Симхат Тора
Симхат Тора ивр. שִׂמְחַת תּוֹרָה | |
---|---|
Тип | Еврейский |
Иначе | Радость Торы |
Значение | Завершение годового цикла изучения Торы и начало нового цикла |
Установлен | В период раннего Средневековья (эпоха гаонов) |
Отмечается | евреями |
в период с | 22 тишрей в Израиле или 23 тишрей вне Израиля |
Празднование | синагога |
Традиции | Молитва в синагоге, чтение Торы, акафот. Запрет работы. |
Связан с | Суккот, Шмини Ацерет |
Симха́т-Тора́ (ивр. שִׂמְחַת תּוֹרָה, букв. «радость Торы»; ашкеназ. Си́мхас-То́йрэ) — праздник в иудаизме, празднуемый сразу после Суккот; в Израиле — на следующий день после Суккот (совпадает с Шмини Ацерет), в странах рассеяния — на девятый день (после Шмини Ацерет). В этот день завершается годичный цикл чтения Торы и сразу же начинается новый цикл.
Происхождение праздника
Симхат-Тора как отдельный праздник был известен уже во времена Талмуда, в котором этот день называется хафтара[1]. Однако особое празднование этого дня установилось в эпоху вавилонских гаонов (раннее Средневековье), когда трёхгодичный цикл чтения Торы был заменён годичным. С тех пор в этот день читается последний раздел Торы — Ве-Зот а-Браха (33 и 34 главы Второзакония), тем не менее, традиция начинать новый цикл в тот же день появилась позднее.
Обычаи праздника
Симхат-Тора — один из самых весёлых праздников еврейского календаря, его с особой радостью отмечали советские евреи. В 60-х они сделали его своим особым праздником, отмечаемым даже более радостно, чем Песах или Йом-Кипур. Хотя с точки зрения еврейского закона это менее важный праздник, чем Песах и Йом-Кипур, советские евреи были так ограничены в совершении своих ритуалов (или были плохо осведомлены о них), что выбрали самый весёлый из праздников.[2]
Вечером и утром Симхат Тора, в синагогах устраивают Акафот: торжественное шествие со свитками Торы вокруг возвышения в центре синагоги, на котором читается Тора. Акафот сопровождается танцами и всеобщим ликованием, которыми евреи выражают веру и любовь к Творцу — одни из самых светлых в жизни каждого еврея.[3]
В день Симхат Тора, завершая годичный цикл чтения Торы в синагогах по субботам, читают заключительную главу, и, чтобы подчеркнуть непрерывность и вечность Торы, тут же начинают её с начала. На Симхат Тора принято вызывать к чтению Торы всех без исключения мужчин, даже самых маленьких мальчиков.
Еврейские законоучители приводят несколько причин того, что новый цикл чтения Торы начинается в тот же день, когда заканчивается прежний:
1. В мидраше, описывающем, как царь Соломон (Шломо) устроил праздник в знак дарования ему Всевышним особой мудрости, приводятся слова рабби Элазара,
2. С тем, чтобы «не дать возможности Сатане утверждать, что евреи рады завершению чтения, но не жаждут начать читать снова».[4]
Изначально существовал обычай, согласно которому человек, заканчивавший чтение Второзакония, тут же начинал читать книгу Бытия по памяти, поскольку существует правило: «Одному чтецу не дают двух свитков». В дальнейшем возникла практика вызывать к Торе двоих — один заканчивал читать Книгу Дварим, после чего другой начинал читать Книгу Берешит — таким образом, использовались два разных свитка.
Напишите отзыв о статье "Симхат Тора"
Примечания
- ↑ Талмуд, Сукка 16а; Рош-хаШана 46; Мидраш Псикта Зута, разд. Пинхас 29,35
- ↑ Телушкин Йосеф. Еврейский мир: Важнейшие знания о еврейском народе, его истории и религии. — М.:Лехаим, 1998.- 574 с.
- ↑ www.moshiach.ru/calendar/7/succot_simchat_tora.html Мошиах.ру
- ↑ Шульхан Арух и Тур., ОХ. 669
Ссылки
- [www.eleven.co.il/article/13809 Симхат-Тора] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
- [gorskie.ru/tradicii/s-tora.htm СИМХАТ ТОРА], Сайт горских евреев
- [www.ru.chabad.org/library/article_cdo/aid/724591 Симхат-Тора],Chabad.org
Отрывок, характеризующий Симхат Тора13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону. Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми. Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге. Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру. Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала. Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы. Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки. Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга. Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства. Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний. Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко. Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению. Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени. Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами. Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!] |