Синагога Турку
| |||
| Оригинальное название | |||
| Город | Турку | ||
| Страна | Финляндия | ||
| Регион | Варсинайс-Суоми | ||
| Департамент | |||
| Тип | |||
| Подчинение | |||
| Начало строительства | |||
| Окончание строительства | 1912 | ||
| Стиль | модерн | ||
Синагога Турку (фин. Turun synagoga швед. Åbo synagoga) — культовое здание иудеев в городе Турку, одна из двух (наряду с синагогой в Хельсинки) в Финляндии.
История
До 1858 года в Финляндии действовало безусловное запрещение проживания евреев, которые не были обращены в христианство. Запрет был снят в 1858 году для военнослужащих-евреев, окончивших службу, и матросов, размещённых в Финляндии.
После смерти Александра II положение евреев было осложнено постановлением Сената Финляндии от 1886 года, по которому прежний порядок 1858 года был отменён, разрешение заменено временным видом на жительство, дававшим по специальному разрешению губернатора право проживать в городе лишь шесть месяцев.
В 1888 году последовало первое распоряжение о высылке 12 еврейских семейств из Турку (из Выборга были высланы 34 из 52 еврейских семейств). Часть высланных семей переселились в США, другие — в Палестину.
В 1917 году (закон был подтверждён в 1918 году) Финляндия одной из последних среди европейских государств предоставила евреям, проживающим в стране, полные гражданские права.
Здание синагоги в Турку было построено в 1912 году по проекту архитекторов Августа Кроока[fi] и Йохана Ескила Хиндерссона[fi] за счёт банковского займа.
Кирпичное двухэтажное здание с барабаном на четырёх столбах и куполом в настоящее время внесено в список культурно-исторического наследия Финляндии.
См. также
Напишите отзыв о статье "Синагога Турку"
Отрывок, характеризующий Синагога Турку
– Хорошо, – сказал доктор.Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
