Симон, Еуде

Еуде Симон

Еу́де Симо́н Муна́ро (исп. Yehude Simon Munaro, род. 18 июля 1947) — перуанский политик, премьер-министр Перу с 14 октября 2008 по 12 июля 2009 года.

Родом из семьи еврейско-итальянского происхождения. Политическую деятельность начал в 1983 году, когда был выдвинут в мэры Чиклайо Объединёнными левыми — коалицией Народно-демократического единства, Революционного левого союза, Перуанской коммунистической партии, Революционной коммунистической партии и Революционной социалистической партии. В 1985—1990 годах был депутатом Конгресса от Объединённых левых.

В 1991 году основал Свободное патриотическое движение, впоследствии обвинённое в том, что оно являлось политическим крылом леворадикального Революционного движения имени Тупака Амару, получившего известность после захвата японского посольства в Лиме в 1996 г.

Узнав о разгоне президентом Альберто Фухимори парламента 5 апреля 1992 года, Симон, находившийся в Европе на конференции, вернулся в Перу, чтобы противодействовать перевороту. Симона, протестовавшего против авторитарной политики Фухимори, приговорили к 20 годам тюремного заключения за «оправдание терроризма». Выйдя на свободу по амнистии после импичмента Фухимори, Симон через некоторое время стал губернатором процветающего региона Ламбайеке.

С 2008 года возглавляет Перуанскую гуманистическую партию (левоцентристского толка). 14 октября 2008 года Симон стал премьер-министром Перу.

На парламентских выборах в апреле 2011 года избран в Конгресс.

Отрывок, характеризующий Симон, Еуде

– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.