Симфония № 9 (Дворжак)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Симфония № 9.

Симфония № 9 ми минор «Из Нового Света», соч. 95, B. 178 (чеш. Z nového světa), часто называемая просто симфонией Нового Света — последняя симфония А. Дворжака. Была написана в 1893 году во время пребывания композитора в США и основывается на национальной музыке этой страны. Она является самой известной его симфонией и принадлежит к наиболее часто исполняемым произведениям мирового репертуара. Премьера состоялась 16 декабря 1893 года в Карнеги-холле. В старой литературе обозначается как № 5.





История создания и роль национальной музыки

Работавший в Америке в 1892—1895 годах Дворжак живо интересовался негритянской (спиричуэлы) и индейской музыкой. Он писал:

Я убежден, что будущее музыки этой страны до́лжно искать в том, что зовётся негритянскими мелодиями. Они могут стать основой для серьёзной и самобытной композиционной школы Соединённых штатов. Эти прекрасные разнообразные мелодии порождены землёй. Это народные песни Америки, и ваши композиторы должны обратиться к ним.[1]

Симфония была заказана Нью-Йоркским филармоническим оркестром и исполнена им впервые 16 декабря 1893 года в Карнеги-холл, дирижировал А. Зайдль. Публика встретила новое сочинение с огромным восторгом, композитору приходилось после каждой части вставать и кланяться.

Днём ранее (15 декабря) в «Нью-Йорк Геральд» была опубликована статья Дворжака, где он разъяснял, какое место занимает индейская музыка в его симфонии:

Я не использовал напрямую никаких [индейских] мелодий. Я просто создал свои темы, основываясь на особенностях индейской музыки, и, используя эти темы как исходный материал, развил их всеми силами современных ритмов, контрапункта и оркестровки.

В этой же статье Дворжак писал, что считает вторую часть симфонии «наброском или этюдом к другой работе, кантате или опере … которая будет основываться на „[Песни о] Гайавате“ Лонгфелло». Этого произведения Дворжак так и не создал. Он также писал, что третья часть — скерцо — «написана под впечатлением от сцены пира в „Гайавате“, где индейцы танцуют».

Что интересно, музыка, которая теперь воспринимается как классический вариант негритянского спиричуэла, могла быть написана Дворжаком, чтобы создать соответствующее впечатление. В газетном интервью 1893 года можно прочитать:

«Я обнаружил, что музыка негров и индейцев почти что совсем одинакова», «музыка этих двух рас породила замечательное сходство с музыкой Шотландии».[2][3]

Большинство исследователей сходятся на том, что композитор имеет в виду пентатонику, типичную для музыкальных традиций всех этих народов.[4]

В опубликованной в 2008 году статье в «Хронике высшего образования» видный музыковед Дж. Горовиц утверждает, что негритянские спиричуэлы оказали очень большое влияние на музыку девятой симофнии. Он цитирует интервью 1893 года с Дворжаком в Нью-Йорк Геральд: «В негритянских мелодиях Америки я нахожу все, что нужно для великой и достойной уважения музыкальной школы»[5].

Но несмотря на всё это, как правило, всё-таки считается, что, как и другие сочинения Дворжака, эта симфония имеет более общего с народной музыкой Богемии, чем Соединённых штатов. Л. Бернстайн считал, что эта музыка действительно полинациональна в самых своих основах.[6]

Партитура, исполнявшаяся на премьере 16 декабря 1893 года и в дальнейшем, содержала отступления от оригинальной рукописи. 17 мая 2005 года Денис Воэн и Лондонский филармонический оркестр впервые исполнили симфонию в оригинальной версии[7].

Во время миссии «Аполлона-11» Нил Армстронг взял запись симфонии с собой на Луну.

4-я часть симфонии использована в фильме "80 миллионов".

Музыка

I. Adagio — Allegro molto

Симфония начинается с задумчивого медленного вступления (Adagio). Главная партия (Allegro molto) разворачивается постепенно, при игре струнных в унисон, затем вырастает неудержимый её порыв, добавляются удары литавр. Она выражает динамику жизни в огромном Нью-Йорке.

II. Largo

Вторую часть Дворжак называл «легендой». В ней раскрываются бесконечные просторы прерий. Эта печальная музыка была, по словам самого композитора, навеяна плачем Гайаваты по его возлюбленной. Посреди болезненной меланхолии солирует английский рожок. Вся часть, однако, завершается светло и оптимистично.

III. Scherzo. Molto vivace

Скерцо открывается темой с характерным для фурианта ритмическим рисунком. Изображается подготовка к свадьбе Гайаваты. Неожиданно трио с его вальсовой мелодией: в весёлый танец индейцев вторгается на мгновение тоска композитора по родине. В коде вновь приобретает силу главная тема первой части. Ей нежно отвечает тема скерцо.

IV. Allegro con fuoco

Последняя часть полна такой силы и динамики, какие не встречаются ни в одной другой симфонии Дворжака. Через весь оркестр проходит главная тема, страстно описывается «Новый свет». Другая тема, кларнетов, вновь напоминает о родине композитора, о том, как он туда рвётся. Повторяются снова мелодии из первых трёх частей. В финале мощно звучит главная тема.

Состав оркестра

Симфония № 9

I. Adagio — Allegro molto

II. Largo

III. Molto vivalce

IV. Allegro con fuoco

Напишите отзыв о статье "Симфония № 9 (Дворжак)"

Примечания

  1. ↑ [www.classicalnotes.net/columns/newworld.html  (англ.) Peter Gutmann. Dvorak’s «New World» Symphony]
  2. ↑ J. D. Kerkering, A. Gelpi, R. Posnock. The Poetics of National and Racial Identity in Nineteenth-Century American Literature. — Cambridge University Press, 2003. — ISBN 0521831148.
  3. ↑ M. B. Beckerman. New Worlds of Dvorak: Searching in America for the Composer's Inner Life. — W. W. Norton & Company, 2003. — ISBN 0393047067.
  4. ↑ J. Clapham. The Evolution of Dvorak's Symphony «From the New World» // The Musical Quarterly. — Oxford University Press, 1958.
  5. ↑ Joseph Horowitz. New World Symphony and Discord: In the Gilded Age, a Czech visionary saw America’s musical future in 'negro melodies'. — Chronicle of Higher Education, January 11, 2008, The Chronicle Review, стр. B18. См. [www.chronicle.com Chronicle of Higher Education web site].
  6. ↑ Leonard Bernstein — the 1953 American Decca recordings. DGG 477 0002. См. комментарии на втором диске.
  7. ↑ [www.caare.co.uk/concert_B.html Caare: Guardian of Art & Sport]

Библиография

  • A. Peter Brown. The symphonic repertoire, Volume 4. — Bloomington: Indiana University Press, 2003. — ISBN 0253334888.
  • Michael Beckerman. New worlds of Dvořák: searching in America for the composer's inner life. — Norton, 2003. — ISBN 0393047067.
  • John Clapham. Antonin Dvořák: Musician and Craftsman. — New York: St Martin's Press, 1966.
  • Gervase Hughes. Dvořák: His Life and Music. — New York: Dodd, Mead and Company, 1967.
  • Robert Layton. Dvořák Symphonies and Concertos. — Seattle: University of Washington Press, 1978. — ISBN 0295955058.
  • В. Н. Егорова. Антонин Дворжак. — М.: Музыка, 1997. — ISBN 5714006410.

Ссылки

Ноты

Записи

Отрывок, характеризующий Симфония № 9 (Дворжак)

– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Симфония_№_9_(Дворжак)&oldid=79465861»