Симфония № 8 (Шуберт)

«Неоконченная симфония» си минор DV 759 (при издании был присвоен № 8) — одно из самых знаменитых симфонических произведений австрийского композитора Франца Шуберта. Написана осенью 1822 года.

История создания и проблема незавершённости

Шуберт создавал симфонию сначала в виде наброска («дирекциона») на двух строчках и лишь затем — в партитуре. Сохранились наброски-дирекционы трёх частей, в партитуре Шуберт записал лишь две первые части симфонии, сохранилось также начало партитуры третьей части.

Симфония посвящена любительскому музыкальному обществу в Граце, которому в 1824 году были представлены 2 первые части.

Рукопись была сохранена другом Шуберта Ансельмом Хюттенбреннером, у которого её обнаружил венский дирижёр Иоганн Хербек, впервые исполнивший симфонию в концерте венского Общества любителей музыки 17 декабря 1865 года. (Прозвучали завершённые Шубертом первые две части, а вместо отсутствующих 3-й и 4-й частей была исполнена финальная часть из ранней Третьей симфонии Шуберта ре мажор DV 200.)

В 1866 году симфония была опубликована (в виде первых двух частей).

После 1822 года Шуберт к симфонии не возвращался, причины прекращения работы над ней неизвестны.

Не исключено, что 3-я и 4-я часть симфонии были попросту утрачены, так как рукописи её хранились у других людей.

Долгое время была распространена точка зрения (которую отстаивали некоторые музыковеды), что двухчастность этой симфонии в действительности не означает её незавершённость, так как две известные части оставляют впечатление цельности и исчерпанности. С их точки зрения, «Неоконченная» Шуберта считается первым симфоническим произведением, в котором воплотились основные черты раннего романтизма; отказ от четырёхчастного цикла классической симфонии, как в сторону увеличения, так и в сторону сокращения количества частей, в дальнейшем стал обычным для творчества композиторов-романтиков. Однако против этой версии говорит то, что завершённые Шубертом первые две части написаны в разных, далёких друг от друга тональностях. (Такие случаи не встречались ни до, ни после него.) Кроме того, помимо Симфонии си минор у Шуберта немало других поистине гениальных, смелых по замыслу сочинений, оставшихся неоконченными (среди них - Струнный квартет до минор DV 703, фортепианные сонаты До-мажор DV 840, Фа-диез минор DV 571 и др.).

Имеется и другое предположение, которые было выдвинуто Борисом Тищенко: оно состоит в том, что тональный план шубертовского симфонического цикла по всем канонам того времени должен был бы оканчиваться си-мажором, однако медных духовых инструментов, которые могли бы играть в этой тональности, на тот момент в оркестре не существовало.

Ещё в XIX веке предпринимались попытки завершения «Неоконченной» симфонии другими композиторами. В настоящее время существует несколько вариантов завершения «Неоконченной» симфонии — в частности, варианты английского музыковеда Брайана Ньюбаулда (англ. Brian Newbould) и российского композитора Антона Сафронова. Как продолжение симфонии Шуберта была задумана Восьмая симфония Бориса Тищенко (2008), которая впервые прозвучала 20 декабря 2008 года в одном концерте с произведением австрийского композитора. «Борис Тищенко далек от простой стилизации — он развивает гармонические и ритмические идеи, заложенные в «Неоконченной» симфонии, с использованием современных средств музыкальной выразительности», — утверждает музыкальный критик.

Краткий анализ частей

I часть

Начинается сосредоточенной темой басов, создающей образ тягостного размышления, печальной непреложности. Это своеобразный эпиграф. В развитии частей он играет важную роль. Затем на фоне трепетного, словно чем-то скованного движения скрипок, гобой и кларнет распевают задумчиво печальную мелодию. На смену ей идёт другая — вальсовая, юношески порывистая, светлая и ласковая. Обе темы песенны. Но уже в первой возникают тревожные акценты, а развитие второй прерывают резкие вторжения трагических аккордов, предвестников драмы. В разработке бурное волнение усиливает, обостряет контрасты, наконец получает выход в беспокойном «беге» скрипичных пассажей, в грозном, как веление судьбы, звучании темы — эпиграфа. Возвращающаяся в репризе тема не приносит успокоения, и потому, в конце вновь, подобно неразрешенному вопросу, появляется тема-эпиграф.

II часть

Музыка погружает в атмосферу глубокого поэтичного лирического высказывания. Певучие темы сменяют друг друга, варьируя оттенки мечтательного состояния — то светлого, то чуть грустного. Лишь изредка оно нарушается кратковременными, но напряженными взлетами — отголосками недавней драмы.

Отрывок, характеризующий Симфония № 8 (Шуберт)

– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.