Симфония № 1 (Рахманинов)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Симфония № 1 ре минор, ор. 13 — сочинение Сергея Васильевича Рахманинова, написанное в 1893—1895 годах.





История создания

Первая симфония была фактически второй попыткой Сергея Васильевича Рахманинова в этом жанре. В 1890—1891 гг., в его последний год в Московской консерватории, ему было задано одним из преподавателей, Антоном Аренским, написать симфонию в качестве упражнения. Рахманинов позднее рассказал своему биографу Оскару фон Риземану, что он завершил работу, однако три из четырёх частей были впоследствии утеряны. Одна часть, длительностью около 12 минут, была опубликована посмертно в 1947 году, как Юношеская симфония. Сергей Рахманинов добавил, что ни Аренский, ни профессор Сергей Танеев не были в восторге от работы, возможно по причине отсутствия индивидуальности. Первый фортепианный концерт, который писал он позднее в 1891 году, получился куда более удачным. Сергей Васильевич Рахманинов начал планировать, что будет представлять собой его Первая симфония в сентябре 1894 года, после того как закончил оркестровку Caprice Bohémien. Он сочинил симфонию между январем и октябрем 1895 года. Проект оказался очень сложным. Композитор жаловался, что, несмотря на семь часов работы в день, прогресс был чрезвычайно медленным. Ежедневный график работы был увеличен до десяти часов в день в сентябре и симфония была завершена 7 октябряК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3030 дней].

Структура

Состоит из 4-х частей общей продолжительностью около 45 минут:

  1. Grave — allegro non troppo (ре минор)
  2. Allegro animato (фа мажор)
  3. Larghetto (си бемоль мажор)
  4. Allegro con fuoco (ре мажор)

Состав оркестра

Симфония написана для: 3 флейт, 2 гобоев, 2 кларнетов, 2 фаготов, 4 валторн, 3 труб, 3 тромбонов, тубы, литавров, тарелок, большого барабана, бубна, треугольника, там-тама и струнных.

Премьера

Премьера симфонии состоялась 15 марта 1897 года в Санкт-Петербурге, дирижировал Александр Глазунов. Симфония потерпела полный провал, в частности критики обвиняли С. В. Рахманинова в эклектизме. По воспоминаниям А. В. Оссовского исполнение было необдуманным, недоработанным. Более того, С.В.Рахманинов и Глазунов были очень разными по мировоззрению, складу психики, эстетическим и художественным принципам и принадлежали разным школам: С.Рахманинов — московской, а Глазунов — петербургской. Провал симфонии имел трагические последствия для С. В. Рахманинова — композитор практически ничего не писал в течение трёх лет, симфония оставалась неизданной, а партитура считалась безнадёжно потерянной. Сам композитор писал 6—7 мая 1897 года А. В. Затаевичу:

Не сообщал Вам также впечатлений после исполнения моей первой Симфонии. Сделаю это теперь, хотя мне это и трудно, так как до сих пор не могу в них разобраться сам. Верно только то, что меня совсем не трогает неуспех, что меня совсем не обескураживает руготня газет — но зато меня глубоко огорчает и на меня тяжело действует то, что мне самому моя Симфония, несмотря на то, что я её очень любил, раньше, сейчас люблю, после первой же репетиции совсем не понравилась... Значит, плохая инструментовка, скажете Вы. Но я уверен, отвечу я, что хорошая музыка будет «просвечивать» и сквозь плохую инструментовку, а я не нахожу, чтоб инструментовка была совсем неудачна. Остаётся, значит, два предположения. Или я, как некоторые авторы, отношусь незаслуженно пристрастно к этому сочинению, или это сочинение было плохо исполнено. А это действительно было так. Я удивляюсь, как такой высокоталантливый человек, как Глазунов, может так плохо дирижировать? Я не говорю уже о дирижёрской технике (её у него и спрашивать нечего), я говорю о его музыкальности. Он ничего не чувствует, когда дирижирует. Он как будто ничего не понимает! Когда однажды у Ант[она] Рубинштейна спросили за ужином, как ему нравится певец N, певший партию Демона, то Рубинштейн, вместо ответа, взял ножик и поставил его перед спрашивающим перпендикулярно. Я могу сказать то же самое. Итак, я допускаю, что исполнение могло быть причиной провала. (Я не утверждаю, а я допускаю.) Если бы эта Симфония была бы знакома публике, то она обвиняла бы дирижёра (я продолжаю «допускать»), если же вещь незнакома и плохо исполнена, то публика склонна обвинить композитора. Это, кажется, вероятная точка зрения. Тем более, что эта Симфония, если и не декадентская, как пишут и как понимают это слово, то действительно немного «новая». Значит, её уж нужно сыграть по точнейшим указаниям автора, который, может быть, помирил бы хоть этим немного себя с публикой, и публику с произведением (т. е. произведение для публики было бы в этом случае более понятно). Не потому ли и моим приятелям, ездившим в Петербург, она не понравилась (не публика, а Симфония), хотя, когда я сам играл им её, они говорили другое. В данную минуту, как видите, склонен думать, что виновато исполнение. Завтра, вероятно, и это мнение переменю. От Симфонии всё-таки не откажусь. Через полгода, когда она облежится, посмотрю её, может быть, поправлю её и, может быть, напечатаю — а может быть, и пристрастие тогда пройдёт. Тогда разорву её...

Через 20 лет, 13 (26) апреля 1917 года он писал Б. В. Асафьеву:

Теперь про Симфонию op. 13. Что сказать про неё?! Сочинена она в 1895 году. Исполнялась в 1897. Провалилась, что, впрочем, ничего не доказывает. Проваливались хорошие вещи неоднократно, и ещё чаще плохие нравились. До исполнения Симфонии был о ней преувеличенно высокого мнения. После первого прослушания — мнение радикально изменил. Правда, как мне уже теперь только кажется, была на середине. Там есть кой-где недурная музыка, но есть и много слабого, детского, натянутого, выспреннего... Симфония очень плохо инструментована и так же плохо исполнялась (дирижёр Глазунов). После этой Симфонии не сочинял ничего около трёх лет. Был подобен человеку, которого хватил удар и у которого на долгое время отнялись и голова, и руки... Симфонию не покажу и в завещании наложу запрет на смотрины...
С В 1944 г. А. В. Оссовскому, однако, удалось отыскать оркестровые голоса симфонии, по которым была восстановлена партитура произведения. «Вторая премьера» симфонии с огромным успехом прошла в Москве 17 октября 1945 года, дирижировал Александр Гаук. Американская премьера состоялась 19 марта 1948 года в Филадельфийской академии музыки. Симфонию исполнил Филадельфийский оркестр под управлением Юджина Орманди.

См. также

Источники

  • Harrison, Max. [books.google.es/books?id=HwSvhu1kLikC Rachmaninoff: Life, Works, Recordings]. — London: Continnum, 2005. — С. 33—34, 36, 63, 67, 82. — 422 с. — ISBN 0-8264-5344-9.
  • [www.senar.ru/memoirs/Ossovsky/ Воспоминания] А. В. Оссовского на сайте «Сенар»
  • www.senar.ru/memoirs/Asafiev/#16
  • [www.senar.ru/memoirs/Asafiev/#op28 Рахманинов С. В. Письмо Б. В. Асафьеву от 13 апреля 1917 года. Из кн.: Асафьев Б. В. Воспоминания о Рахманинове]
  • [www.senar.ru/letters/110 Рахманинов С. В. Письмо А. В. Затаевичу от 6-7 мая 1897 года]

Напишите отзыв о статье "Симфония № 1 (Рахманинов)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Симфония № 1 (Рахманинов)



Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.