, 229—237]
  • [www.academia.edu/3111271/Nikolov_A._Making_a_new_basileus_the_case_of_Symeon_of_Bulgaria_893-927_reconsidered._In_Rome_Constantinople_and_Newly_converted_Europe._Archeological_and_Historical_Evidence._Vol._I._Ed._by_M._Salamon_M._Wo%C5%82oszyn_A._Musin_P._%C5%A0pehar._Krak%C3%B3w-Leipzig-Rzesz%C3%B3w-Warszawa_2012_101-108 Nikolov, A. Making a new basileus: the case of Symeon of Bulgaria (893—927) reconsidered. — In: Rome, Constantinople and Newly converted Europe. Archeological and Historical Evidence. Vol. I. Ed. by M. Salamon, M. Wołoszyn, A. Musin, P. Špehar. Kraków-Leipzig-Rzeszów-Warszawa, 2012, 101—108]

Отрывок, характеризующий Симеон I

Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Симеон_I&oldid=81270227»