Синдика

Синдика — государство синдов, существовавшее с конца VI века до н. э. по IV век до н. э.

Общие сведения

Государство Синдика располагалось на территории, которую античные историки именовали «Синдикой», а именно в южной части современного Таманского полуострова, а также на прилегающем к нему побережье Чёрного моря, вплоть до Новороссийска; северной границей была р. Кубань.

Государство Синдика упоминается Геродотом, Псевдо-Скилаком, Псевдо-Скимном, Страбоном. В частности, Страбон назвал Синдику «царской столицей синдов».

Образование государства Синдика, очевидно, было связано с усилением у синдов власти военачальников, вследствие частых военных набегов со стороны кочевых племён.

Римский историк Помпоний Мела (15—60 гг.) писал: «В стране синдов был основан тамошними жителями город Синд (Синдос)». У античных авторов столица именуется также Синд и Синдика.

Государство Синдика вело морскую торговлю через собственную гавань, которую античные историки именовали Синдская гавань.

Синдика не подчинялась скифам, на что указывают сообщения Геродота (IV.28) о военных походах скифов против Синдики в V веке до н. э. (очевидно, с целью завоевания и разграбления). В последнее время археологами выявляется всё больше материальных подтверждений этих сообщений Геродота, однако известно, что Синдика продолжала процветать и далее и затем вошла в состав Боспорского государства.

Однако скифы, по-видимому, представляли угрозу, так как длительное время синды строили и укрепляли несколько городов-крепостей для защиты населения от нападающих, доказательством чего служит, например, Семибратнее городище, которое, возможно, является древним городом Лабрита.

На территории, именуемой Синдикой, примерно в тот же исторический период были основаны некоторые древнегреческие города-колонии (Гермонасса, Фанагория, Кепы), которые не входили в государство Синдика, но с которыми синды вели активную торговлю. Из всех меотских племён, по причине длительных торговых контактов, синды подверглись наибольшему влиянию греческой культуры. Синдская и греческая знать вступали в перекрестные браки и т. д. Первый из синдских царей, который упомянут историками — Гекатей (родом грек), а второй — Левкон I Боспорский (родом грек).

Благодаря длительным торговым контактам с греками синдам удалось быстро перенять торговые и финансовые приемы и традиции. В результате синды стали первыми на Северном Кавказе государством, которое самостоятельно выпускало деньги в обращение: в IV веке до нашей эры имел место непродолжительный период выпуска Синдикой трех серий серебряных монет.

В IV в. до н. э. Синдика потеряла политическую самостоятельность и вошла в состав Боспорского царства, а синдская знать вошла в состав правящей боспорской аристократии.

Левкон I Боспорский назначил своим наместником в Синдику своего брата Горгиппа. Позже морскую Синдскую гавань переименовали в его честь Горгиппией. По мнению ученых, точным месторасположением древней Синдской гавани (Горгиппии) было Бугазское городище, которое было расположено на мысу, образованном Чёрным морем и озером Солёным, ныне обособленном от Кизилташского лимана, но ранее бывшем его частью.

Известные исследователи

• востоковед В. Г. Тизенгаузен — 1878.
• кавказовед Н. В. Анфимов — в 1938-40, 1949—1952

Литература

• Крушкол Ю. С. Древняя Синдика. — М., 1971.
• Н. В. Анфимов Новые данные к истории Азиатского Боспора (Семибратнее городище), в сб.: CA, т. 7, М.-Л., 1941;
• Н. В. Анфимов Исследования Семибратнего городища, «КСИИМК», 1953, в. 51.
• Кругликова И. Т. [publ.lib.ru/ARCHIVES/K/KRUGLIKOVA_Irina_Timofeevna/_Kruglikova_I.T..html Синдская гавань. Горгиппия. Анапа]. — 2-е изд., дополненное. — М.: Наука, 1977. — 106 с. — (Страницы истории нашей Родины). — 50 000 экз.

Отрывок, характеризующий Синдика

Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.