Симфонический оркестр Карельской государственной филармонии
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
| Симфонический оркестр Карельской государственной филармонии | |
| Жанр | |
|---|---|
| Годы |
1933— |
| Страна | |
| Город | |
| [kareliasymphony.ru/ru/ symphony.ru/ru/] | |
Симфони́ческий оркестр Каре́льской государственной филармонии — российский симфонический оркестр, один из крупнейших оркестров Северо-запада России (Петрозаводск, Республика Карелия).
10 декабря 1933 года постановлением № 1208 Совета Народных Комиссаров Автономной Карельской ССР, при республиканском Комитете по радиофикации и радиовещанию АКССР на основе оркестра комитета, «в целях удовлетворения возрастающих запросов широких масс трудящихся в области художественной культуры» был организован Симфонический оркестр Карельского радио. У истоков создания коллектива стоял композитор и педагог Карл Раутио. Главным дирижёром оркестра, состоявшего из 40 человек, стал Леопольд Теплицкий. В первом концерте прозвучали Четвёртая симфония и «Итальянское каприччио» П. Чайковского.
За время своей истории оркестр неоднократно менял свои названия: Оркестр Радиокомитета, Оркестр Карельской филармонии, Симфонический оркестр Карельского радио и телевидения, Симфонический оркестр Министерства культуры Республики Карелия. В 1997 году оркестр окончательно вошел в состав Карельской государственной филармонии.
В разные годы с оркестром в качестве вторых дирижеров и главных приглашенных дирижеров работали: Константин Симеонов, Лев Косинский, Виталий Катаев, Юрий Аронович, Леонард Холостяков, Владислав Чернушенко, Михаил Измайлов, Игорь Логутов, Аркадий Штейнлухт.
В настоящее время в составе Симфонического оркестра 79 музыкантов, в большинстве своем — выпускники Санкт-Петербургской и Петрозаводской консерваторий.
Главные дирижёры
- Леопольд Теплицкий (1933—1941), (1946—1952)
- Лев Косинский — (1952—1953)
- Леопольд Теплицкий (1953—1955)
- Юрий Аронович (1955)
- Сергей Трубачёв (1956—1961)
- Александр Дмитриев (1962—1971)
- Фёдор Глущенко (1971—1973)
- Эдвард Чивжель (1973—1991)
- Олег Солдатов (1992—2006)
- Мариус Стравинский (2007—2012)
- Анатолий Рыбалко (2013 —)
Напишите отзыв о статье "Симфонический оркестр Карельской государственной филармонии"
Литература
- Хуовинен В. Музыка и радио // Ленинская правда — 1978, 9 января.
- Гродницкая Н. Музыка для всех // Ленинская правда — 1983, 14 декабря.
- Синисало Г. Моя консерватория // Ленинская правда — 1983, 22 декабря.
- Симфонический оркестр Карельской государственной филармонии, [1933-2008: 75 лет / сост. и коррекция текстов: Л. Ваганова; общ. ред.: Т. Талицкая]. — Петрозаводск: Scandinavia, 2008. — 24 с.: фот. — Текст парал. рус., англ.; Штурмина, О. П.
- Сураева Л., Старовойтенко Н. Симфонический оркестр Карельской филармонии. 80 лет // Музыкальное обозрение — 2013, № 11(362).
Ссылки
- [philharmonia.onego.ru/section.php?id=27 Страница на сайте Карельской государственной филармонии]
- [karelinform.ru/?id=12534 Симфоническому оркестру Карельской госфилармонии исполняется 75 лет]. КарелИнформ (25 декабря 2008). Проверено 26 февраля 2013. [www.webcitation.org/6F0kTuhnI Архивировано из первоисточника 10 марта 2013].
- [mkrf.ru/press-tsentr/novosti/region/detail.php?id=464116 Пресс-служба Министерства культуры РФ]
- [library.karelia.ru/kalendar2013/kalendar_2013.pdf Календарь знаменательных дат (стр. 205)]
Отрывок, характеризующий Симфонический оркестр Карельской государственной филармонии
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
