Синклер, Эптон Билл

Эптон Билл Синклер
Upton Beall Sinclair, Jr.
Дата рождения:	20 сентября 1878(1878-09-20)
Место рождения:	Балтимор, штат Мэриленд
Дата смерти:	25 ноября 1968(1968-11-25) (90 лет)
Место смерти:	Баунд Брук, Нью-Джерси
Гражданство:	США США
Род деятельности:	прозаик, журналист, политический активист,публицист
Дебют:	Courtmartialed
Премии:	Пулитцеровская премия
[www.lib.ru/INPROZ/SINKLER/ Произведения на сайте Lib.ru]

Эптон Билл Синклер-младший (англ. Upton Beall Sinclair, Jr.; 20 сентября 1878 — 25 ноября 1968) — американский писатель, выпустивший более 90 книг в различных жанрах, один из столпов разоблачительной журналистики и социалистический деятель. Получил признание и популярность в первой половине XX века.

Биография

Родители Синклера были разорены гражданской войной. Нужда заставила его отца заняться винной торговлей, что с раннего детства сказалось в крайне неприязненном отношении Э. Синклера к алкоголю — активного пропагандиста трезвого образа жизни. Чтобы оплатить свою учёбу в колледже, в 15 лет он становится бульварным литературным подёнщиком — первые его опыты рассчитаны на весьма невзыскательный вкус, учась в Колумбийском университете, он публикует свои первые романы «Царь Мидас» (King Midas, 1901) и «Принц Хаген» (Prince Hagen, 1903).

Возглавлял общественное движение под лозунгом «Покончим с бедностью в Калифорнии!», которое пыталось решить проблемы безработицы путём организаций кооперативных производств на заброшенных предприятиях.

Творчество

О творческом наследии Э. Синклера красноречивей всего говорит фото в «Автобиографии» (1962) — 85-летний, но всё ещё полный сил писатель запечатлён рядом со стопой книг, превышающей его рост — книг его авторства. Нет такой сферы американской жизни, такого жанра, в которых он не оставил бы след: драма, роман, повесть, памфлет, мемуары, публицистические исследования и социологические труды, киносценарии и составленные им литературные антологии. Переведённый более чем на 60 языков, некогда он принадлежал к числу наиболее читаемых писателей в мире. Рукописи его архива — это почти полмиллиона страниц, — в гигантском эпистолярном наследии — десятки тысяч писем от полутора тысяч известнейших литераторов, учёных, художников и политиков; это — Черчилль, Рузвельт и Сталин, Эйнштейн, Горький и Роллан, Шоу, Уэллс, Барбюс и мн. др.

Мировые проблемы, знаменуемые ярчайшими событиями — вот та стихия, которая всем многообразием своих проявлений наполняет его книги. Бернард Шоу сказал однажды: «Когда меня спрашивают, что случилось в течение моей долгой жизни, я ссылаюсь не на комплекты газет и не на авторитеты, а на романы Эптона Синклера». «Академическая» критика, невзирая на популярность писателя, буквально бойкотировала его, как «публициста», вторгшегося в лоно изящной словесности.

Тот же Б. Шоу отмечает, что Э. Синклер — это «не Генри Джеймс, а скорее всего Даниэль Дефо». Он принадлежал к новому типу писателей-борцов, творчество которых было питаемо острейшими социальными и политическими проблемами, бескомпромиссную оценку которых они давали на страницах своих произведений. Потребность мгновенного освещения актуальных, животрепещущих тем, конечно, сказывалась на форме — произведения Э. Синклера порой более всего напоминают беглый газетный репортаж.

Он обрёл известность с выходом социологического романа «Джунгли» (The Jungle, 1906) — события одновременно литературного и общественного. Роман рассказывает о судьбе литовских иммигрантов, безжалостно эксплуатируемых на их новой родине, в США. Герой на пути к «социалистической вере» проходит путь от безработного люмпена-бродяги до узника и штрейкбрехера. Жена гибнет от преждевременных родов, оба сына умирают, также безрадостны судьбы их родственников. Всё это происходит на фоне натуралистичных сцен в мрачных чикагских бойнях, где в чудовищных миазмах разложения главный герой свежует павший туберкулезный скот, из мяса которого производятся консервы и колбаса. Этот документальный репортаж вместе с метафорическим заглавием, прочно закрепившись в обороте, повергнув читателей в шок, вызвал огромный резонанс — была создана сенатская комиссия для расследования ситуации на бойнях. Синклер Льюис назвал «Джунгли» романом, «где впервые, словно в лучах безжалостно яркого света, предстала картина жизни людей в тяжелых башмаках и где прямо заявлено, что выход — в социализме».

Писатель принадлежал к большой группе публицистов и журналистов — «разгребателей грязи» (лидер — Линкольн Стеффенс), печатавших в многотиражных изданиях обличения коррупции, фальсификации медикаментов, продажности стражей правопорядка, финансовых махинаций и торговли «живым товаром», эксплуатации детского труда и афер политиков.

В 1927 году Синклер выпустил роман «Нефть!». В 2007 году по мотивам романа был снят художественный фильм «Нефть», который был выдвинут на премию Оскар в 8 номинациях.

По приглашению Чарли Чаплина Синклер выступал продюсером незаконченного фильма Сергея Эйзенштейна «Да здравствует Мексика!».

Роман Синклера «Зубы дракона» (англ. Dragon's Teeth) в 1943 году был удостоен Пулитцеровской премии.

Политическая деятельность

Эптон Синклер участвовал в левом движении с 1903 года, став наряду с Джеком Лондоном одним из ведущих приверженцев социалистических идей в американской литературе. В 1904 году становится одним из организаторов «Социалистического общества объединенных средних учебных заведений». Герберт Уэллс подарил Эптону Синклеру экземпляр своей «Современной утопии» (1905) с дарственной надписью: «Первому из верующих в социализм от второго верующего».

В. И. Ленин в 1915 году, рассматривая антимилитаристскую брошюру Синклера «Социализм и война», так описал политическую позицию её автора:

«Синклер — социалист чувства, без теоретического образования. Он ставит вопрос „попросту“, возмущаясь надвигающейся волной и ища спасения от неё в социализме… Синклер наивен со своим призывом, хотя этот призыв глубоко верен в основе, — наивен, ибо игнорирует полувековое развитие массового социализма, борьбу течений в нем, игнорирует условия роста революционных действий при наличности объективно-революционной ситуации и революционной организации. „Чувством“ этого не заменишь. Суровой и беспощадной борьбы могучих течений в социализме, оппортунистического и революционного, риторикой не обойдешь».

В 1923 году Синклер был арестован на митинге в поддержку синдикалистского профсоюза «Индустриальные рабочие мира», когда зачитывал Билль о правах.

Баллотировался в Палату представителей (в 1920 году) и Сенат (в 1922 году) от Социалистической партии Америки, но в 1934 году выдвигался в губернаторы Калифорнии уже от Демократической партии. Тем не менее, его предвыборная кампания «Покончим с бедностью в Калифорнии» (End Poverty in California, EPIC), основанная на концепции «бескровной революции», была принята в штыки консервативным электоратом. Кандидат республиканцев Фрэнк Мэрриам, обвинявший оппонента в «продвижении коммунизма», набрал 48,87 % голосов — на 11,12 % больше, чем Синклер. Все же, в 1951 году Синклер отмечал: «Американский народ примет социализм, но не примет этого названия. Это подтвердилось в моей кампании EPIC. Выступая как кандидат от социалистов, я получил 60 000 голосов, а выступая под лозунгом „Покончим с бедностью в Калифорнии“ — 879 000».

В цикле альтернативной истории Гарри Тёртлдава «Американская империя» Синклер побеждает на выборах 1920 и 1924 годов и выступает как первый социалистический президент США.

Деятельность в области альтернативной медицины

В этой области Эптон Синклер известен своей книгой Лечение постом (The Fasting Cure) (1911).

Некоторые произведения

На английском языке

• под псевдонимом Ensign Clarke Fitch: Clif, the Naval Cadet, Or Exciting Days at Annapolis David McKay, Philadelphia 1903. Engl.
• (под тем же псевдонимом:) Clif Faraday In Command or The Fight of His Life in: True Blue. Striking Stories of Naval Academy Life. Street & Smith Publ., N. Y. 1899
• (под тем же псевдонимом:) Strange Cruise Or Cliff Faraday’s Yacht Chase Reihe: Annapolis Series Vol. 5, ebd. 1903
• Springtime and Harvest (1901); первая новелла
• The Jungle (1906)
• The Metropolis (1908) («Столица»; под другим названием: «Метрополис»)
• The Money Changers (1908) («Дельцы»; под другими названиями: «Менялы», «Деньги»)
• The Fasting Cure (1911); альтернативная медицина
• The Cry for Justice (1915)
• King Coal (1917) («Король-Уголь»)
• The Profits of Religion (1918), эссе
• Jimmy Higgins (1919)
• The Brass Check (1920); критика журнализма
• The Book of Life, Mind and Body
• The Goosestep (1923)
• Oil! (1927)
• Boston (1928)
• The Gnomobile. A Gnice Gnew Gnarrative With Gnonsense But Gnothing Gnaughty (1936) («Гномобиль — гнеобычные гновости о гномах»)
• The Flivver King (1937) («Автомобильный король»)
• серия книг Lanny-Budd:

1. World’s End (1940) (dt. Welt-Ende 1942)
2. Between Two Worlds (1941)
3. Dragon’s Teeth (1942)
4. Wide Is the Gate (1943)
5. Presidential Agent (1944)
6. Dragon Harvest (1945)
7. A World to win (1946)
8. Presidential Mission (1947)
9. One Clear Call (1948)
10. O shepherd, speak (1949)
11. The Return of Lanny Budd

• What Didymus Did (1954)
• Affectionately, Eve (1961)

Литература

• Зарубежные писатели. Биографический словарь: В 2 ч. — Ч. 2. М—Я. — М.: Просвещение; Учебная литература, 1997. ISBN 5-09-006168-8

Ссылки

• Марианна Шатерникова. [www.chayka.org/article.php?id=1069 Позор и прозрение Эптона Синклера]. Журнал «Чайка» (17 февраля 2006). Проверено 26 января 2015.
• Святослав Бэлза. [forex.yaxy.ru/clauses/liter/sinkler/es_pred.html Обличитель королей]. Проверено 26 января 2015.

Отрывок, характеризующий Синклер, Эптон Билл

В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.