Симония

Симони́я (греч. σιμωνία, лат. simonia) — продажа и покупка церковных должностей, духовного санa, церковных таинств и священнодействий (причастие, исповедь, отпевание), священных реликвий и т. д. В широком смысле симония — продажа благодати Святого Духа.

Происхождение термина

Термин возник от имени самарянского волхва Симона, который пытался выкупить у апостола Петра и апостола Иоанна дар (благодать) Святого Духа или, иначе, купить за деньги священство:

Тогда возложили (апостолы) руки на них, и они приняли Духа Святаго. Симон же, увидев, что через возложение рук Апостольских подается Дух Святый, принес им деньги, говоря: дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святаго. Но Петр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги. Нет тебе в сем части и жребия, ибо сердце твое не право пред Богом. Итак покайся в сем грехе твоем, и молись Богу: может быть, отпустится тебе помысел сердца твоего; ибо вижу тебя исполненного горькой желчи и в узах неправды. (Деян. 8:17-24)

Исторический очерк

Вселенская церковь и Византия

Симония была запрещена ещё правилами Вселенских соборов: 29-м правилом святых апостол, 2-м правилом 4 Вселенского собора, 22-м и 23-м правилами 6 Вселенского собора, 4-м и 5-м правилами 7 Вселенского собора, 90-м правилом Василия Великого. Согласно этим правилам тех, кто торгует благодатью (поставляемых и поставляющих), надо не только извергать из священства, но и отлучать от общения и даже предавать анафеме.

В канон Церкви вошли два послания, в которых обличается грех симонии: Окружное послание Геннадия, патриарха Константинопольского, и с ним святого собора, ко всем преосвященнейшим митрополитам и к папе Римскому (459) и Послание Тарасия, святейшего патриарха Константинополя, к Адриану, папе Римскому (787). В последнем Тарасий называет главную причину, согласно которой запрещена симония:

Глагол же закона не таков, чтобы за оный давати дары: ибо никто не продаёт благодати. Туне, глаголет, приясте, туне дадите (Матф.10,8)

Католицизм

В Европе в Средние века в связи с борьбой за инвеституру симония понималась как выдача церковной должности светским лицом, за деньги или бесплатно (например, назначение епископа королём). Симония активно практиковалась в Европе уже в X веке (папство переживало тогда глубокий упадок). Несмотря на то, что на синоде 1059-60 гг. папа Николай II обозначил симонию как «тройную ересь» (лицо, получившее церковную должность путём симонии, следовало извергнуть из сана), а затем запрет её был подтверждён Вторым Латеранским (1139) и Третьим Латеранским (1179) соборами, симония на Западе продолжала практиковаться, достигнув апогея в конце XV — начале XVI веков. Папа Иннокентий VIII, восшедший на престол благодаря симонии, прославился охотой на ведьм и поддержкой инквизиции, как и тем, что против него (и в частности, против симонии) выступал харизматичный Джироламо Савонарола. Следующий по времени папа Александр VI также получил свой высокий пост благодаря интригам и симонии в конклаве. Католическая симония считается важнейшей и непосредственной предпосылкой возникновения протестного движения в христианстве XVI в. — протестантизма.

Окончательно и решительно симония была осуждена католической церковью на Тридентском соборе в 1545-63 гг.

Православная Русь и Россия

В средневековой Руси практика «поставления пастырей на мзде» стала одной из основных предпосылок возникновения движения стригольников.

Отрывок, характеризующий Симония

Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.