Симонсен, Аллан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аллан Симонсен

Аллан Симонсен в 2012 году
Общая информация
Полное имя Аллан Роденкам Симонсен
Родился 15 декабря 1952(1952-12-15) (71 год)
Вайле, Дания
Гражданство Дания
Рост 165 см
Позиция нападающий
Информация о клубе
Клуб Завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1971—1972 Вайле 42 (16)
1972—1979 Боруссия (Мёнхенгладбах) 178 (76)
1979—1983 Барселона 98 (31)
1983 Чарльтон Атлетик 16 (9)
1983—1989 Вайле 166 (70)
Национальная сборная**
1971—1972 Дания (до 21) 6 (0)
1972—1986 Дания 55 (20)
Тренерская карьера
1991—1994 Вайле
1994—2001 Фарерские острова
2001—2004 Люксембург
2011—2013 Фредерисия ген. мен.
2013 Фредерисия и. о.
Международные медали
Чемпионаты Европы
Бронза Франция 1984

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Аллан Роденкам Симонсен (дат. Allan Rodenkam Simonsen; 15 декабря 1952, Вайле) — датский футболист, нападающий. Обладатель «Золотого мяча» 1977 года и «Бронзового мяча» 1983 года.

Симонсен — обладатель уникального и уже неповторимого достижения: он забивал мячи в финалах всех трёх Еврокубковых турниров. Первый и пока единственный датский футболист, выигравший приз лучшему игроку Европы — «Золотой мяч». Первый футболист, принятый в зал славы датского спорта (англ.) (1995[1]). Также является членом зала славы датского футбола (англ.) (2008[1]).





Футбольные достижения

Командные

Индивидуальные

Напишите отзыв о статье "Симонсен, Аллан"

Примечания

  1. 1 2 Дата принятия в зал славы

Ссылки

  • [www.barcamania.com/materials/59.html Аллан Симонсен. «Танк особого назначения»]
  • [footballplayers.ru/players/1927.html Профиль на footballplayers.ru]



Отрывок, характеризующий Симонсен, Аллан

На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.