Синегуб, Сергей Силыч
| Сергей Силыч Синегуб | |
 | |
| Дата рождения: |
1 декабря (13 декабря) 1851 |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Томск |
Сергей Силыч Синегуб (1 (13) декабря 1851 — 20 октября (2 ноября) 1907, Томск) — поэт, участник кружка чайковцев, приговорённый по «делу 193-х» к 9 годам тюрьмы. Автор сборников «Стихотворения» (1906) и воспоминаний «Записки чайковца».[1]
Биография
Родился 1 (13) декабря 1851 года в семье помещика Екатеринославской губернии. По окончании минской гимназии он поступил в 1871 году в Петербургский технологический институт[1]. Сблизившись с участниками кружка чайковцев (названного по имени Н. В. Чайковского, одного из организаторов объединения), он начал активную пропагандистскую работу, участвовал в подготовке «хождения в народ», вёл пропаганду среди рабочих-ткачей. С 1872 года он — член общества чайковцев. Один из первых организаторов рабочих кружков в Санкт-Петербурге.
В ноябре 1873 года арестован. По «процессу 193-х» (1877-78) приговорён к 9 годам каторги, которую отбывал на Каре. Отправлен в Нижне-Карийскую тюрьму, после отбытия срока каторги оставлен на поселении в Чите.
В 1906 году выпустил сборник «Стихотворения» (Ростов-на-Дону) и воспоминания «Записки чайковца». В поздних стихах Синегуба чувствуется печаль и по уходящим годам, и по тому, что так и не происходит в стране вызывавшее у него надежды возрождение.
История любви
Лариса Васильевна Чемоданова (1856—1923), дочь сельского священника, была моложе Синегуба на 5 лет. Она родилась в с. Ухтым Вятской губернии (ныне Богородский район), окончила Вятское епархиальное женское училище, пыталась неудачно убежать из родительского дома, чтобы учиться в Петербурге. Поскольку «народники» стремились к освобождению и от «домашнего гнета», Синегуб посчитал своим революционным долгом «освободить от семейного деспотизма» совсем незнакомую ему девушку, мечтавшую «служить народу». В то время среди революционеров практиковалось заключение с этой целью фиктивного брака. Именно так решили поступить 21-летний Сергей Синегуб и Лариса Чемоданова, которой не исполнилось и семнадцати. Синегуб влюбился в невесту с первого взгляда, но народнические принципы не позволяли ему признаться в любви, даже когда Лариса приехала в Петербург и стала жить с мужем в коммуне: «Это было бы преступлением, посягательством с моей стороны на её свободу, так как я был её законный муж». В итоге Лариса сама призналась Сергею в любви и по окончании «процесса 193-х» поехала за осужденным мужем в Сибирь.
С. С. Синегуб умер 20 октября (2 ноября) 1907 года от разрыва сердца. Л. В. Чемоданова умерла в Томске, пережив мужа на 16 лет. Могила Синегуба на Преображенском кладбище утрачена при ликвидации кладбища в 1950-е годы.
История любви Синегуба и Ларисы положена в основу фильма «Нас венчали не в церкви». Роль Синегуба сыграл Александр Галибин. Для фильма был написан известный романс Исаака Шварца на стихи Булата Окуджавы «Любовь и разлука».
- Сын — Лев Сергеевич Синегуб. Участник революционного движения, повешен 17 февраля 1908 года. Один из семи повешенных.[2] по приговору военного суда. Казнь послужила поводом для Леонида Андреева при написании «Рассказа о семи повешенных».
Сочинения
- Записки чайковца, М.- Л., 1929.
- [Стихи] // Вольная русская поэзия второй половины XIX в. Л., 1959.
Напишите отзыв о статье "Синегуб, Сергей Силыч"
Литература
- Якушин Н. С. С. Синегуб в Сибири // Сибирские огни. 1969. № 10.
- Котикова П. Б. Синегуб Сергей Силыч // Русские писатели, 1800—1917 : биографический словарь. М., 2007. Т.5. С.614—615. ISBN 978-5-85270-340-8.
Примечания
- ↑ 1 2 [az.lib.ru/s/sinegub_s_s/text_0020.shtml Сергей Силович Синегуб]. az.lib.ru. Проверено 1 июня 2010. [www.webcitation.org/66I3wrb9I Архивировано из первоисточника 20 марта 2012].
- ↑ [picasaweb.google.com/lh/photo/LBpq2Nia-VSgcV-P_ZL6PtMTjNZETYmyPJy0liipFm0?feat=directlink Picasa Web Albums - Владимир Шулятиков]
Н.В.Чайковский не был одним из организаторов объединения, а просто отвечал за внешние связи.
Ссылки
- [az.lib.ru/s/sinegub_s_s/text_0020.shtml Стихотворения]
- [www.sovmusic.ru/download.php?fname=akhtidol Ах ты доля — песня на стихи Синегуба]
Отрывок, характеризующий Синегуб, Сергей Силыч
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
