Симмах (папа римский)

Симмах лат. Symmachus PP.<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
51-й папа римский
22 ноября 498 — 19 июля 514
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Анастасий II
Преемник:	Гормизд
Смерть:	19 июля 514(0514-07-19)
Симмах на Викискладе

Симмах (лат. Symmachus PP.; ? — 19 июля 514) — папа римский с 22 ноября 498 по 19 июля 514 года.

Ранние годы

Симмах родился на Сардинии (тогда - часть Королевства вандалов), его отца звали Фортунат. Историк Джеффри Ричардс отмечает, что он родился язычником, и, возможно, был самого низкого происхождения среди всех остготских пап, большинство которых были членами аристократических семей . Симмах был крещен в Риме, где он стал архидиаконом Церкви при папе Анастасии II.

Правление

Симмах был избран папой 22 ноября 498 года в базилике Константина. Протоиерей Санта-Прасседе Лаврентий был избран папой в тот же день в церкви Святой Марии на совете фракции сторонников примирения с византийцами, которые были поддержаны императором Анастасием I. Обе фракции согласились призвать остготского короля Теодориха для арбитража. Он постановил, что тот, кто был избран первым и сторонники которого были наиболее многочисленны, должен стать папой. В итоге король признал более правым Симмаха . Однако документ, известный как "Лаврентьевский фрагмент" утверждает, что Симмах добился своего с помощью взяток, , а диакон Магн Феликс Эннодий Миланский позднее писал, что 400 солидов были распределены среди влиятельных особ для завоевания их благосклонности .

После выборов в Риме разгорелась гражданская война. Теодорих призвал в Равенну лидеров двух партий (готской и византийской) на суд. Папой был признан Симмах, как избранный раньше и большинством. Через 6 месяцев распря продолжилась. Симмах продолжил созывать Синод, который состоялся в Риме 1 марта 499 года, в котором приняли участие 72 епископов и все римское духовенство. Лаврентий посетил этот синод. После этого он был назначен главой диоцеза Нукерия в Кампании. По данным Liber Pontificalis, Симмах даровал этот пост Лаврентию, "руководствуясь симпатией", но "Лаврентьевский фрагмент" утверждает, что Лаврентий "был серьезной угрозой, и потому насильно отправлен" в Нукерию . Королю Теодориху была подана новая жалоба, теперь со стороны Лаврентия, и война в Риме возобновилась. Многие духовные лица, сторонники Симмаха, были убиты.

В 501 году сенатор Руф Постумий Фест, сторонник Лаврентия, обвинил Симмаха в совершении различных преступлений. В частности, он утверждал, что Симмах праздновал Пасху в неправильный день. Король Теодорих вызвал его в Ариминум ответить на обвинения. Папа прибыл и услышал в свой адрес новые обвинения, теперь в блуде и злоупотреблении церковной собственностью . Симмах запаниковал и бежал из Ариминума посреди ночи только с одним спутником. Его побег был расценен как признание вины. Лаврентий был доставлен обратно в Рим своими сторонниками, но значительная группа духовенства, в том числе большинство из старших священнослужителей, отказалась от общения с ним. Теодорих назначил епископа Петра Алтинского временно исполняющим обязанности епископа Рима на время празднования Пасхи, а судьбу Симмаха и Лаврентия должен был решить Синод - общее собрание духовенства в 502 году .

Чтобы предотвратить повторение смуты, Теодорих подготовил декрет о «выборах», в котором говорилось, что при жизни папы запрещалась какая-либо предвыборная агитация. И в этом же документе говорилось, что папе принадлежит право указывать своего преемника. Если же эта дезигнация не выполнялась по причине неожиданной смерти папы, то новый папа избирался клиром.

Синод

Синод открылся под председательством итальянских митрополитов, Петра II из Равенны, Лаврентия из Милана и Марцеллиана из Аквилеи. Сессия оказалась бурной: обсуждение канона избрания папы вызвало бурные споры. Большинство собравшихся не смогли решить спор Симмаха и Лаврентия, но согласились с тем, что назначение Симмаха не может быть отозвано без согласия Теодориха. Между тем беспорядки в Риме нарастали, в результате чего ряд епископов бежали из Рима, а остальные просили короля перенести Синод в Равенну. Теодорих отказал, дав указание вновь собрать Синод 1 сентября. На новом заседании споры были не менее ожесточенными. В это время стало известно об убийстве нескольких сторонников Симмаха, и он отступил в собор Святого Петра, отказываясь выйти, несмотря на призывы членов Синода .

В этот момент Синод вновь подал прошение Теодориху, спрашивая разрешения распустить собрание и вернуться домой. Теодорих ответил в письме от 1 октября, что они должны решить свои споры и только после этого разойтись. Так епископы собрались вновь 23 октября 502 года. На собрании было решено, что так как папа был преемником святого Петра, они не могли судить Симмаха, и оставили Богу право решать. Всем, кто отказался от общения с Симмахом, было настоятельно рекомендовано примириться с ним, и что любой священник, отслуживший мессу в Риме без согласия папы в будущем должен быть наказан как раскольник. Резолюция была подписана 76 епископами во главе с Лаврентием из Милана и Петром из Равенны .

Несмотря на исходе синода, Лаврентий вернулся в Рим и в течение следующих четырех лет, в соответствии с "Лаврентьевским фрагментом", управлял своими храмами как папа при поддержке сенатора Феста . Лишь в 506 году сторонникам Симмаха удалось убедить Теодориха заставить Лаврентия сдать свои храмы официальному папе . Гражданская война завершилась только в 514 году.

6 ноября 502 года Симмах собрал собор в базилике Св. Петра. Собор утвердил декрет, которым, кроме всего прочего, предлагалось проводить выборы Папы только в присутствии королевских уполномоченных. Прежняя форма избрания «клиром и миром» была отменена.

Симмах предоставил деньги и одежду католических епископам Африки и Сардинии, высланным правителями вандалов. Он также выкупил заключенных из верхней Италии и оказал им помощь.

Симмах уделял большое внимание украшению базилики Св. Петра. Для народа перед базиликой был построен первый на Ватикане фонтан. При базиликах Св. Петра, Св. Павла и Св. Лоренцо за стенами были открыты госпитали.

Симмах был первым римским епископом, которого стали называть Папой.

Почитается в католической церкви как святой; день памяти — 19 июля.

Источники

• [www.catholic.ru/modules.php?name=Encyclopedia&op=content&tid=3526 Симмах, Папа, св.]

Отрывок, характеризующий Симмах (папа римский)

– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.