Симфония № 2 (Чайковский)

Симфония № 2 "Малороссийская"
Композитор	П. И. Чайковский
Тональность	До минор
Форма	симфония
Сочинение	соч. 17 / TH 25
Время и место сочинения	1872, Москва
Первое исполнение	7 февраля 1873, Москва

Симфония № 2 до минор, соч. 17 «Малороссийская» — симфония Петра Ильича Чайковского.

Написана в 1872 году. Премьера состоялась 7 февраля 1873 года в Москве под управлением Николая Рубинштейна.

История создания

Вторую симфонию Чайковский писал летом 1872 года, которое проводил в разных местах. Июнь прошел в украинском имении Каменка, у Давыдовых — родственников Петра Ильича по сестре, Александре Ильиничне. Каменка очень привлекала Чайковского, вдохновляла на создание и поиски новых музыкальных разработок. Не случайно в финале звучит знаменитая украинская народная песня «Журавель». Позднее симфония получила известность под названием Малороссийской или «Симфонии с журавлём». Выехав из Каменки, Чайковский пробыл несколько дней в Киеве, в июле же гостил у старого друга В. С. Шиловского. Только во второй половине августа возвратился в Москву, здесь симфония и была закончена. В первый месяц осени и октябре, по выражению самого Чайковского, «с остервенением занимался инструментовкой». Завершив все работы над симфонией, повёз показывать её в Петербург. Отношения с петербургскими композиторами складывались холодными, но со временем они признали талант композитора Чайковского. Из письма Петра Ильича брату: «Когда я был в Петербурге, то играл финал на вечере у Римского-Корсакова, и вся компания чуть-чуть не разорвала меня на части от восторга». Премьера состоялась 26 января 1873 года в Москве под управлением Н. Г. Рубинштейна. Из письма Стасову: «По правде сказать, я не особенно доволен первыми двумя частями, но самый „Журавель“ вышел ничего себе, довольно удачен». К состоявшемуся вскоре второму исполнению Чайковский сделал некоторые изменения в оркестровке.

Однако через семь лет, в конце 1879 года, решительно пересмотрел симфонию, нашёл в ней, наряду с удачными эпизодами, много слабого, назвал симфонию незрелой и посредственной и сжёг партитуру. В течение нескольких дней была выполнена новая редакция симфонии — переписана первая часть, кроме оставшейся в неприкосновенности интродукции, переделано скерцо, значительно сокращён финал. В неизменённом виде осталось лишь анданте. В новой редакции симфония была впервые исполнена 31 января 1881 года в Петербурге под управлением дирижёра и аккомпаниатора, руководителя концертов РМО Карла Зике. Успех был очень велик, однако никто из критиков не отметил в своих статьях разницы по сравнению с музыкой, звучавшей восемь лет назад.

Музыка

Первая часть начинается медленным вступлением, тут слышны мотивы украинского варианта известнейшей русской народной песни «Вниз по матушке по Волге». Смена проходит быстро, меняются очертания, главная партия выдержана в классических бетховенских традициях. Видны полёт и мечтательность, формы обретают новый вид, сменяющийся противоборством, но возвращающийся к исходной точке. Очень хорошо это отражено в коде, партия соло валторны возвращает нас к истокам на малую Родину.

Вторая часть представляется нам сценой, крайние разделы которой основаны на сцене свадебного шествия из ранней, уничтоженной композитором оперы «Ундина» по Жуковскому, а средний раздел — на мелодии русской народной песни «Пряди, моя пряха». Марш кажется наивным, как в детской игре, его обличье смягчено вариациями струнных и деревянных духовых. Возникает образ удивительной прелести, трогательной чистоты и наивности.

Третья часть — музыкальный кабак, очень шустро и легко проносятся мимо одурманенные, и только где-то вдалеке в конце комнаты слышны голоса уснувших. Весёлое сопровождение скрипок, ритмическая пульсация, при которой мелодические обороты все время меняются. Созданы индивидуальные моменты, взлетающие из общего звучания. Временами мелькают в общем движении нотки обиды, угрозы, страха, но возвращается музыка первого раздела, и всё уносится в буйном веселье.

Финал — в нём господствует тема песни «Журавель», начало торжественно и величественно, но не покидающее чувство картинки не даёт покоя. Представляются сцены ярмарки, мелодия в стремительном и задорном движении. Нежные моменты с предупреждением о чём-то, создан романтический образ. Заключение — безудержное ликование, нарастающая динамика мелодии возносит на новые высоты, зовущие к великим начинаниям.

Состав оркестра

Деревянные духовые

Флейта пикколо

2 флейты

2 гобоя

2 кларнета (B, C)

2 фагота

Медные духовые

4 валторны (F)

2 трубы (C)

3 тромбона

Туба

Ударные

Литавры

Тарелки

Большой барабан

Там-там

Струнные

I и II скрипки

Альты

Виолончели

Контрабасы

Структура произведения

1. Анданте sostenuto. Allegro vivo.
2. Andantino marziale, quasi moderato.
3. Скерцо. Allegro molto vivace.
4. Финал. Moderato assai.

Первая часть, центральный раздел которой представляет упругое, классически сжатое и динамичное сонатное allegro, обрамлена медленным вступлением и заключением, основанными на широкой протяжной песенной мелодии украинского происхождения. В развёрнутом по масштабу вступительном Andante sostenuto эта тема изложена в виде ряда остинатных вариаций, чередующихся с эпизодами развивающего типа. Затем она снова появляется в разработке, переплетаясь с отдельными мотивами побочной партии, что дает повод для сложных контрапунктических комбинаций. Завершается первая часть кратким проведением той же темы в её первоначальном виде.

Вторая часть, напоминающая причудливое сказочное шествие, уводит в иную образную сферу, но в среднем её разделе фольклорная тема возвращается — звучит мелодия русской народной песни «Пряди, пряха», интонационно близкая к предыдущей, благодаря чему перебрасывается арка от первой части.

Стремительное скерцо с его «тревожной фантастикой» (Асафьев) и прихотливой игрой света и тени — единственная часть симфонии, в которой нет фольклорного тематизма. Однако тема трио очень напоминает короткие шуточные попевки типа «дразнилок», а изложение её деревянными духовыми с поддержкой валторны создаёт подобие народного ансамбля рожечников или дударей.

Увенчивает симфонию монументальный финал на тему украинской шуточной народной песни «Журавель».

Известные аудиозаписи

1940 — Нью-Йоркский филармонический оркестр, дирижёр Игорь Стравинский.

1967 — Государственный академический симфонический оркестр СССР, дирижёр Евгений Светланов.

2008 — Мельбурнский симфонический оркестр, дирижёр Олег Каэтани.

2011 — Лондонский симфонический оркестр, дирижёр Валерий Гергиев.

Отрывок, характеризующий Симфония № 2 (Чайковский)

Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.