Синглауб, Джон

Джон Кирк Синглауб
англ. John Kirk Singlaub
Дата рождения	10 июля 1921(1921-07-10) (102 года)
Место рождения	Индепенденс (Калифорния)
Принадлежность	США США
Род войск	Сухопутные войска
Годы службы	1943—1977
Звание	генерал-майор
Командовал	Командование ВС США в Корее начальник штаба
Сражения/войны	Вторая мировая война, Гражданская война в Китае, Корейская война, Вторая Индокитайская война
Награды и премии

Джон Кирк Синглауб (англ. John Kirk Singlaub; 10 июля 1921, Индепенденс, Калифорния) — американский военный и политик. Генерал-майор армии США, один из основателей ЦРУ. Участник ряда разведывательно-диверсионных и войсковых операций. Активный деятель крайне правых организаций, руководитель американского отделения Всемирной антикоммунистической лиги.

На военной службе

Окончил Калифорнийский университет. В 1943 году подключён к Операции «Джедбург» Управления стратегических служб. Прошёл обучение в шотландском тренировочном лагере. Был заброшен в тыл гитлеровских войск, участвовал в боевых действиях на стороне французского Сопротивления. Принимал участие в рейде на остров Хайнань и освобождении нескольких сотен военнопленных, находившихся в японском плену.

В конце 1940-х годов был привлечён к специальным операциям Центрального разведывательного управления в Китае на стороне антикоммунистических сил. С 1951 года — заместитель начальника резидентуры ЦРУ в Южной Корее. В этом качестве участвовал в Корейской войне.

В 1964 году переведён в Юго-Восточную Азию. Руководил комплексом нетрадиционных методов войны, курировал операции в Лаосе, Камбодже, Таиланде. Поддерживал хмонгское антикоммунистическое движение генерала Ванг Пао. В 1966—1968 возглавлял спецгруппу во Вьетнаме.

Имеет высокие военные награды — орден «Легион почёта», Серебряную звезду, Бронзовую звезду, медаль «За выдающиеся заслуги», Пурпурное сердце, Воздушную медаль.

Синглауб был начальником штаба вооружённых сил США в Южной Корее. Он публично осудил решение президента Джимми Картера о сокращении американского военного присутствия на Корейском полуострове. 21 марта 1977 года отстранён Картером от должности и отправлен в отставку за критику верховного главнокомандующего.

В гражданской политике

С 1979 года в активной политике. Вместе с конгрессменом Ларри Макдональдом организовывал систему крайне правых политкомитетов и фондов. Придерживался жёсткой антикоммунистической линии. Основал американский Совет за мировую свободу (USCWF) — неправительственную организацию антикоммунистического характера. Необходимое финансирование удалось получить за счёт тайваньского кредита и налоговых преференций от администрации Рональда Рейгана.

Джон Синглауб возглавлял североамериканское отделение Всемирной антикоммунистической лиги. Он являлся одной из ведущих фигур американского крайне правого движения 1980-х годов и он оказывал серьёзное влияние на международную антикоммунистическую и антисоветскую политику.

В 1980-х Джон Синглауб и USCWF осуществляли оперативную связь между официальными структурами администрации Рейгана — ЦРУ, СНБ — и антикоммунистическими движениями трёх континентов, прежде всего никарагуанскими Контрас. Активно взаимодействовал с директором ЦРУ Уильямом Кейси и сотрудником СНБ Оливером Нортом. На никарагуанской стороне особенно тесно сотрудничал с Адольфо Калеро. Был причастен к делу Иран-контрас.

Джон Синглауб участвовал в мероприятиях политической и материальной поддержки лаосских, афганских, ангольских, мозамбикских антикоммунистических повстанцев. Посещал Гватемалу, Южную Корею, Тайвань, бывал в тренировочных лагерях никарагуанских контрас.

В 1986—1987 Синглауб помогал правительству Филиппин в подавлении коммунистического повстанчества. При этом под прикрытием «поисков японского клада» организовывал поддержку индокитайским антикоммунистическим повстанцам за пределами Филиппин, что привело к конфликту Синглауба с командующим филиппинскими вооружёнными силами, будущим президентом Фиделем Рамосом.

В соавторстве с Малькольмом Макконнеллом в 1991 году Джон Синглауб опубликовал книгу Hazardous Duty («Опасный долг»). Рассказ о службе Синглауба в американской армии и его последующей деятельности как антикоммунистического политика писатель Том Клэнси назвал «одиссеей американского патриота».

В более чем 90-летнем возрасте Синглауб продолжает политическую активность. Особенно жёсткую позицию занимает в корейском противостоянии. По его мнению, нынешние проблемы существуют из-за того, что Дугласу Макартуру в 1950—1953 не позволили довести до завершения войну с КНДР. Конфликт Синглауба с Картером (напоминающий конфликт Макартура с Трумэном) иногда ставится в пример поведения нынешним американским генералам.

Оценки

Левые и либеральные деятели критикуют Синглауба как ультраправого «ястреба холодной войны». Особое негодование вызывает его сотрудничество с ВАКЛ. Правые же силы считают генерала «настоящим американским героем», победоносным борцом против нацистского и коммунистического тоталитаризма.

Живёт в городе Франклин, штат Теннесси. Член консультативного совета Фонда памяти жертв коммунизма.

Отрывок, характеризующий Синглауб, Джон

«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.