Синедрион

Синедрио́н (греч. συνέδριον — «собрание», букв. «совместное заседание»; ивр. ‏סנהדרין‏‎, Санhедри́н) — в Древней Иудее — высшее религиозное учреждение, а также высший судебный орган в каждом городе, состоявший из 23 человек. Термин имеет греческое происхождение. В Иудее получил распространение в эпоху эллинизма. Подробное описание полномочий, процедур заседаний и других аспектов, связанных с отправлением правосудия в иудаизме, дано в трактате Санхедрин в четвертом разделе (Незики́н) Мишны, которая является составной частью Талмуда.

Малый Синедрион и Великий Синедрион

В отличие от обычного суда из трёх человек, малый Синедрион из 23 человек имел право проводить уголовные процессы с казнью или поркой, смертный приговор требовал большинства не менее, чем в два голоса, и выносился обязательно наутро после завершения дела. Множество нарочито строгих процессуальных требований делало смертный приговор довольно редким. Существенным требованием для смертного приговора было наличие Великого Синедриона при Храме.

В Иерусалиме существовал также Великий Синедрион — высшее государственное учреждение (совет) и высший судебный институт иудеев, состоявший из 71 члена. По своему составу синедрион представлял собой вид аристократического сената, члены которого назначались, по-видимому, кооптацией из учеников членов Синедриона, членами могли являться кохены, левиты или евреи с родословной. Прозелиты не допускались. Член Синедриона не должен был также обладать увечьями, помимо Торы обязательно было знание языков, основ наук и ремёсел, а также обычаев астрологов и колдунов Председателем Синедриона был «наси» (ивр. ‏נשיא‏‎), созывавший собрания, им мог быть первосвященник. Местом собрания был особый зал (ивр. ‏לשכת הגזית‏‎ — Зал из тёсаных камней) при Иерусалимском храме, но в особенных и крайних случаях собирались в доме «наси».. Места заседавших располагались в виде полуокружности, чтобы председательствующий мог видеть всех.

В древний период до 191 года до нового летоисчисления пост «наси», видимо, занимал первосвященник, затем мудрецы по списку:

• Йоси бен Иоезер из Цереды
• Иеошуа бен Перахия
• Иеуда бен Таббай
• Шемайя
• Гиллель, в дальнейшем все главы Синедриона — его потомки, за одним исключением
• Шимон бен Гиллель (ум. ок. 30)
• Раббан Гамлиэль I (ум. ок. 68)
• Шимон бен Гамлиэль (ум. ок. 70)
• Раббан Иоханан бен Заккай (не потомок Гиллеля)
• Гамлиэль II из Явне, (ум. ок. 110) параллельно с р. Элазаром бен Азария
• Восстание Бар-Кохбы, междувластие
• Шимон бен Гамлиэль II (ум. ок. 165)
• Иехуда I ха-Наси (ум. ок. 217) — кодификатор Мишны
• Гамлиэль III (ум. ок. 225)
• Иехуда II Насиа (ум. ок. 250)
• Гамлиэль IV (ум. ок. 265)
• Иехуда III ха-Наси (ум. ок. 330)
• Гиллель Насиа (ум. ок. 365)
• Гамлиэль V (ум. ок. 380)
• Иехуда IV Насиа (ум. ок. 400)
• Гамлиэль VI, (ум. ок. 425) прекращение деятельности Синедриона по приказу императора

До покорения Иудеи римлянами Синедриону принадлежало право жизни и смерти, но с этого времени власть его была ограничена: он мог произносить смертные приговоры, но для исполнения их требовалось согласие римского правителя. Согласно Талмуду уже за сорок лет до разрушения Храма Синедрион покинул Храм, и казни прекратились, хотя поздний комментарий к Талмуду не исключает, что в отдельных случаях Синедрион возвращался на место. Синедрион, по Талмудическому преданию 10 раз сменил место пребывания.

По разрушении Иерусалима Синедрион был восстановлен раббаном Йохананом бен Заккай в Явне уже не судилищем, а школой или академией Закона с законодательными функциями. Известен, например, список постановлений Синедриона в городе Уша. Последний глава Синедриона, Гамалиэль VI, при Феодосии II был лишён всех прав, и с его смертью в 425 г. исчез последний след древнего Синедриона.

Обсуждению Синедриона подлежали важнейшие дела (менее важные решались в низших судилищах, которые были в многих городах), например вопросы о войне и мире, о замещении правительственных должностей, установление календаря, учреждения богослужебные, суждения о дееспособности священников, дело о ложном пророке, о расширении Иерусалима, перестройке Храма, суд над целым городом и т. п. Влияние Синедриона простиралось и на царя. Хотя о царе и говорится, что он не судим и не подлежит суду, но в принципе Синедрион удерживал свою судебную власть и касательно царя. Без его согласия царь не мог начинать войны.

Синедрион и христианство

Синедрион в Новом Завете

Согласно Новому Завету, Синедрион во главе с первосвященниками Анной и Каиафой осудил на смерть Иисуса Христа; этот приговор, после первоначальных колебаний, был утверждён римским префектом Понтием Пилатом. Среди членов Синедриона были люди, с симпатией относившиеся к Христу и канонизированные в христианстве: Новый Завет называет Никодима, Иосифа Аримафейского и Гамалиила. Последний был учителем апостола Павла. Правда, никаких доказательств присутствия Гамалиила на суде нет.

Иисус в Синедрионе по Талмуду

Талмудические места об Иисусе обычно подвергались в христианских странах цензуре или самоцензуре. В Талмуде Иисус называется Ешу (ивр. ‏ישו‏‎), по-видимому, из-за того, что на севере Палестины гортанная буква «айн» не произносилась, так что последнее «а» исчезало. Вторая буква «хей» (ивр. ‏ה‏‎), которая есть в имени «Иеошуа» (ивр. ‏יְהוֹשֻׁעַ‏‎ Иисус Навин) могла отсутствовать и в написании, как в книге Нехемии: Иешуа (ивр. ‏יֵשׁוּעַ‏‎ Неем. 8:17).

По разрозненным немногочисленным талмудическом источникам создаётся биография Ешу, резко отличающаяся от евангельского. По Талмуду, он родился от внебрачной связи его матери с неким человеком по имени Пандира. Аналогичное утверждение содержится и в антихристианском сочинении «Правдивое слово» античного философа Цельса (см. Иисус бен Пантира). Ешу был учеником рабби Иеошуа бен Перахия (англ. Joshua ben Perachyah), бежал вместе с ним в Египет, откуда он вывез приёмы колдовства. Талмуд осуждает Иеошуа бен Перахия, что он слишком сильно оттолкнул ученика после ссоры. Слово «Евангелие» Талмуд пишет через букву «айн», что не характерно для заимствованных слов, и видимо, переводит как «листы греха» (авон гилаён).

Суд над Ешу в Талмуде происходит перед судом Санхедрина, римляне не упомянуты, метод казни — побиение камнями за совращения на идолопоклонство вместе с пятью учениками. Единственные совпадающие с евангелическим рассказом детали: время Песаха и имя одного ученика: Маттай. По-видимому, по Талмуду годы жизни Ешу: от 89 год до нового летоисчисления и до 53 до н.л. В другом месте Талмуда сообщается, что Онкелос вызвал дух Ешу и выяснил, что тот наказывается унизительным образом в загробном мире за насмешки над словами Мудрецов.

Все эти источники относятся к Агаде и не имеют догматического характера.

Иисус и Синедрион в современных еврейских источниках

В новое время некоторые еврейские историки, как Давид Флюссер и Hyam Maccoby (Хиам Маккоби), пытались произвести реконструкцию событий ближе к Евангелиям. Они отмечали тенденцию евангелистов доказать, что Ешу отверг еврейский закон, в то время как по самим деяниям, этого практически не видно. Флюссер объяснил почти все нарушения Галахи у евангельского Иисуса, как мнимые нарушения. Другая тенденция евангелистов — оправдывать римлян и осуждать евреев, объясняется упомянутыми историками политическими соображениями — стремлением получить легитимацию христианства у римских властей.

Подробное исследование процесса над Иисусом проделал известный израильский юрист Haim Cohen (Хаим Коэн, был министром юстиции и членом Верховного суда). Отметив всевозможные нарушения процессуальных норм в суде, как он описан в Евангелиях (самооговор, отсутствие свидетелей, ночное время и др.), он пришёл к выводу, что Санхедрин оправдал Иисуса. Отклонения от процедуры, по его теории, были сделаны, чтобы спасти Иисуса от казни. Хаим Коэн отвергает как неосновательную и апологетическую версию, что Синедрион того времени был в руках саддукеев, что, согласно свидетельству Талмуда и Иосифа Флавия имело место в определённые исторические периоды.

Попытки восстановления Синедриона

В XVI веке рабби Jacob Berab (рав Яаков Берав) сделал неудачную попытку восстановления раввинской ординации (Смиха) и Синедриона в Цфате.

При Наполеоне I в Париже заседал Великий Синедрион (фр. le Grand Sanhedrin, 9 февраля 1807 — 9 марта 1807), включавший как раввинов, так и мирян, как консультативный орган по разработке гражданского законодательства Франции, касающегося евреев.

Осенью 2004 года группа раввинов объявила в израильском городе Тверии, где был распущен исторический Синедрион, о восстановлении этого органа в составе 72 человек. Бо́льшая часть членов нового Синедриона анонимна, однако его председатель и ещё 7 членов несколько раз делали публичные заявления. Этот Синедрион, однако, не признаётся ни правительством Израиля, ни большинством иудейских общин в мире. Среди приверженцев традиционного иудаизма сам факт его существования малоизвестен.

Ссылки

• Синедрион // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Синедрион великий // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• [www.eleven.co.il/article/13815 Синедрион] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Иудаизм   Христианство

Отрывок, характеризующий Синедрион

– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.