Симфония № 2 (Малер)
Симфония № 2 «Воскресение» | |
Композитор | |
---|---|
Тональность | |
Форма | |
Время и место сочинения | |
Первое исполнение | |
Продолжительность |
≈ 85 мин. |
Части |
в пяти частях |
Симфония № 2 до минор «Воскресение» — сочинение австрийского композитора Густава Малера, законченное в 1894 году и впервые исполненное, под управлением автора, в декабре 1895-го.
Содержание
Замысел симфонии и история создания
В письме Максу Маршальку[de] от 17 декабря 1895 года Малер пишет о параллелизме между музыкой Второй симфонии и реальной жизнью: «Когда создавался замысел произведения, мне важно было передать не событие, а в лучшем случае ощущение. Идейная основа сочинения ясно выражена в словах заключительного хора... Вместе с тем из самого характера музыки легко понять, что за отдельными темами, при всем их разнообразии, перед моим взором, так сказать, драматически разыгрывалось реальное событие»[1].
Первое исполнение симфонии
Исполнение трёх первых частей симфонии состоялось в Берлине в марте 1895 года. При общей прохладной реакции критики симфония была тепло встречена немецким композитором и музыкальным критиком Оскаром Эйхбергом. В своем письме к нему от 30 марта 1895 года Малер пишет: «Если, начиная с этого момента я как композитор могу рассчитывать на некоторое внимание в музыкальных кругах, то это исключительно благодаря Вам»[2]. Положительный отзыв о мартовской премьере симфонии дал также немецкий критик, историк танца и музыки Оскар Би[en] в журнале «Neue deutsche Rundschau»[3].
Первое исполнение всей симфонии состоялось 13 декабря 1895 года в Берлине под управлением автора. Малер тщательно готовился к премьере. 8 декабря он лично ездил в местечко Грюневальд (в окрестностях Берлина) к мастеру-литейщику, чтобы раздобыть подходящие для исполнения колокола, звон которых должен был венчать Вторую симфонию[4]. В письме к Анне фон Мильденбург композитор пишет о назначенной на 9 декабря репетиции: «Я должен вымуштровать воинства небесные… Этого нельзя выразить словами (ведь иначе я просто не писал бы никакой музыки), но когда наступит то место в последней части, ты, вероятно, вспомнишь об этих словах, и тебе все станет ясно»[5].
Структура симфонии
Симфония написана в пяти частях. Первые три части являются инструментальными; две заключительные — вокально-инструментальными.
Первая часть. Allegro maestoso
Вторая часть. Andante moderato
Части со второй по четвёртую сам Малер называет интерлюдией[6].
В письме к Юлиусу Бутсу от 25 марта 1903 года о том, как исполнять Вторую симфонию, Малер предложил делать большую паузу после первого Allegro с тем, чтобы ретроспективность Andante была подчеркнута возможно более ясно[7].
Третья часть. In ruhig fließender Bewegung
Четвертая часть. Urlicht. Sehr feierlich, aber schlicht
Пятая часть. Im Tempo des Scherzos
В письме к Арнольду Берлинеру от 10 июля 1894 года Малер так характеризует финал своей симфонии: «Пятая часть грандиозна и завершается песней хора, текст которого принадлежит мне»[8].
Текст четвёртой и пятой части
|
|
Состав оркестра
|
|
|
|
Вокальная группа
Другие инструменты
|
Аллюзии на симфонию и цитаты
В третьей части своей Симфонии для восьми голосов и оркестра итальянский композитор Лучано Берио использует музыку скерцо (In ruhig fließender Bewegung) из малеровской Второй симфонии[9]. Сам Берио так комментирует аллюзии на Малера:
.Я использовал произведение Малера как реторту, в стенках которой развивается, сталкивается и трансформируется великое множество "музыкальных мифов" и аллюзий: от Баха, Шенберга, Дебюсси, Равеля, Рихарда Штрауса, Берлиоза, Брамса, Берга, Хиндемита, Бетховена и Стравинского до Булеза, Пуссёра, Штокхаузена, меня самого и других... Если бы мне понадобилось описать, каким образом присутствует скерцо Малера в моей симфонии, я, пожалуй, сослался бы на образ реки, что несет свои воды по постоянно меняющейся местности, иногда прячется в подземное русло, а потом, совсем в другом месте, снова выходит к дневному свету…[10]
Напишите отзыв о статье "Симфония № 2 (Малер)"
Примечания
- ↑ Малер Г. Максу Маршальку от 17 декабря 1895 года / Малер Г. Письма, воспоминания. М.: Музыка, 1964. С. 178—179.
- ↑ Малер Г. Письмо Оскару Эйхенбергу от 30 марта 1885 года / Малер Г. Письма, воспоминания. М.: Музыка, 1964. С. 166—167.
- ↑ См.: Малер Г. Письмо Оскару Би от 3 апреля 1885 года / Малер Г. Письма, воспоминания. М.: Музыка, 1964. С. 168—169.
- ↑ См.: Малер Г. Письмо Анне Мильденбург от 8 декабря 1885 года / Малер Г. Письма, воспоминания. М.: Музыка, 1964. С. 175—177.
- ↑ Малер Г. Письмо Анне Мильденбург от 9 декабря 1885 года / Малер Г. Письма, воспоминания. М.: Музыка, 1964. С. 177.
- ↑ Малер Г. Письмо Артуру Зейдлю от 21 января 1897 года / Малер Г. Письма, воспоминания. М.: Музыка, 1964. С. 211—213.
- ↑ См.: Малер Г. Юлиусу Бутсу от 25 марта 1903 / Малер Г. Письма, воспоминания. М.: Музыка, 1964. С. 222—224.
- ↑ Малер Г. Письмо Арнольду Берлинеру от 10 июля 1894 года / Малер Г. Письма, воспоминания. М.: Музыка, 1964. С. 177.
- ↑ См.: Danuser Н. Gustav Mahler und seine Zeit. Regensburg, Laaber-Verlag, 1991, S. 286—317.
- ↑ Цит. по: Altmann P. Sinfonia von Luciano Berio. Eine analytische Studie. Wien, 1977. S. 12.
Ссылки
- [gustavmahler.net.free.fr/symph2.html#envoi Дискография Симфонии № 2]
|
Отрывок, характеризующий Симфония № 2 (Малер)
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.
Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.
Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.